Дмитрий Дудко - Воины Солнца и Грома
Интересно, где этот охотник за невестами Вима? При его осторожности — не иначе, как на слоне, вместе с обеими девчонками. Из-за этих двух, падких до сильных мужчин, ему и придется сегодня губить своих подданных и, по сути, свое же войско. Парфянке, положим, некуда было деваться, но его сестрице-то чего не хватало, кроме такого вот скифского медведя? И согласится ли Деванага взять ее после всех этих похождений? Впрочем, тот еще и не таких обламывал.
А Вима действительно предпочел бы командовать боем, как и пристало индийскому царю, возвышаясь над полем сражения на слоне. Но командовал-то он не только индийцами, но и саками, почитающими такого вождя, который рубится впереди всех. Невольно помог Аспаварма, во что бы то ни стало домогавшийся места во главе клина. Вима, разумеется, уступил его гордому царскому саку, а сам устроился в глубине клина, рядом со Знаменем Солнца.
Здесь же, верхом на смирной, но не боязливой лошадке, был и Хиранья. Ардагаст с Ларишкой и еще десяток всадников должны были охранять мага, чтобы он и в самой гуще битвы мог колдовать так же спокойно, как у себя в храме. Впрочем, надеяться на мага можно было лишь в том случае, если враг применит астравидью первым. Не так был силен Вима, как думали его воины, передавая друг другу слухи о невероятных победах отважного царевича и могучего солнечного мага над ужасными подземными демонами.
Вдоволь насмотревшись на слабого, по его мнению, противника, Стратон с усмешкой обернулся к Нагадеви:
— А не попробовать ли на них оружие прасвапана — усыпляющее, или нака — вызывающее безумие и обморок, или акшисантардхана — вызывающее понос? Большего они не заслуживают. Или пайшача — побуждающее к неистовой пляске? Вот смеху-то будет! Мы, эллины, любим посмеяться.
Нагини коснулась его плеча и сказала тоном строгой учительницы:
— Не забывай, милый: астравидью опасно применять против более слабого врага, да и вообще против людей. Только если в дело вмешаются боги, демоны или хотя бы маги. А они тут есть? Ну-ка, погляди духовным зрением.
— Один маг есть среди саков… Да он не то что к астравидье, к боевым заклятиям не способен!
— Не совсем. Отражать их он может, но против нас обоих, даже против тебя одного не выстоит.
— Ха-ха! Вима-то рядом с ним. Нашел себе защитника, всю Скифию небось обыскал!
— Что-то много там силы Солнца в одном месте. В этом знамени и у мага, и у самого Вимы, кстати, тоже, и еще у одного воина… Оружие агнейя применить будет трудно. А что за войском?
— Какой-то ракшас. Поразбойничать в тылу собрался, что ли? Да я таких, как он, целое стадо вызову с помощью оружия пашупата! А дальше… не разгляжу… сила Солнца и Молнии вместе и быстро движется. Какие-то всадники…
— Дай, я взгляну. О Трехликий! Это сам Куджула с Грозой Дэвов! И с ним не меньше тысячи всадников. Любимый, если они тут появятся — применяй астравидью. И не какую-то там пайшачу, а агнейю или брахмаширас.
— Да! — Он обнял ее за плечи, коснулся рукой черного шестиглавого амулета на груди. — Проучим этот сброд так, чтобы вся Индия содрогнулась перед царем Шивадасой! И вся Скифия в придачу.
— Так будет! И помни, милый: твоя шакти с тобой. Моя сила умножит твою. Только ни на миг не сомневайся в своей… в нашей силе. Астравидья — не для слабых духом.
Дочь дракона уже приняла свой полузмеиный облик — так ей удобнее было колдовать.
Валерий Рубрий задумчиво глядел на ряды врагов за рекой. Не на пеших крестьян — эти для него были все равно что трава, которую нужно скосить, — а на разукрашенные флагами колесницы яудхов. Он недавно побывал в государствах вольных кшатриев — Яудхее, Арджунаяне, Малаве — и словно оказался в Риме лучших времен Республики. Народные собрания, выборные правители, суровые добродетельные воины — правда, жизнерадостнее и веселее суховатых практичных римлян. Описал бы эти республики какой-нибудь философ в назидание нынешним развращенным обитателям Вечного Города! Но разве может хоть одна из них объединить всю Индию? Нет. Поэтому и нужно с ними покончить. Чтобы не было соблазнительных примеров ни для подданных великого эллинского царства, которое возродит Стратон, ни для глупцов, вздыхающих по Республике, там, далеко на Западе… Размышления Валерия прервал сигнал к бою.
Первыми понеслись в атаку колесницы Стратона. В каждой из них, запряженной четверкой коней, стояли возница, кшатрий-лучник и два копейщика, защищавшие благородного кшатрия, дабы он мог без помех засыпать врагов стрелами, состязаясь в меткости с героями «Махабхараты». Над колесницами трепетали на ветру разноцветные флаги с богами и зверями. Долетев до берега Лунди-наль, колесницы вдруг разом остановились. Сильно обмелевшая в жару река с пологими берегами была преодолима даже для пехоты, но в ее илистом дне колеса могли завязнуть. Да и главное для кшатрия, его честь и слава — не в рукопашном бою, а в его метком луке.
