Совок 2 (СИ) - Агарев Вадим

— Ты, Сережа, эту Эльвиру не обижай! Она к тебе хорошо относится и ничего плохого она бы тебе не сделала. Жаль, что разница у вас в возрасте слишком большая! — Левенштейн с сожалением покачала головой и пошла в сторону остановки.

Ленин и Ахмедханов

Ближе к обеду, после общих политзанятий в ленинской комнате, личный состав РОВД разошелся добирать знаний по подразделениям. Следствие, привычно расселось в кабинете Данилина. Кроме меня. Я стоял как школьник и преданно смотрел в недобрые карие глаза Ахмедханова, который вот уже минут десять откровенно чморил меня. Огрызаться сейчас и заведомо нарываться на взыскание, было не в моих интересах. Данилин безучастно курил, меланхолично посматривая в окно.

Коллеги молчали, время от времени поглядывая на меня. Кто-то с сочувствием, но в большинстве своем равнодушно. И те, и другие радовались, что не на них в данный конкретный момент сосредоточилось внимание руководства. Некоторый намек на участие мне привиделся со стороны старшего следователя Алдаровой. Но Ирина Витальевна была из подчиненных Талгата Расуловича и к её сочувственному взгляду я отнесся без доверия, а потому и без особой душевной благодарности.

Повод для экзекуции Ахмедханов выбрал самый что ни наесть надуманный. Кого-то из райисполкомовских чиновников средней руки я вызвал повесткой к себе в кабинет. Чиновник был невелик саном и даже исполком был не нашего района.

Но, по мнению Ахмедханова, я был неправ, проявив явное неуважение к представителю советской власти. Вместо того чтобы оторвать задницу от стула и самому со всем своим уважением метнуться к занятому человеку.

— Талгат Расулович, он у меня свидетелем по делу проходит, я же строго по закону действовал, в порядке статьи УПК — попытался отбрехаться я.

— Большим начальником себя почувствовал, а, Корнеев?! Тебе погоны не жмут? Это тебе не забулдыга какой-нибудь и не уголовник, тут разумно закон применять следовало.

Шерсть на моем загривке начала дыбиться, восставая против здравого смысла и инстинкта самосохранения. До печенок уже достал этот басурманин!

Но я ничуть не сомневался, что, если сейчас пойду с ним на открытый конфликт, Данилин будет на его стороне и фиг его знает, чем мой афронт для меня же и закончится.

— Законность, Талгат Расулович, не может быть калужской или казанской, законность, она у нас одна — она советская. И потому для всех она единая, — решил я прикрыться основоположником.

После лифтовой эпопеи, изнывая месяц в больнице и не имея доступа к телевизору, я многократно перелистал неполную подшивку "Советской милиции", изрядно подковавшись в политграмоте. Чтобы иметь хоть какое-то понимание о новой советской родине, читал я вдумчиво. Фраза неудавшегося картавого адвоката запомнилась мне почти дословно. К моему счастью, пока-что помнил я и сноску, откуда она, эта фраза.

— Ты, Корнеев, давай тут не умничай и глупости не болтай! Про закон он вспомнил! — снова вызверился на меня Ахмедханов, простодушно заглотив наживку.

Он еще только договаривал последние слова, а я уже абсолютно точно знал, что на этом моя унизительная порка закончилась. А у самого Ахмедханова прямо сейчас начнётся кромешный ад. Игра опять пойдет только в одни ворота. Но теперь эти ворота будут не мои.

— Вы, Талгат Расулович, отчаянной смелости человек! — восторженно заблажил я, хищно улыбаясь майору, — Видел я отчаянных, но вы всех переплюнули!

— Чего? — вылупился он на меня с недобрым, но искренним черноглазым изумлением, — Ты чего несешь, Корнеев?

— Да так, ничего. Просто до вас, товарищ майор, Владимира Ильича Ленина глупцом, да еще вот так прилюдно, обвел я взглядом присутствующих, никто еще не называл, — продолжал иезуитствовать я.

— И как только вас на службу к нам в наше советское МВД пропустили с такими-то антиленинскими воззрениями? Да еще на руководящую должность поставили, — сокрушался я в полный голос, — Это-ж сколько голов теперь полетит?! — почти искренне ужаснулся я.

