Александр Антонов - Звёзды против свастики. Часть 2

Когда у Саши Седых кончилась командировка, Светлана не стала провожать его в аэрогавань, она просто улетела с ним в Новосибирск…

Наблюдавший в стереотрубу за продвижением немецких танков генерал союзной армии заметно нервничал. Оторвав глаза от окуляров, он спросил стоящего рядом полковника:

– Ты уверен, что твои немцы не подведут?

«В десятый раз одно и то же», – тоскливо подумал полковник, но вслух сказал иное:

– Уверен, товарищ генерал. Экипажи в этой роте самоходных орудий специально подбирались из коммунистов и им сочувствующих немецких товарищей.

– Кем подбирались, Геббельсом?

Заметив, как на скулах полковника заиграли желваки, генерал понял, что переборщил, и сказал примирительно:

– За Геббельса извини, но если в условленное время самоходчики не ударят по своим, а вместо этого начнут окучивать нашу передовую, то… сам понимаешь…

– Понимаю, товарищ генерал. Но пока они строго соблюдают договорённость: бьют по согласованным целям.

– Так то пока… – начал генерал, но его прервал окрик наблюдателя:

– Началось!

Генерал прильнул к окулярам, и через некоторое время восхищённо воскликнул:

– Якорь мне в глотку, как говорит один знакомый адмирал, но ничего подобного я в жизни не видел!

Уступая место, генерал потянул полковника к трубе:

– Посмотри, что вытворяют твои немецкие черти!

Ползущие по полю немецкие танки вспыхивали один за другим.

А генерал уже гнал полковника от трубы:

– Полюбовался – и хватит! Верни обзор командиру.

Однако смотрел генерал в трубу недолго. Вскоре оторвался с озабоченным видом.

– Немцы вот-вот очухаются, и тогда нашим помощникам несдобровать. Пора выручать! Передавайте приказ танкистам: пусть начинают!

Пётр открыл глаза. Он лежал в абсолютной тишине, устремив взор вверх, а оттуда на него смотрел Бог. Время остановилось. Пётр чувствовал, как по телу разливается неведомое доселе блаженство. Потом часы пошли вновь, мир наполнился звуками, а над Петром, заслоняя написанный на потолке лик божий, склонился бородач в монашеской одежде.

– Слава Богу, очнулся, – сказал он вроде и не по-русски, но Пётр его понял. Однако монах истолковал его взгляд по-своему. – Не понимаешь? Ну да, ты же немец. А я, как назло, не знаю ни слова по-немецки.

– Я не немец, – с трудом разлепив запёкшиеся губы, произнёс Пётр, – я русский…

19-октябрь-42

При выходе из машины у Абрамова порывом ветра чуть не сорвало фуражку. Лишь в последний момент маршал успел придержать её рукой.

– Твою конармию! – ругнулся Глеб. – Чуть без «головы» не остался! Сюрпризы погоды, мать её! В Москве она почему-то вполне комфортная. А тут ветер, да и холодновато как-то…

Жехорский, который покинул соседнее авто, предусмотрительно держа шляпу в руке, назидательно произнёс:

– Возле аэропорта почти всегда ветер, впрочем, насчёт «холодновато» ты прав! – после чего, натянув шляпу на темечко аж по самые уши и всё равно придерживая головной убор за тулью рукой, решительно направился к VIP-терминалу аэропорта.

На лётное поле группа встречающих делегацию из США выходить не спешила, по причине нам уже известной. Кучковались возле закрытых пока дверей. Жехорский и Абрамов чуть в сторонке от остальных.

– А хорошо япошки янки хвоста накрутили, – негромко произнёс Абрамов. – Ишь, как к нам в гости заспешили. А вот интересно, как бы оно было, если бы вышло по-ихнему? Я имею в виду, если бы япошки поперёд нам войну объявили?

– Тогда я бы сейчас прилетел в Вашингтон, – так же негромко ответил Жехорский, и уже в полный голос произнёс: – Открывают двери. Пора! Давай, красавица, отворяй ворота! – приказал он симпатичной дежурной. Та проворно распахнула двери, и встречающие высыпали на лётное поле, спеша к замершему неподалёку самолёту.

Первым на верхней ступеньке трапа возник глава американской делегации, Государственный секретарь США Эдуард Адельсон. Визит начался с маленького конфуза. Негостеприимный московский ветер тут же подлетел к гостю и сорвал у него с головы элегантно надетую шляпу. Адельсону ничего не оставалось, как проводить глазами улетавший в неизвестность весьма недешёвый головной убор.