Разом запели сотни тетив больших, в рост человека, луков. Но еще раньше по другую сторону реки загремели бубны, взревели трубы-карнаи, и сакская конница, громыхая доспехами, степным ураганом устремилась вперед. Длинные, в три локтя, стрелы кшатриев пробили доспехи не одного сака, но выпустить вторую стрелу удалось мало кому, и никому — третью. Река ненадолго задержала крепких, выносливых коней, и железный клин, как грозовой меч Ортагна в дубовый ствол, врубился в строй колесниц. Кони вставали на дыбы, рвали постромки, колесницы переворачивались. Длинные копья саков пробивали по два человека разом, несмотря на доспехи. Там, где копья ломались или становились бесполезными в свалке, в ход шли длинные мечи, секиры, акинаки. Казалось, сам золотой солнечный лев спрыгнул с красного стяга и сеет смерть зажатым в лапе мечом. Иные кшатрии, завидев под алым львиным знаменем всадника богатырского роста на огненно-рыжем коне, вспоминали разом две аватары Вишну — Нарасингха, Человека-Льва, и Калкина, Красного Всадника — и пускались наутек, забыв о подвигах.
Впереди клина, сметая все на своем пути, мчался Аспаварма. Вот он отшвырнул с дороги последнюю колесницу — и тут перед ним выросла серая стена.
Яростно трубя в один голос, выставив вперед окованные железом бивни, понукаемые острыми крюками погонщиков и разгоряченные вином, слоны грозно надвигались на степняков. С башен летели стрелы. Сердце Аспавармы загорелось радостью. Вот подвиг, достойный царского сака! На всем скаку он всадил копье в грудь великана, пробил панцирь, но до сердца не достал. В следующий миг слон обвил хоботом отважного сака, поднял его в воздух и швырнул себе под ноги.
Одни лошади в испуге шарахались от разъяренного гиганта, других он отшвыривал бивнями. Прямо на его пути оказался Вима. Твердой рукой царевич повернул лошадь вправо, уходя с дороги слона, и, когда тот поравнялся с ним, точным сильным ударом вонзил ему копье за ухом. Обливаясь кровью, великан рухнул. Свершив этот подвиг, Вима быстро отступил за спины всадников, поближе к знамени, и принялся оттуда отдавать команды. Как бороться со слонами, он знал, и не только из греческих книг. Сакские лучники принялись осыпать животных стрелами, метя в чувствительный хобот или в погонщика. Рев карнаев пугал великанов, и они стали метаться и давить своих. Немало храбрых саков тоже погибло под ногами слонов, но кое-кому удавалось поразить слона копьем или подрубить ему мечом сухожилие.
Если бы Стратон бросил против сакского железного клина такой же клин из парфян и греков, еще неизвестно, кто победил бы. Но он не рискнул соединить в бою эти два враждующих народа и послал их порознь против яудхов. А те, прежде чем конница Стратона успела перейти реку, загнали туда первый ряд колесниц и бросили их там, перед тем дав залп из луков. На переправе образовался хаос из людей, коней и колесниц, а вольные кшатрии засыпали парфян и греков из-за реки стрелами. Тем временем, пока Вима с царскими саками сдерживал слонов, апасиаки Раджавулы, разметав колесницы, ударили во фланг грекам, а саки Джихоники — парфянам.
Стратон в башне кусал губы с досады. Вместо быстрой победы получалось побоище с неясным еще исходом. А с пехотой, которая по его с Валерием замыслу должна была без помех разогнать мужичье и окружить остальных мятежников с тыла, происходило что-то вовсе непредвиденное.
Сначала все шло по плану. На полуголых крестьян обрушились длинные стрелы, камни из пращей, дротики, нанесшие им гораздо больше потерь, чем их собственные стрелы из охотничьих луков — солдатам в доспехах и со щитами. Потом манипулы железными пальцами врезались в крестьянский строй, дробя его на части. Отважившиеся сунуться в промежутки между манипулами напоролись на мечи и копья последних шеренг, составленных из самых опытных воинов-триариев. На обоих флангах крестьяне медленно откатывались назад, устилая поле своими телами. От разгрома их спасала только помощь конных саков, с флангов осыпавших солдат стрелами, да собственное тихое упорство. Все они знали, как безжалостны к рабам и «царским людям» надменные яваны и какие жуткие обряды совершают жрецы Разрушителя над теми, кто смеет стать им поперек пути. Обряды, после которых душа вселяется в какую-нибудь мерзкую тварь или обращается в злого духа, покорного жрецам. Солнце хотя бы спасет от такого павших за него и даст им снова родиться кшатриями, хотя бы и бедными.
