Попова Александровна - Пастырь добрый
В лавке Мозера его встретили теми же напряженными взглядами, разве что чуть разбавленными робкой и лишенной смысла надеждой; не отвечая на их невысказанные вопросы, Курт велел отыскать и привести приятеля хозяйского сына, отчаянно жалея о том, что подопечного, сходящегося с детьми куда лучше него, пришлось оставить; когда же Франц, явившись, взглянул в его сторону так, словно увидел нечто ожидаемое, чему удивляться не следует, так же по-взрослому, как до того смотрел Штефан Мозер, его едва не перекорежило. Отведя мальчишку чуть в сторону, в самый дальний угол, где их не могли услышать, он тяжело опустился на старый массивный табурет, подумав мельком о том, что ближайшие часа два, а лучше три предпочел бы не вставать, а спать и сидя можно…
— Франц? — уточнил он, когда мальчик, присев напротив, тихо поздоровался; тот кивнул.
— Вы из-за Штефана пришли? — спросил он уверенно, не дожидаясь первого вопроса, и тут же продолжил: — Он так и сказал — «когда будет поздно, забегают»… простите.
— Вот так, значит, — вздохнул Курт неопределенно, пытаясь понять, как говорить со взрослым ребенком, и злясь на себя. — Ну, уж если ты все понял, тогда я не буду ходить вокруг да около. Я знаю — он рассказывал тебе о своих… страхах. И когда Штефан говорил мне об этом, он упомянул, что… Словом, по твоему поведению он решил, что с тобою происходит то же самое, но почему-то ты не хочешь рассказать об этом ему. Он был прав?
— Вы скажете мне, что случилось с ним? — не ответив, стребовал тот. — Взрослые, я слышал, говорят, что это евреи, только я-то знаю, что люди тут вообще ни при чем. Они говорят, что Друденхаус никому ничего не рассказывает, чтобы не было бунта, но скоро кого-нибудь обязательно накажут, чтобы народ успокоить. Скажите, майстер инквизитор, Штефана тоже мертвым нашли? Его вообще нашли?
Минуту Курт размышлял, глядя в сторону от его лица, чтобы не встречаться с серьезными глазами мальчишки взглядом. Так или иначе, отец пропавшего вскоре расскажет все и всем; быть может, не будет упоминать о шкафе, чтобы самого себя не выставить дураком, однако обязательно станет известно, что комната его сына опечатана, у порога — охрана, а когда прибудет священнослужитель, да еще и нарочно вызванный…
— Тайны хранить умеешь? — спросил он в ответ, наконец, обернувшись вновь к собеседнику, и тот, не задумываясь, кивнул. — Между нами, Франц. Запугивать не буду — сам должен понимать, что о таком всем подряд не рассказывают.
— Понимаю; засмеют, — кивнул тот снова и, еще более понизив голос, уточнил: — Значит… это случилось?
— Да, — подтвердил Курт. — Это случилось. Он исчез из своей комнаты ночью, одежда осталась, окна заперты, двери тоже, у распахнутого шкафа — кровавый след. Что бы ни было там, одно можно сказать точно: он боялся не напрасно.
— Значит, я следующий… — проронил мальчишка чуть слышно, опустив голову, и он снова мысленно ругнулся, не зная, что следует сказать и как повести себя в подобной ситуации. Пообещать защиту? Какую? Сидеть напротив его шкафа в засаде? Но если все, что рассказывал Мозер-младший, правда, лишь дети могут и видеть, и слышать происходящее, и, возможно, ничего вовсе не будет, пока ребенок не в одиночестве…
— Иными словами, — продолжил Курт в прежнем неопределенно вежливом тоне, — Штефан не обманулся. Так? Ты тоже что-то… слышал? или видел?
— Слышал, — тихо подтвердил Франц. — Только не в шкафу — шкафа нет у меня, я… У нас в подпол ведет маленькая дверца, как люк, и вот оттуда, из-под нее, я и слышал.
— Что?
— Голоса. Сперва ничего не было, понимаете, я с малолетства боялся туда спускаться, даже когда наверху со светильником стояла мама, но это другое. А не так давно все началось по-серьезному. Я должен был спуститься в подпол, и я, конечно, боялся — но по привычке уже, уже зная, что ничего там нет и это просто страхи мои, и больше ничего. Но только подошел к дверце, как вдруг — знаете, вздох. Точно кто-то вдохнул и выдохнул. Там, внизу. Я… Я тогда матери соврал, сказал, что в прошлый раз видел в подполе огромную крысу, и она спустилась сама. Тогда я еще думал, что — быть может, почудилось…
— То есть, это было днем?
— Нет, просто в подполе, в прохладе, дедова настойка стоит — от суставов, потому и надо было туда идти ночью. Днем ни разу не случалось. После того случая я как-то… ну, понимаете… встал ночью… и когда проходил мимо дверцы — она приоткрылась; чуть-чуть совсем, но тогда я уж точно услышал — дышит, тяжело так, словно бы кто кувшин надел на голову. Или как большая собака в конуре… — Франц умолк, перехватив его взгляд, и неловко улыбнулся: — Вы мне не верите, да? Потому что так похоже на Штефана?
