Андрей Дай - Орден для Поводыря
— Я молиться за тебя буду, — стремительно завернувшись в одеяло, торопливо заговорила девушка. — Грехи на себя все твои возьму и отмаливать буду. Ты только забери меня отсюда…
Остановился на пороге. Представил, как я оставляю на покрытом кружевной скатертью столе деньги, и аж передернулся всем телом. Как шлюхе… Нельзя так, несправедливо.
— Приготовься к поездке. Купи что нужно, — всовывая четвертную ассигнацию в детский кулачок ссыльной, сказал я. — Бумаги я выправлю. Как лед на реках встанет, поедешь.
Наверное, нужно было еще что-то сказать. Что-нибудь ласковое или… ну не знаю, доброе, что ли. Не смог. Слов не нашел. Жалко ее было, не хотелось ее обижать, но и пригреть на груди этого звереныша не мог себе позволить. Хотя бы до тех пор, пока не придумаю, как применить ее таланты.
Не замечая нетерпения своих конвойных и елозящего, порывающегося что-то сказать Артемку, в задумчивости уселся в коляску. И сидел еще несколько минут, прежде чем обратил внимание на то, что мы так и не тронулись с места.
— В чем дело? — поинтересовался я у денщика.
— Так это, Герман Густавович, куда править-то? Надысь, с того берега каючка пришла с отчаянными должно быть гребцами по нынешней-то погоде…
— И что? — живот сразу подвело в ожидании вестей, способных как-то повлиять на мою судьбу.
— В лодке той, в город генерал прибыл. Вота, — казачок протянул мне прямоугольник плотной бумаги с гербом и вензелями. По центру значилось на русском и французском языках: "Федор Егорьевич барон фон Фелькерзам, действительный статский советник. Генеральный Консул Российской империи в Париже ". — Так их превосходительство к нам мальчонку присылал. Просил передать, что остановился в доме Горного начальника, и это…
Артемка закатил глаза, будто бы читая шпаргалку на внутренней стороне век.
— Оне почтут за честь, коли вы, ваше превосходительство, почтите их своим визитом к нынешнему же ужину. Вот.
— Ну и чего вы все так всполошились? — поморщился я. Фелькерзам… Так кажется должен был зваться проверяющий от МИДа по экспедиции о ссыльных. Они что? Не нашли никого попроще для ревизии, чем действительного статского советника? Еще бы принца крови отправили пересылки осматривать…
— Так это… Генерал же…
— Запомни, — повысил голос я, чтоб остальные, сидящие в седлах, конвойные тоже услышали. — Здесь, в губернии, генерал – это я. А остальные, те что пришлые, всего лишь – тоже генералы.
— Точно так, Герман Густавович, — развеселился парень. — Домой?
— Эх, Артемка! Если бы домой. Правь к Степану Ивановичу в усадьбу.
Ничего такого, что требовало бы немедленных действий, не произошло. Ну, приехал ревизор. Так что с того? Станет вопросы коварные задавать и цепляться? Да в добрый путь! Я в губернии с апреля. Полгода всего. За такой срок при всем, даже самом огромном, желании это болото всколыхнуть не получится. Так что, найденные проверяющим недостатки меня не касаются. Спасибо за помощь, будем исправлять, рады стараться…
Жаль, что этот барон у Фрезе в доме окопался. Сейчас Александр Ермолаевич ему про меня такого наговорит, что я в глазах столичного гостя каким-нибудь самодуром с либерастическими замашками стану. Что горный начальник, что этот консул, по словам Германа – выходцы из Курляндской губернии. Так что быстро общий язык найдут.
Мозги закипали от напряжения, а руки на автомате застегивали пуговицы другого, свежего костюма. Мундир, конечно, тоже был в идеальном состоянии, но я все-таки решил переодеться. Потому что мне не нужно было на кого-либо производить впечатление или кому-то нравиться. Я здесь хозяин и могу явиться к ужину даже в халате. Это пришлый барон должен рядиться в парадную одежду, навешивать ордена и стараться показаться умным…
Отправил казака с сообщением, что его превосходительство, действительный статский советник, Герман Густавович Лерхе почтит своим присутствием господина фон Фелькерзама, в доме господина Фрезе, в восемь вечера. Заставил бородача выучить наизусть. Так чтоб без единой заминки от зубов отскакивало. И нужным тоном – спокойным, как бы скучающим. Простая констатация факта, а не вопрос.
