Александр Логачев - По лезвию катаны

— Что со мной? — повторил гимнаст вопрос Поводыря.

Артем же и сам до конца не понимал, что это с ним. Слабость слабостью, но почему это его, как косой, подрезало известие о монголах? Вроде бы, наоборот, ободрить должно было. Он узнал год, в который угораздило угодить. Наступила ясность. А с каких щей, спрашивается, эта ясность должна бодрить? Угасла надежда на более приемлемое время. Тринадцатый век — какая же беспросветная даль! Почему-то Артем вдруг подумал о том, что какая-нибудь ерундовая болезнь, от которой в его время его вылечили бы в два счета — да хоть тот же аппендицит взять! — загонит его в могилу. Осознание этого факта, конечно, может подкосить. А также осознание того, что окончательный приговор вынесен и нет никакой возможности его обжаловать. Преступник на скамье подсудимых, несмотря на представленные прокурором неопровержимые улики, все же до последнего надеется на снисхождение, и когда этого не происходит, может наступить резкий упадок сил, вплоть до физического истощения и суицидных мыслей.

— Со мной все хорошо, — сказал Артем, поднимаясь. — И будет еще лучше. Разбуди меня, когда придет пора.

Что-то изменилось в окружающем. Ах, да, стало тихо. Колокол отбил сто восьмой удар и замолчал. Есть основания надеяться, что все злобные демоны теперь отогнаны подальше…

Глава двенадцатая

ЧАЙ ПО-МОНАСТЫРСКИ

Цель всякого этикета — такая высшая обработка вашей души и ума, чтобы она могла действовать и на других; например, когда вы сидите, то поза ваша должна быть настолько спокойна, чтобы обезоружить самого дерзкого и грубейшего злодея.

Дом настоятеля находился чуть в стороне от остальных построек, и его окружала невысокая, в рост среднего японца, ограда, сложенная из бутового камня. К этому дому сейчас и направлялись Артем и Поводырь. Двигались они медленно, то и дело останавливаясь. Поводырь сказал, что перед «тя-но ю» многое требуется объяснить брату Ямамото. Объяснения свои Поводырь повел очень уж издалека:

— Однажды Бодхидхарма погрузился в медитацию и вдруг почувствовал, как веки его налились тяжестью, — рассказывал Поводырь. — Бодхидхарму с неотвратимой силой потянуло в сон. Бодхидхарма возненавидел себя за свою слабость, вырвал себе веки, а вырвав, бросил их прочь от себя. Где упали веки, там вырос не виданный никем и никогда куст. Однажды ученики Бодхидхармы бросили листья с этого куста в кипящую воду, испили получившийся отвар и почувствовали, как уходят сонливость и усталость и прибавляются силы. Вот откуда люди узнали чай и его силу…

— Я немножко наслышан о вашей чайной церемонии, — Артем решил передвинуть разговор из мифологических глубин поближе к современности. — Очень много всяких сложностей и тонкостей. По моему мнению, это здорово отвлекает от разговора.

Надо сказать, что дневной сон подействовал на Артема самым лучшим образом. Когда он проснулся, то некоторое время даже чувствовал себя ну просто здоровым человеком, и только неловкое движение заставило его вспомнить о ранах.

— Наоборот, брат Ямамото. — Поводырь в очередной раз остановился на дорожке. (Дорожка, ведущая к дому настоятеля, — чисто условная, просто на песке уложенными в два ряда камнями обозначена узкая тропа.) — «Тя-но ю» — это лучшая ката[21] для общения людей между собой. Она — как натоптанная тропа в горах. Какой бы извилистой ни казалась тропа, она вернее приведет к цели, чем путь по прямой. Она обойдет осыпчатые склоны, обойдет болота, обойдет места, где поджидает опасность, и места, которые впустую забирают много сил. Так же и «тя-но ю». Какой бы сложной тебе ни казалась эта церемония, она вернее приведет к цели, чем простой путь.

— И какая цель у «тя-но ю»?

Поводырь снова неторопливо двинулся по дороге, его посох вновь застучал по камням, обозначающим дорожку.

— Гармония, Красота, Почтительность, Чистота и Спокойствие, — сказал слепой монах. — «Тя-но ю» создает атмосферу этих пяти основ душевного равновесия, и людям легко общаться между собой.

Опять на небо наползла туча, но дождь пока не начался. И лучше бы не начинался. Все сегодняшнее утро светило солнце, и оно, по крайней мере, Артему не успело еще надоесть.

— Как я уже говорил, сам я не местный, а родом из страны под названием Русь, — задумчиво проговорил Артем. — У нас тоже большое значение придают душе. Вокруг, в соседних странах, все только и говорили, что о деньгах, о политике, о здоровье тела, а у нас — все больше о душе.

