Маркьянов Александр - Сожженые мосты ч.5
Большой кран, способный принимать нагрузку до пятисот тонн, управляемый оператором, использующим прибор ночного видения, в кромешной тьме подцепил выведенный из палубного ангара вертолет МН-47 и, медленно собирая лебедку на барабан перенес его на высоко расположенную вертолетную площадку. Этот вертолет был сделан в специальной "морской" модификации и отличался тем, что в транспортном состоянии лопасти винтов у него складывались. Сейчас, повинуясь действиям авиационных техников, они медленно раскладывались и вертолет принимал свой обычный вид: неуклюжий, большой, квадрантный, уродливый — но из-за четырех пулеметов смертельно опасный.
Морские пехотинцы, вдыхая соленый аромат моря, один за другим быстро поднимались по небольшой, узкой лестнице на посадочную площадку, заходили в вертолет. Чем быстрее они уберутся отсюда — тем меньше шансов, что кто-то заметит явно боевой вертолет на палубе гражданского корабля под кубинским флагом. Но они все равно — неосознанно медлили, стараясь надышаться этим соленым воздухом — потому что предполагали, что у кого-то из них, а может быть и у всех у них вместе взятых, шанса им насладиться уже не будет.
Дворец — а именно так называли пристанище Бориса Первого, несмотря на то что кроме насмешек это слово ничего не вызывало — охранялся куда более основательно. Он стоял на углу большой улицы, одной из самых больших в городе, и небольшого переулка. С одной стороны был городской рынок с торговыми рядами, с двух сторон — жилые массивы, с четвертой получается дорога, и через дорогу — тоже жилье, в том числе шестнадцатиэтажки, две. С одной стороны гвардейцы Людовы вообще пригнали экскаватор и перекопали дорогу глубоким и широким рвом — кто-то сказал, что на дорогу такой ширины русские могут посадить самолет. С другой стороны дорогу перекрыл танк, старый — но исправный, вытащенный с хранилища для длительного хранения техники. Несколько зенитных установок, поставленных на автомобили, торчали в разных местах в основном это были ЗУ-23-2, ЗПУ-2 и ЗПУ-4. Еще несколько автомобилей с крупнокалиберными пулеметами стояли у самого здания бывшей гимназии, а один — постоянно ездил вокруг него, благо была проложена дорога, огибающая все здание, по ней раньше бегали на уроках физического воспитания дети. Весь первый этаж был отдан под казармы гвардейцев — это была ошибка, потому что русские если бы и пришли — они пришли бы с неба, высадили бы вертолетный десант. На втором и третьем этажах располагался польский монарх с его немногочисленной свитой.
Они подъехали как раз со стороны рва, через него были проложены стальные мостки и старший охраны опасался, что под тяжестью бронированных машин они не выдержат и машина рухнет в яму. Но после того, как увидел проезжающий по мосткам грузовик — успокоился, бронированный внедорожник никак не был тяжелее грузовика. На сей раз их пропустили беспрепятственно, стоило только показаться Мусницкому — видимо, его здесь знали и он пользовался уважением.
На ступенях сидели гвардейцы, ночью они не слишком-то ревностно несли службу. В ночи мерно тлели огоньки сигарет, освещения ночью перед дворцом не было, и это было правильно, иначе те, кто несет здесь службу были бы просто подсвеченными целями. Увидев подъезжающие машины они вскочили, некоторые даже направили автоматы в их сторону- но короткого разговора Мусницкого, пересыпаемого привычным "пся крев" хватило — их пропустили внутрь.
Король Польши Борис Первый принял их в одном из кабинетов третьего этажа, где он проживал, в кабинете чиппендейловская мебель соседствовала со школьной, но застеленной бархатом и другими дорогими тканями, все вместе это, в сочетании с чисто выбеленным потолком и стандартными школьными лампами на потолке с зеленым абажуром производило впечатление сюра. Король вышел к ним по-простому — в кожаных, с монограммой тапочках и в халате, небрежно наброшенном на плечи.
Женском халате…
— Я рад вас видеть, фон Чернин — сказал Борис, тщательно выдерживая голос и вообще стиль разговора правящего монарха, как он его понимал — вы принесли мне хорошие вести?