— Сам себе удивляюсь, — возразил Курт кисло, — но верю… Потому ты и не стал рассказывать ему обо всем? Именно потому, что так похоже?
— Сперва я испугался. Я все думал — может, мне все это мерещится, все никак не мог поверить, видел, что все всерьез — а верить не хотел, но когда Штефан стал рассказывать… Меня как приморозило. А потом я подумал, что не стоит ему говорить, что со мною происходит, потому что он может подумать, что я просто решил его поддержать перед взрослыми, чтобы его послушали, а на самом деле ничего нет, и я ему не верю. Что — так, по дружбе просто.
— Дыхание… — повторил Курт задумчиво. — Более ничего?
— Голоса.
— Голоса…
— Да, голоса. Только той девчонки, ледовщиковой дочки, я не слышал… а может, и слышал, не знаю, я ведь с нею не знаком. Штефан говорил, что она его звала, а я — я там многих слышал. Знаете, будто в одной комнате собрали кучу детей, и девчонок, и мальчишек, и они все разом говорили.
— Что говорили?
— Да всякое… — неуверенно передернул плечами тот. — Все больше как-то непонятно, в том смысле — слов не разобрать, но бывало, что я слышал, как будто все голоса где-то далеко, а один кто-то подошел к самой дверце и так близко-близко — «Иди сюда, Франц»… — мальчишка вновь дрогнул плечами, теперь зябко, точно в спину ему подул невидимый ледяной ветер. — Или, бывает, «поиграй с нами» или «пойдем поплаваем, мы все здесь плаваем»… И давно уж так, каждую ночь…
— Ты что ж — каждую ночь ходишь мимо спуска в подпол?
— Не то чтобы… — смутившись, тот отвернулся, побледнев и вместе с тем пойдя пятнами, точно его уличили в некоем непотребном занятии. — Я… туда прихожу просто…
— Для чего? — спросил Курт, запоздало поняв, что вышло резко, почти грубо, и уточнил, постаравшись смягчить голос: — Ты ведь, как сам сказал, этой дверцы боишься, тебе страшно к ней приближаться, так зачем же ходишь?
— Не знаю, — чуть слышно откликнулся Франц, потупясь и отвернувшись. — Любопытно… или… Я не знаю. Тянет меня туда. Не могу не ходить. И заглянуть, бывает, хочется, только я не осмелел еще настолько, чтоб заглядывать…
— И надеюсь, что никогда не наберешься на это смелости, — оборвал он на сей раз уж умышленно строго. — Штефан заглядывать не желал, даже дверь забаррикадировал, однако — чем все кончилось?
— Я понимаю, — кивнул тот натужно. — Только больно уж тянет. А сегодня ночью, знаете… Дудочка играла. И здорово так…
— Дудочка… — повторил Курт таким тоном, что мальчишка распрямился, бросив в его сторону настороженный взгляд.
— Да, дудочка, — подтвердил он напряженно. — А что?
— Не ходи к этой дверце больше никогда, — уже не строго — жестко потребовал Курт. — Понял меня? Тебе повезло больше, чем Штефану, который с тем, что погубило его, был один на один, ты в безопасности, пока держишься и не поддаешься на их увещевания. Мысль «заглянуть» — забрось и никогда к ней не возвращайся. Ты ведь понимаешь, что, стоит лишь шаг сделать к ним — и…
— Понимаю, — вновь опустив голову, понуро согласился тот.
— Это не игра, это смерть — настоящая. Они не шутят.
— А кто — «они»? — уж и вовсе за пределами слышимости спросил мальчишка; Курт вздохнул, невольно потупясь тоже, и пожал плечами.
— Не знаю. Они, он, она… Оно. Что бы там ни было. Ты действительно будешь следующим, если не послушаешься меня и здравого смысла, если будешь продолжать подходить к этому люку из любопытства. Тебе, Франц, не кажется, что для любопытства, простого любопытства, это уж чересчур? Что иное что-то заставляет тебя подступать все ближе и ближе?
— Не знаю, — без особенной убежденности пробормотал мальчишка. — Может, и так… Я не буду туда ходить. Самому не хочется, чтоб как Штефан… Послушайте, а быть может, вы его поймаете? Ну, я не знаю, как, но — вы ведь инквизитор, вы должны знать! Я подойду к люку и его выманю…
— Я не могу предложить тебе защиту, — вздохнул Курт, с неприятным чувством отмечая, что в голосе звучат оправдательные нотки, явно не придающие ему значительности, а мальчишке — уверенности. — Можешь ли ты поручиться, что оно появится, если я буду рядом? Не можешь. И я зря потрачу ночь, которую могу употребить для того, чтобы найти, как уничтожить это гарантированно. Повторяю: пока не станешь вести себя неосторожно, ты — в безопасности.