Имидж создается из мелочей. Прическа, качество одежды, обувь – это обязательная часть и она не обсуждается. Часы, запонки, булавка в галстуке – скорее показатель достатка, принадлежности к не бедствующей элите, чем политического веса. Имидж – это мелочи, отличающие вас от всех остальных. Нечто такое, что заставит остаться в памяти незнакомого человека. Вроде как водолазка вместо рубашки у одного хорошо известного политического деятеля. А я вот бакенбарды сбрил. Хотел еще бородку отпустить, но Гера отговорил. Объяснил, что растительность на подбородке сейчас является признаком низкого сословия, или общественного бунта. В нигилисты я не стремился, а в земледельческих делах ничего не понимаю…
Отношение между высокими начальниками демонстрируется совсем уж еле уловимыми сигналами. Здесь, в 1864 году, в Сибири – это еще не стало искусством. Здесь все просто. А вот в столице, как мне приходилось слышать, положение веера в руке дамы о многом сказать может.
Для столичного гостя сигнал у меня был. Небольшой золотой значок с утрированным символом улья – герба Вольного экономического общества, членом которого мой Герочка стал еще будучи личным секретарем великой княжны Елены Павловны. Консул по определению не может быть глупым человеком. Сволочью, предателем, продающим Родину за тридцать серебряников – может. Глупцом – нет. А значит, должен вытянуть всю логическую цепь от значка ВЭО. Дело в том, что друг и покровитель старого генерала Лерхе, его императорское высочество, принц Ольденбургский, кроме того, что был неофициальным главой "немецкой" партии при дворе, председательствовал в этом самом ВЭО.
Посмотрим, рискнет ли ревизор "катить бочку" после такого намека. Чин у барона не маленький, но и не выше моего или Фрезе. Это здесь, в Сибири, генерал-майор – звездная величина, а в Санкт-Петербурге таких действительных статских советников мешок за пятак. И все до единого – с кем-то. Не исключая этого барона. И вряд ли он под крышей министра иностранных дел, по совместительству – канцлера империи, светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова. Кстати, друга и одноклассника того самого Пушкина! Канцлер практически не занимается внутренними делами и интригами при дворе. У него в голове завис проект некоего Общемирового Конгресса – постоянно действующего международного совета, решающего судьбы государств и мира. Нечто похожее на ООН, но с гораздо более значимыми правами.
Герман, рассказывая о потугах светлейшего князя, откровенно смеялся. Он воспитан на идее, что все решают государи императоры, и идея международной организации противоречит сущности самодержавия. Что поделать. Их так учили. Они и не подозревают, что общемировой властью могут обладать неприметные банкиры и промышленники, опутавшие системой кредитов Великие державы.
Второй причиной, по которой я решил, что Фелькерзам, скорее всего, не принадлежит к группе сочувствующих великой миссии канцлера, служит место его службы. Конечно, Париж – замечательный город. Центр моды и все такое. Но давно уже, с тех пор, как казачий генерал Платов был комендантом, не политическая столица мира. Сейчас Францией правит Наполеон III, совсем недавно реставрировавший империю. Но он, хоть и потомок великого полководца, но не совсем легитимен с точки зрения происхождения. Ведущие европейские державы никогда не признавали права Наполеона Бонапарта на императорский титул. Большие дела вершились в Лондоне, а не в Париже.
Тем не менее, в петлице костюма высокого, более чем на голову выше меня, худощавого господина, представленного Фрезе, как барона Федора Егорьевича фон Фелькерзама, я увидел алую розетку офицера Ordre national de la Légion. Это тоже был сигнал. Носить учрежденный Великим Корсиканцем орден – это позиция. Только ни я, ни Герочка, не смогли вычислить – какая. Что он желал этим изобразить?
Обязанный, на правах хозяина, быть приветливым, Александр Ермолаевич Фрезе представил дам – свою супругу Екатерину Степановну и двух дочерей, пятнадцатилетнюю Елену и четырнадцатилетнюю Ольгу. Потом еще одного приглашенного на ужин гостя – пастора лютеранской церкви, отца Энгельгардта, неприкрыто, почти нахально, меня разглядывающего. Посиделки окончательно перестали мне нравиться.
— Потом, — чуточку улыбнувшись, выговорил по-французски барон, когда горный начальник отошел дать распоряжения прислуге по поводу ужина. — Нам обязательно следует поговорить наедине. У меня есть словесное послание для вас, Герман Густавович, от Его Императорского Высочества…
Господи Всемогущий, едрешкин корень! Прямо тайны Мадридского двора!
— Это касается вашего послания великой княгине…