Фон Чернин был опытным карьерным дипломатом и на его лице ничего не отразилось, оно было бесстрастным. Но про себя подумал — убожество. Просто убожество. По должности он общался практически со всеми правящими особами мира, и мог кое-что рассказать про них. На первое место он бы поставил злейшего врага его государства и его лично — Императора Александра, самодержца Российского. Несмотря на то, что этот человек не первый год возглавлял просто немыслимую по размерам, не имеющую даже исторических аналогий империю — в быту он был довольно простым человеком. Фон Чернина он принял лично после переговоров с Юсуповым и Крамцовым, в Александровском дворце. Обстановка во дворце была роскошной, но вместе с тем сдержанной, золота в той части дворца, где жила Венценосная семья было немного, зато висели картины, естественно подлинники, почти все — пейзажи, самые разные. Государь обожал пейзажи. Сам Государь в повседневной жизни ходил в форме одного из казачьих или лейб-гвардейских полков, в его кабинете на видном месте были штурвал от стратегического бомбардировщика, которым он командовал и несколько моделей самолетов, в застекленных из мореного дерева шкафах стояли книги — Государь их читал, периодически придворный библиотекарь их менял. Никаких современных средств связи не было, даже телефона — только бумаги на столе в аккуратных папках, старинный письменный прибор, несколько мельхиоровых стаканчиков с карандашами и перьями и, как ни странно — калькулятор. Самый обыкновенный бухгалтерский калькулятор, который возможно говорил о владельце этого кабинета больше, чем все остальное вместе взятое. Государь Александр умел внимательно слушать, почти никогда не давал обещаний, не вмешивался в деятельность министров, которым доверял, не принимал решения "через голову" — но мог пообещать внимательно изучить этот вопрос и обсудить его с соответствующим министром. После разговора, занявшего больше двух часов — русский император пригласил министра иностранных дел враждебного государства отужинать, ужинали в довольно небольшом обеденном зале, довольно скромно, фарфоровая посуда с вензелями, русский "костяной" фарфор, серебряные столовые приборы, всего восемь перемен блюд. Не было даже никого из свитских, только Августейшая семья, тоже довольно приветливая. И цесаревич и великая княжна были обыкновенными молодыми людьми, без тени заносчивости и презрительности. Нигде фон Чернин не ощущал такого присутствия спокойствия и силы, уверенности в будущем, как в Александровском дворце.
На второе место фон Чернин поставил бы Ее Величество Елизавету Вторую, королеву Великобритании. Милейшая женщина, ведущая себя скорее как добрая бабушка, очень участливая и душевная. Британский двор за последнее время сильно изменился, в нем не было присущей ему ранее надменности и чопорности — положительно, долгое женское правление пошло ему на пользу. Там его тоже пригласили за стол — но пища была просто ужасной, британцы совершенно не умеют готовить, тот же пудинг потом полдня ощущался в желудке как камень. И все было бы великолепно — если бы не знать, что творят за спиной Ее Величества принц-консорт[87] Филипп и королевский секретарь. Один отдает приказы, второй их исполняет… и одному Богу известно сколько крови на руках у обитателей Вестминстера.
Третье место фон Чернин поделил бы между императором Японии Акихито и президентом САСШ. Император Японии Акихито, у которого граф фон Чернин удостоился милости аудиенции был главой величайшей азиатской империи, которую когда либо знал этот край света, в любой воинской казарме, в любой офицерской кают-компании на почетном месте был не флаг, а портрет его Величества, он почитался величайшей ценностью и при его утрате полагалось либо погибнуть, либо совершить сеппуку[88], чтобы избежать позора. В то же время император был относительно молодым, и при этом по глазам было видно — несчастным человеком. Он обладал абсолютной властью над своими подданными, правом жизни и смерти, такой власти как у него не было ни у кого из монархов — но при этом по традиции все дела решало правительство, в основном состоящее из военных. Монарх имел право присутствовать на заседаниях правительства, когда этого желал — но опять-таки по традиции он делал это исключительно редко, раз в год или реже. На заседаниях он должен был молча сидеть во главе стола и слушать, вопросы же от имени Императора задавал королевский секретарь. Акихито знал все традиции и следовал им — но счастья ему это не приносило.
Наконец, президент САСШ был отнюдь не таким простым, каким хотел бы казаться. Он разительно отличался от любого европейского монарха. Он смотрел тебе в глаза и решал — стоит с тобой иметь дело или нет. И только потом уже — слушал, что ты ему говоришь. Такое поведение было для Европы непривычным — но оно не могло не вызывать уважения. Фон Чернин достоверно знал, что слухи о том, что страной фактически правит вице-президент Мисли, бывший топ-менеджер нефтесервисной корпорации во многом не соответствуют действительности.
