Герман Романов - Спасти Каппеля!
Приказ был тут же озвучен, а немцев распустили на полчаса для обдумывания перспектив. Все это время они, круглых дураков среди них не нашлось, ходили кругами, боясь, что русские передумают в самый последний момент, как это у них зачастую и случается. Очень непредсказуемый народ, живут без орднунга.
Но нет, не передумали, сделали все честь по чести — общее построение, подъем флага, присяга кайзеру Михелю, ради которой на палубе разбили алтарь и привезли из города пастора и ксендза, для лютеран и католиков. Прибыл и русский батюшка — на чужбине несколько немцев перешли в православие. Принимали присягу и русские моряки, кто переходил из гражданского флота. Остальные матросы застыли ровными шеренгами, а с ними гардемарины, три десятка которых отправлялись в плавание, для практики…
«Эльза или Гретхен», — эти два имени сидели занозой в мозгу Шульца. Первая девчонка была подружкой младшей сестренки Лоттхен. Вторая, на год постарше, племянницей по линии мужа тетки Клары. Генрих общался с ними за полгода до войны — веснушчатые девчушки тогда его не интересовали, пигалицы, в куклы еще играли. То ли дело Марта, соседка, дочь зеленщика. Есть за что подержаться. Но война прошлась немилосердно — его подружки за эти шесть лет стали замужними фрау, многие вдовами, у всех дети. А брать такую обузу на себя он не хотел. Времена тяжелые настали, своих бы киндер завести и воспитать.
Девчушки подросли, и из гадких утят превратились в белых лебедушек. Тут муттер права, когда требует у него сделать выбор. И Генрих улыбнулся — раньше мама считала, что Сибирь заснеженная — ледяная страна, где ее сынок сгинет в русском плену. Но два месяца тому назад каким-то чудом он получил письмо от мамы, где она слезно просила его разбогатеть и привести знаменитые меха соболей и золото, которое просто валяется в дремучей тайге под ногами. Бедная муттер, видно, в Германии совсем худо жить…
«Так кого взять в жены мне? Эльзу или Гретхен? У меня должна быть настоящая немецкая жена», — Генрих мучился с вопросом. Еще бы, его нужно решить за четыре месяца, такая невероятная спешка. Немцы обстоятельный народ, и от помолвки до свадьбы должен пройти год. А тут такое дело всего за тридцать суток провернуть от ухаживания — до брачного венца и клятвы перед алтарем.
Капитан-лейтенант Миллер предупредил — моряки смогут вывезти из Германии жену и детей за казенный счет, с собой на «Орле», когда крейсер пойдет в обратное плавание до Владивостока. Даже если женятся в отпуске — тогда у молодоженов будет свадебное путешествие с несением вахт. У этого офицера настоящий прусский юмор. А потому нужно подумать и решить заблаговременно, ибо месяц отпуска в рейхе пролетит в одно мгновение.
«Так Эльза или Гретхен?!» На этот вопрос немец пока не находил ответа, но времени подумать было с избытком…
Ачинск— Павел Петрович, как в бригаде? Отдохнули хорошо? — Спокойный голос начальника штаба Главковерха Фомина вывел полковника Петрова из секундного замешательства, а как иначе назвать внезапно нахлынувшие мысли о далеком доме, о той прежней жизни.
— Бригада полностью готова, — отрапортовал комбриг, живо поднявшись со стула. А как иначе, если субординация является стержнем, на котором крепится любая армия. — Три тысячи штыков, пятьсот сабель, четыре орудия с тремя сотнями снарядов на ствол.
— Пулеметы освоили? Боеприпасов достаточно?
— Так точно, ваше превосходительство! Патроны тоже получили.
— Хорошо, Павел Петрович. — Фомин поднялся со стула, который противно заскрипел, и подошел к оттаявшему окну вагона. Эти дни его штабной поезд беспрерывно мотался между Красноярском и Ачинском, уголь уже не экономили, благо из Иркутска доставили целый эшелон. И еще пришлют, по мере надобности — железная дорога на восток полностью открыта для беспрерывного прохода составов.
— Ваша бригада передается в состав Сибирского корпуса графа Келлера, здесь присутствующего, — Фомин чуть склонил голову в сторону старого генерала. — И сменит в авангарде части третьего корпуса генерала Каппеля, которые в двух переходах от станции Тайга. Дорога на Томск фактически открыта. Вам предстоит освободить его от большевиков. А сибирские бригады займут проходы через Щегловскую тайгу.
— Какими силами располагает противник?