— Корнеев! — хлопнул по столу рукой, очнувшийся от созерцания заоконной мартовской действительности Данилин, — При чем тут Ленин? Ты чего?! Ты охренел? Талгат Расулович ни единого слова про него не сказал. Да и не мог он ничего плохого про Владимира Ильича сказать, Талгат Расулович сам член партии, — начальник районного следствия привел, как ему казалось, железобетонный по непробиваемости аргумент.

— Конечно, он член, кто ж спорит. Он-то член, да вот только я-то мозг, Алексей Константинович! — продолжал я резвиться, — Мной только что были процитированы слова Владимира Ильича Ленина о единой советской законности, том сорок пятый, страница сто девяносто восьмая, а вот этот вот, как вы его нарекли, член, — я небрежно кивнул в сторону багровеющего Ахмедханова, — назвал их глупостью. Разве не так, товарищи? — строго оглядел я находящихся в прострации коллег, — Надеюсь, никто из присутствующих не осмелится покрывать антиленинских высказываний майора Ахмедханова?! — я еще более строгим взглядом поочередно оглядел каждого из коллег. Советские следователи прятали глаза, как обосравшиеся на прогулке детсадовцы из старшей группы.

Все присутствовавшие товарищи молчали. Зуева тоже молчала. В ее распахнутых глазах я видел сострадание к глупому котенку, который, не видя ничего вокруг, бежит под колеса самосвала. И только Алдарова, скаля свои желтые прокуренные зубы, радостно переводила взгляд с Ахмедханова на меня, потом на Данилина и обратно на меня. Порождая тем самым во мне смутное и пока еще непонятное подозрение, что главным бенефициаром этого шоу будет именно она.

— Так! — еще раз хлопнул ладонью по столу Данилин, — Хватит! Все по рабочим местам!

Наш начальник дураком не был. Он наверняка почувствовал опасность в нетипичном поведении сопливого лейтенанта, поднявшего хвост на его матерого зама. Но глубины происходящего Данилин все равно пока что не осознавал. И о том, как далеко я готов зайти, он мог только догадываться. А потому умный начальник принял единственно верное для себя и Ахмедханова решение в этой ситуации — он разогнал личный состав по норам.

Народ покорно, но без обычного энтузиазма потянулся к двери. Судя по заинтересованному оживлению, "процессуально-независимые лица" уже начинали получать удовольствие от происходящего. А тут их попросили на выход. И только Ахмедханов остался сидеть на месте. Кажется, только сейчас до него начал доходить смысл произошедшего.

Я тоже не торопился выходить, ожидая от Алексея Константиновича фразы: «А вас, товарищ Корнеев, я попрошу остаться!». Но приглашения остаться так и не последовало, и я вышел вслед за остальными.

В коридоре меня обступили Зуева, Алдарова, Олег Дубовицкий и еще кто-то. Большая часть коллектива тоже уходить не спешила, но созерцала меня из партера, благоразумно стоя чуть поодаль.

— Ну ты, зверь, Серега! Уважаю! — Олег хлопнул меня по плечу.

Стоящий в трех шагах Пичкарев скривился. К его желудочной язве прибавилась еще одна проблема — зреющие неприятности у его покровителя Ахмедханова.

— Да подожди ты со своим уважением! — Зуева оттолкнула Дубовицкого. — Сергей, зачем? Ты понимаешь, что теперь с тобой будет? Талгат тебе этого никогда не простит! — причитала Лида, глядя на меня как на скорбного умом, но все же любимого ребенка, зачатого ею при так и не выясненных обстоятельствах.

— Да ни хрена ему не будет! — не понижая голоса, встряла в разговор Алдарова, — Это Корнеев теперь банкует, а не Ахмедханов. И, если Сергей захочет, то Талгат в момент с волчьим билетом из милиции вылетит.

Желтозубая Алдарова весело подмигнула мне небрежно подкрашенным глазом и, хохотнув, бодро зашагала к своему кабинету.

Боковым зрением я отметил, что греющий уши Пичкарев посмурнел еще больше. А и хорошо, ведь он, все здесь услышанное, обязательно передаст своему шефу. И оптимизма тому это сообщение не добавит. А нехер мне нервы мотать без всякой на то причины. Будут теперь знать, как с дураками связываться.