Стоящий внизу у трапа Абрамов так прокомментировал случившееся:

– По части ловкости он супротив меня слабак, пусть у него и две руки; тоже мне, морпех называется!

– Кончай прикалываться, – сквозь зубы прошипел Жехорский и, обернувшись назад, распорядился:

– Немедленно поймать!

Тут же от кучки встречающих отделились два молодца, огромными скачками помчавшиеся вызволять шляпу, которую ветер, словно пинками, гнал в сторону взлётной полосы…

…– Эти русские медведи оказались не столь уж неповоротливы, как о них принято думать, – разглагольствовал, меряя шагами комнату по диагонали, член американской делегации Аллен Даллес. – Да ладно бы это. Но почему они разговаривают с нами, как будто они хозяева не только тут, у себя, но и у нас, в Штатах?

– Наверное, потому что отчасти так оно и есть, – ответил Даллесу удобно устроившийся в одном из кресел, ещё один член делегации, сенатор Джон Болдуин.

– Вы шутите? – остановился посреди комнаты Даллес.

– Отнюдь, – губы сенатора тронула улыбка. – Вы, Аллен, в своём Управлении стратегических служб, далеки от проблем Уолл-стрит, к тому же больше времени проводите за рубежом, чем на родине, в противном случае могли бы знать, что каждый четвёртый доллар, отпечатанный в США, работает на СССР, или, правильнее сказать, принадлежит СССР.

Судя по реакции, сказанное Болдуином явилось для Даллеса новостью. Он был явно шокирован и, чтобы хоть как-то прийти в себя, потянул из кармана трубку:

– Господа, вы позволите?

Никто не возражал. Для остальных открыли коробку с кубинскими сигарами, и вскоре в комнате, как говорится у русских, «можно топор вешать».

После нескольких затяжек Даллес, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:

– Но как такое могло случиться?

На этот вопрос ответил Адельсон:

– Во время Великой депрессии Россия серьёзно поддержала экономику США и помогла ей удержаться на плаву. Но одновременно с этим русские и влились в нашу экономику, особенно в её финансовую составляющую.

– Я не понял, – нахмурился Даллес, – так Россия или СССР?

– Дорогой Аллен, – рассмеялся Адельсон. – Россия является ключевой составляющий аббревиатуры СССР, пусть она в ней и не упоминается. Поэтому когда мы говорим Россия – подразумеваем СССР, а когда говорим русский – подразумеваем любого жителя этой огромной страны.

– А нельзя ли вернуть «русский» доллар Америке? – после некоторой паузы спросил Даллес.

– Это примерно то же, что выдёргивать карту из основания «карточного домика», – пояснил Болдуин. – Одно неверное движение – и рухнет вся конструкция. При этом меньше всего пострадает как раз экономика России, и именно потому, что они предусмотрительно отжали в свою пользу только один доллар из четырёх, а не два или три: и контроль имеют, и риски минимальные. К тому же у них своя довольно устойчивая финансовая система, на которую мы имеем гораздо меньше влияния, чем они на нашу.

– Но ведь это ужасно, господа! – воскликнул потрясённый Даллес. – Надо же что-то делать.

– Самый верный путь – это заразить российскую экономику каким-нибудь зловредным вирусом: внутренним или внешним.

– А в качестве внешнего вируса может подойти война… – задумчиво произнёс Даллес.

– Совершенно верно! – кивнул Болдуин. – Только война разрушительная, когда бомбят твои города, заводы, когда гибнут тысячи, сотни тысяч жителей. А Россия пока ведёт войну, как и мы, на чужой территории.

– Только с меньшими затратами, – добавил Адельсон. – Вот если бы Япония напала не на Пёрл-Харбор, а на Владивосток…

Взгляды присутствующих невольно потянулись к Даллесу. Тот вынул трубку изо рта и раздражённо произнёс:

– Я тут ни при чём. Я в это время работал в Европе!

Виноградов и Адельсон прогуливались по предусмотрительно очищенной от опавшей листвы дорожке. Справа поблёскивала водная гладь, а в пределах видимости не было ни единой души, которая могла бы помешать беседе глав дипломатических ведомств. Это был тот редкий случай, когда Патриаршие пруды закрыты для посещения москвичами и гостями столицы, за исключением членов американской делегации, разумеется.