— Еще значительными, граф, — Фомин повернулся к Келлеру. — Перед вашим корпусом потрепанная 27-я дивизия красных, которую спешно усиливают мобилизованными пролетариями из Новониколаевска и Томска. С Алтайского направления перебрасывается 26-я дивизия, от Омска в Новониколаевск на днях подойдет 51-я дивизия Блюхера. Их лучший начдив, отмеченный уже тремя орденами Красного Знамени. Дивизии имеют большой некомплект, их спешно пополняют местными большевиками, рабочими и партизанами. Так что по десять тысяч человек в каждой имеется.
Келлер с Петровым переглянулись — у красных было вдвое больше сил, чем в частях корпуса. Это не пугало, нет — закаленные и испытанные солдаты могли опрокинуть и сильного противника, но численный перевес есть определенный фактор, который следует учитывать.
Фомин посмотрел через стекло на закамуфлированные туши столпившихся на станции бронепоездов. Десять единиц, включая четыре бывших польских и три русских плюс две бронированные батареи — чудовищная сила, способная проломить путь на запад. Но сейчас полностью бесполезная — дорога у Ижмарской будет расчищена от брошенных в эвакуации эшелонов только через три дня. Вообще-то рассчитывали на неделю, но Шмайсеру удалось сделать невозможное.
— Если не прорвать позиции красных сейчас, то придется медленно прогрызать оборону, господа, уже не одной, а трех дивизий. Мы должны занять Щегловские проходы до прибытия 26-й и 51-й дивизий. Тогда и обороняться или, напротив, продолжать атаковать станет намного предпочтительней. Что касается прибывших бронепоездов…
Фомин посмотрел еще раз на бронированные туши, на суетящихся возле них экипажи и невесело улыбнулся.
— Скорость движения наших бронепоездов прямо зависит от времени исправления железнодорожного полотна, — тихо произнес генерал-адъютант и мысленно пожалел, что нет танков. Он с радостью обменял бы свой любой бронепоезд на танк Т-28, а еще лучше все на все. А с дюжиной трехбашенных танков наступление приняло бы совсем другой характер. Вот только взять такие танки неоткуда и невозможно — до их создания еще 15 лет. Эхма, а так хорошо было бы — один стремительный удар. Но и «бэпэ» сгодятся…
— Господа! Я прошу вас сделать все возможное и невозможное — но вы должны открыть Щегловские проходы. Для нас это даст возможность наступать в будущем и определенные шансы на победу. Отдавать противнику инициативу нельзя! Если красные нас опередят, то… В обороне находясь, войну не выиграешь!
Чита— Ну, Петр Васильевич?! Старая лиса, — Григорий Михайлович пробормотал угрозу, но сам понимал, что зубов у него, чтобы хорошо тяпнуть, уже нет. Сила растаяла за полмесяца, и так быстро, что он и не понял толком.
Сейчас Сибирское правительство нанесло добивающий удар, суть которого Семенов прекрасно понимал, еще бы! Оставлять самодеятельного атамана в Забайкалье для Иркутска было чревато, как прошлой весной для Омска. Но тогда Григория Михайловича поддержали японцы, а сейчас они же его и сдали. Мысль о сопротивлении, об игнорировании указа мелькнула на мгновение, но атаман ее отринул — ни к чему хорошему это привести не могло. Оставалось надеяться, что военный министр более взвешенно оценит его заслуги, чем правительство.
В доставленном час назад пакете, который вручил ему лично прибывший из Иркутска фельдъегерь, Вологодский написал сплошные любезности, сделав от имени правительства массу комплиментов. Самое главное было в конце — для сосредоточения всех военных функций в одних руках пост походного атамана упразднялся, а обязанности по этой должности возлагались на генерал-адъютанта Арчегова. В помощь военному министру формировалось управление по казачьим войскам. Вот и все, последний удар молотком по гвоздю, понятно, в какую крышку!
В конце письма Вологодский подсластил пилюлю, предложив Григорию Михайловичу прибыть в Иркутск для получения высокой правительственной награды — ордена «За освобождение Сибири» первой степени. И дописал, что военный министр высоко ценит его заслуги и даст атаману достойное назначение в рядах Сибирской армии.
— Кто бы сомневался, — пробормотал Семенов. Вызов в Иркутск походил на ловушку, но не ехать было нельзя, чревато последствиями. Сослаться на болезнь можно, но что дадут эти две недели, пусть даже месяц?!
Григорий Михайлович бросил взгляд на второй пакет, оставленный на десерт. От военного министра он ожидал только пакостей, а потому не хотел сразу портить себе настроение, выбрав для начала депешу Вологодского. Но делать было нечего, и атаман, чувствуя в груди свинцовую тяжесть, взял нож, и взрезал толстую бумагу. Достал листок, исписанный знакомыми арчеговскими «кренделями», положил перед собой на стол и стал внимательно читать послание, выпучивая от удивления глаза.