Они дошли до широкой деревянной калитки, над которой был сооружен козырек в виде пагоды. Поводырь взялся за железное кольцо, но открывать дверь не спешил:

— Ты не забыл веер?

— Не забыл. — Артем вытащил из-за пояса складной веер, раздвинул-сдвинул его, чтобы Поводырь услышал знакомый звук. — Он необходим?

— Все зависит от повода, по которому люди встречаются на «тя-но ю», — сказал Поводырь. — Сегодня повод такой: сегодня мы принимаем у себя чужестранного путника, не поклоняющегося синтоистским богам и не верящего в Будду. Одежда подчеркивает этот повод: ты одет в чужестранную одежду с Белым Драконом на спине, мы же в той одежде, что носим здесь каждый день. Но у всех у нас будут одинаковые вееры — это должно подчеркнуть, что у нас, при всей разности, есть много общего.

— Общее найдется и без веера. Например, общий язык. Или вот еще — на моих ногах гэта и на ваших тоже гэта.

— И хорошо. Пусть общего будет еще больше.

Они все еще стояли перед калиткой. «Мы войдем когда-нибудь? — подумал Артем. — Или, по хитрым чайным понятиям, надо сперва хорошенько потомиться?»

— Сейчас мы войдем во двор и пойдем по дорожке, — сообщил Поводырь. — До самого чайного домика мы не станем разговаривать. Мы пойдем неторопливо, ты смотри по сторонам и думай о том, что с каждым шагом мы все больше и больше удаляемся от суетного мира. С этого момента и начинается «тя-но ю».

Поводырь потянул за кольцо, открывая скрипучую калитку. Они вошли во двор. Дом настоятеля находился вдалеке, на противоположной стороне двора. Насколько Артем мог разглядеть, дом был невысоким, простеньким, — по сравнению с домом деревенского феодала, выглядел чуть ли не хибарой. Впрочем, их путь лежал не к дому настоятеля, а к чайному домику, находящемуся в глубине сада.

Они с Поводырем шли мимо мшистых валунов, мимо песчаных, с россыпями гравия, полян, мимо заросшего пруда, мимо высоких лиственниц и пихт, накрывающих своей тенью дорожку и погружающих сад в полумрак, мимо деревянного Будды, вырубленного из распиленного бревна. Дорожка — поросшие травой булыжники — тоже, как и все в саду, навевала мысль о дикой природе, с которой человек может прекрасно жить в ладу, и не обязательно ему ее подчинять и переделывать.

Чайный домик с соломенной крышей, с подпорками из неотесанного дерева, смотрелся в этом саду так же естественно, как смотрится в лесу шалаш из елового лапника. Они не сразу вошли в домик, сперва подошли к чаше с водой — выбитому во вросшем в землю валуне углублению, в которое по деревянному желобу стекала прозрачная горная вода.

— Мы должны омыть руки и рот, — сказал Поводырь, прислоняя посох к валуну.

Надо так надо. Артем намеревался безукоризненно выполнять все тонкости ритуала. Для себя самого — может, пройдя через этот ритуал, удастся чуть получше разобраться в японском образе мыслей.

Они разулись, и Поводырь отодвинул дверь в чайный домик. Вход в него вообще-то больше напоминал лаз. Неужели нельзя было сделать дверь повыше? Поводырь, оставивший за порогом не только обувь, но и свой посох, вполз внутрь на коленях, Артему так вообще пришлось вползать на животе.

— Ты должен задвинуть дверь как последний вошедший, — сказал Поводырь.

Почему нет? Артем задвинул дверь.

— Тебя, наверное, удивило, почему вход такой низкий? — спросил Поводырь, вставая на ноги.

— Не без этого, — Артем тоже поднялся.

— Идущий на «тя-но ю» должен смирять гордыню, оставлять за порогом непокорный нрав и чувство превосходства.

— Понятно. — Артем огляделся.

Уж на что мал был чайный домик, а и тот был разделен внутренними перегородками на три части: комнату ожидания, чайную комнату и подсобное помещение. Об особенностях планировки Артем был уже предупрежден Поводырем — чтобы «брат Ямамото» вдруг не полез бы раньше ритуального времени не в тот отсек.

Сейчас они находились в комнате ожидания, погруженной в полумрак — два окна, выходящие на две стороны дома, были закрыты бамбуковыми шторами. Впрочем, просачивающегося сквозь шторы света хватало, чтобы рассмотреть убранство комнаты ожидания. Хотя осматривать-то, по большому счету, было и нечего. Практически голые стены, лишь на одной стене висит какэмоно[22] с иероглифической надписью, правда, прочесть, что там написано, издали в такой полутьме невозможно. Ну, и в стоящей на полу вазе торчит голая ветка какого-то дерева или куста. Вот и весь интерьер вкупе с дизайном.