Андрей Дай - Орден для Поводыря
— Это касается вашего послания великой княгине…
Ревизор плавно, словно не специально – сказывался дипломатический опыт – повернулся всем корпусом и встал так, чтоб видеть приближение хозяина дома.
— Говорите, Федор Егорьевич, чего уж там, — через ком в горле выпихнул иностранные слова я. — Господин Фрезе слишком занят…
— Петр Георгиевич просил передать вам его недоумение. Надеюсь, вы понимаете, о чем я. Его высочество был несколько разочарован, когда столь важные вести до него донесены были через Великую княгиню, а не прямо от вас. Принц не ожидал, что многолетним своим покровительством вам и вашей семье, заслужил такое к себе отношение.
Или я оказался туп как дерево, по сравнению с этим гением подковерной возни, либо он что-то недоговаривал. Я так и не мог осознать – с чего бы это вдруг давний друг и покровитель отца, принц Ольденбургский стал мне выговаривать. Да еще не поленился ради этого отправить в Сибирь действительного статского советника и консула Империи в Париже.
— Вы имеете в виду…
— Да-да, мой дорогой Герман Густавович, именно! Петр Георгиевич разговаривал с кузеном…
"Государь император приходится принцу двоюродным братом" — поспешил пояснить Герочка.
— …Александр Николаевич полагает, что это именно его императорское высочество, через вас и великую княгиню принял столь своевременное участие в судьбе наследника, за что и изволил вашего покровителя благодарить в приватной беседе…
— Так что с Николаем? — грубо перебил я барона. Я плохо соображал. В голове полковыми барабанами бухало разбушевавшееся сердце.
— Ах да, милейший. Вы же здесь оторваны от цивилизованной жизни. Сибирь. Унылые, безлюдные края…
Мне хотелось взять этого длинного хлыща за воротник и трясти до тех пор, пока он коротко и внятно не ответит на прямо поставленный вопрос. И только второе пришествие Фрезе спасло империю от риска остаться без одного из своих представителей в Европе.
— Как я погляжу, Федор Егорьевич уже принялся делиться своими впечатлениями о наших просторах, — французский горного начальника оказался отвратительным. По-немецки резким, лишенным великосветских нюансов. Барон не смог сдержать легкую гримасу. А я так и вовсе его убил бы за… Да просто – убил бы, чтоб не мешал разговору с эмиссаром принца Ольденбургского. — Пожалуйте к столу. Дамам тоже будет интересно.
— Охотно поделюсь, дорогой Александр Ермолаевич. Я полон впечатлений и эмоций. Более того. Полагаю ваш с Германом Густавовичем труд на благо империи в этаких-то тьмутараканях настоящим подвигом…
Не знаю, как консул сумел догадаться, что не стоит испытывать жену и дочерей Барнаульского властелина на знание самого распространенного в Европе языка. Только дальше, в течение всего вечера, он говорил исключительно на русском.
Потом, уже за столом, дипломат вещал что-то о дикости и отсталости. Наверное, достаточно остроумно описывал путешествие Сибирским трактом и посещение Томска – дамы смеялись. Я не слушал. Аппетит совершенно пропал. Вяло ковырял какую-то еду, убей Бог – не вспомню, что именно. И даже не уверен, что нужным, из десятка предложенных, прибором. Думал.
Итак, мое послание, отправленное четырьмя разными путями царской семье, дошло до адресата и, судя по всему, принято благосклонно. Это отличная весть. Однако, с чего-то государь решил, что инициатором и тайным автором сообщения выступил его двоюродный брат и друг детства, принц Ольденбургский.
Ну конечно, я идиот! Кретин и олигофрен в одном флаконе! С чего я решил, что кто-то поверит будто бы никому не известный исполняющий обязанности гражданского начальника губернии, каких в империи сотня – посмеет сотворить что-то подобное?! Вторгнуться в обитель небожителей! Вполне естественно, выращенный на постоянно кипящей каше дворцовых интриг, царь стал искать того, кто мог бы стоять за спиной разменной пешки. А кто из Игроков ближе всех к семье Лерхе? Конечно принц.
Мечтал о царской благодарности? Нате вам, кушайте с булочкой! Фиг вам, а не орден во все пузо! И со стороны Ольденбургского – тоже фиг. Ибо нефиг покровителя в известность о своих махинациях не ставить. Так и конфуз мог выйти. Но, видимо – не вышел. Иначе этот барон совсем другие слова бы мне передал. Французский тоже весьма богат на изощренные ругательства.
А спасла меня, скорее всего, великая княгиня. Выкроила минутку, поделилась новостями с единомышленником. После того, как несколько лет назад принц отошел от прямого управления Императорским Вольным Экономическим обществом, этим занялась как раз Елена Павловна.
Возможен вариант, что она показала Ольденбургскому письмо, чтоб посоветоваться. В конце концов, Петр Георгиевич гораздо лучше знает всю семью Лерхе, включая и как бы меня – Германа. Должна же она была убедиться, что это не бред изнывающего от тоски в диких Сибирях молодого человека.
И тогда, если я прав, вырисовывается и игра моего как бы покровителя. Принц, по мнению Герочки, продолжает дистанцироваться от либеральной партии при дворе. Хотя, будучи членом Государственного Совета и участвовал в разработке реформ, но и ярым реформатором себя не проявлял. И уж тем более – не был замечен в особой дружбе с великим князем Константином Николаевичем – лидером либералов. А вот Елена Павловна своих симпатий никогда не скрывала. По четвергам, в ее салоне, частенько неофициальный штаб реформаторов собирается. Не брезгует бывать у нее и сам великий князь.
Поставив себя на место принца, понял ход его мыслей. Далеко не все из служащих империи "немцев" поддерживают либеральные идеи. Оттого и их лидер – принц Ольденбургский не имеет права выбрать одну из сторон.
Допустим, что сообщение молодого Лерхе – провокация. Чья – это другой вопрос. Но чего неведомые провокаторы пытаются добиться? Герман настаивает на необходимости тщательного медицинского осмотра наследника. Что будет, если Никса – здоров? Инициаторы этого консилиума окажутся, мягко говоря, болтунами и выскочками. А то и сомневающимися в способности династии править империей. Поддержать, или даже самому обратиться к кузену, с этаким предложением – подставить себя под удар.
Но, если Лерхе-младший прав?! Эта услуга Семье надолго сделает инициатора неприкасаемым для любых придворных штормов. Здесь выгоды очевидны.
И тогда, его хитрозадое высочество Петр свет Георгиевич, решает подставить впереди себя великую княгиню. Она женщина, вдова и "наш придворный ученый", как ее звал Император Николай I. Ее обвинить в чем-то политическом просто не смогут. И особой связи с "немцами" не отыщут. Ударит по либералам? Так им не привыкать. Зато, в случае успеха – уши Ольденбургских, благодаря Лерхе, будут торчать на сажень.
Вроде все сходится. Но, блин, когда же кончится этот садистский ужин?! Мне и нужно-то всего на всего узнать – спас я Николая от смерти, или нет. А как это коснется лично меня – да плевать. Буду надеяться, что дети Никсы окажутся более решительными и разумными, чем потомки его брата Александра.
— …А вот дорожные покрытия, устроенные по проекту этого… Герман Густавович, выручайте. Как там вашего инженера… Капитана, кажется…
Пауза затягивалась. Все смотрели на меня, судорожно пытающегося понять, о чем это они вообще говорят. Барон улыбался, а Фрезе сжал губы. Похоже, ему не нравилось, когда кто-то при нем хвалил хоть что-либо в Томске.
— Вы, видно, имеете в виду, капитана Волтатиса? Юрия Ивановича? Однако, проект и мне показался достаточно любопытным…
— О! Не скромничайте. В Томске только и говорят, что о полной победе над осенней распутицей. Я имел честь беседовать с вашим Председателем, господином Фризелем. Так он утверждает, что, дескать, устройство насыпных мостовых – целиком и полностью ваша, дорогой Герман Густавович, заслуга. Признаться, я и в Барнауле ожидал обнаружить нечто подобное, однако был несколько разочарован…
— В смету горного правления на следующий год заложено мощение центральных улиц, — ворчливо прокаркал Фрезе. — Наша, горная строительная комиссия сочла схему капитана Волтатиса недолговечной, а посему – пустой тратой казенных средств.
— Пожалуй, Александр Ермолаевич абсолютно прав, — под ехидное хихиканье Герочки, совершенно серьезно поддержал я туземного начальника. — У меня практически все работы были проведены за счет резервного фонда города и взносы многочисленного купечества. Барнаулу такие траты непосильны, хотя бы ввиду отсутствия как фондов так и купцов. Да и не пристало горной столице… Здесь камнем все должно быть…
На лице Фелькерзама не дрогнул ни единый мускул, но заблестевшие глаза все-таки говорили, что мой сарказм он оценил. Наверняка, ведь знает, поганец, о нашей с Фрезе взаимной "любви".
— Да и не бывает в Барнауле такой распутицы, как в Томске. Другой грунт, знаете ли. И Сибирский тракт с десятками тысяч подвод здесь не проходит. У меня с Кяхты только чаю до миллиона пудов в год по улицам провозят, а здесь-то что…
