Андрей Посняков - Мятеж
– А других-то нанять нельзя?
– В том-то и дело, что не получается, парни-то эти из строительного братства! А они своих поддерживают, чужих не пускают. Ничего, малость поголодают да на уступки пойдут… или господин бургомистр им все же прибавит. Что-нибудь да будет, ага. А до тех пор… – Тут сторож как-то уж очень хитро прищурился и неожиданно для Федора предложил: – Не хотите наверх подняться? Возьму недорого…
– Сколько?
– Полдюжины серебрях. Но хороших, кельнских, – твердо заявил герр Гофман.
Федор поначалу возмутился:
– Однако!
Дорого же, нет, право слово, дорого… Но потом передумал. В конце концов, где еще увидишь подобную красоту? Кстати, и за конторским двором можно последить.
– Однако, согласен.
– Тогда милости прошу, мой дорогой друг! Только гроши вперед – таково уж мое правило.
– Пожалте, любезнейший, получите.
Герр Якоб Штермеер, благообразный господин, типичный бюргер с вытянутым некрасивым лицом и заметным даже под складками длинного кафтана брюшком, нынче явился в контору с опозданием, чего обычно с ним не случалось, но к чему нынче имелись веские основания. Просто по пути из торговой гавани, куда уважаемый герр Штермеер частенько наведывался по своим делам, невдалеке от церкви Святого Якоба его вдруг остановил некий вполне упитанный господин, в коем внимательный взгляд, вероятно, признал бы хозяина корчмы под странным названием «Старая тыква».
Не то чтобы кабатчик прятался, но и привлекать внимание прохожих, по-видимому, тоже отнюдь не входило в его планы. Владельца фрахтовой конторы он поджидал заранее и, еще издали завидев знакомую фигуру, не бросился с воплями наперерез, а просто пристроился позади, нагнал:
– Уважаемый герр, не вы перчаточку обронили?
– Где?
Якоб Штермеер обернулся, темные глаза его сузились, в уголках рта пролегла жесткая складка.
– В «Тыкве», – тихо прошептал бюргер. – Жди.
Быстро кивнув, трактирщик поспешил в свое заведение… куда через некоторое время заглянул и конторщик, уселся за пустующий столик в дальнем углу, заказав кружку пива и раков.
Хозяин корчмы лично обслужил посетителя… шепнул пару слов…
Герр Штермеер вздрогнул:
– Михаэль? Ты его и вправду видел?
– Как вас, уважаемый господин. Узнал сразу, а он меня – нет, не вспомнил. А потом я послал Фрица, слугу, проследить, и…
Дальше кабатчик заговорил быстро и шепотом, посетитель слушал внимательно, кивал… потом бросил на стол золотой:
– Заслужил. Значит, говоришь – башня?
– Да, господин. Та самая, недостроенная…
– А сторожа-то я знаю… Хорошо!
Отрывисто кивнув, герр Штермеер вышел из корчмы и быстро направился в контору.
Церковный сторож Карл Гофман не соврал: вид с недостроенной колокольни церкви Святого Якоба открывался чудесный, так что Федор, поднявшись, невольно залюбовался Голштинскими воротами, шпилями многочисленных храмов и черепичными крышами, ярусами спускавшимися к реке и городским стенам.
Сторож оказался парнем ушлым, деньги делал на всем – кроме «любезнейшего господина Майера» на башне шаталось еще человек пять зевак, судя по виду, матросов: четверо дюжих молодцов лет по двадцати пяти и один куда моложе, по всей видимости – юнга, тоненький, белобрысый, с приятным, чуть скуластым лицом, одетый в широкий кургузый кафтан с несуразно длинными, закрывающими запястья рукавами. Присматриваясь к фрахтовой конторе, Федор его случайно толкнул, извинился. Парнишка отстраненно бросил что-то сквозь зубы и вдруг, оглянувшись назад, попятился, натянув на глаза берет, словно б увидел старых знакомых, с кем никак не хотел бы встречаться.
– Вот сюда, господа мои, прошу вас, поднимайтесь. – Неутомимый господин Гофман привел еще двух посетителей, похоже, что купцов, в узких штанах и одинаковых, складками, кафтанах доброго и отнюдь не дешевого немецкого сукна. Один – сутулый, с курчавой бородкою, второй – белобрысый, пожалуй, даже посветлее юнги, лицо красивое, правда, несколько надменно искривлены тонкие губы, плюс ко всему узкая холеная бородка, усики. Скорее всего – шведы, немцы таких бород не носили, лица скоблили начисто.
Дьяк, верно, и не обратил бы на них никакого внимания – мало ли зевак? – да вот только тот, с курчавой бородкою, вдруг поскользнулся на ступеньке и, едва не упав, выругался:
– Черт бы побрал!
Выругался по-русски!
Вот тогда Федор решил присмотреться к этим двоим повнимательней, даже отодвинулся в сторону, пропуская вновь прибывших к самым лесам, возведенным алчными строителями. Юнга тоже посторонился, чуть ли не вжался в стену, впрочем, никто не обращал на него никакого внимания.
– Ну, господа мои? – потирал руки сторож. – Как вам?
– Очень хорошо, – по-немецки отозвался белобрысый «швед». – А еще прийти можно?
– Отчего же нельзя? – Гофман довольно рассмеялся. – Когда только изволите. Но кроме как завтра.
– А что завтра такое?
– Его святейшество архиепископ Ольденбургский завтра посетит сей храм! – просияв лицом, с гордостью пояснил сторож.
– Что же он, и на башню поднимется?
– На башню, конечно, вряд ли… Но велено никого не пускать.
– Все ж таки интересно было бы взглянуть на лазающего по строительным лесам архиепископа. – Рассмеявшись, «швед» прикрыл рот рукой.
На безымянном пальце его блеснул золотом перстень с большим синим камнем.
Переночевав в недорогой, но приличной гостинице возле Голштинских ворот, посланец великого князя явился к церкви Святого Якоба к самой заутрене, только вместе со всеми в храм не пошел, скользнул к заколоченным досками лесам да, выждав момент, оторвал досочку… поддавшуюся неожиданно легко, словно она уже была кем-то оторвана, впрочем, скорее, просто прибили наспех.
Дьяк успел вовремя: едва он поднялся на колокольню, как снизу послышались чьи-то крадущиеся шаги. Поспешно спрявшись в нишу, Федор затаил дыхание… вдруг показалось, что рядом, в соседней нише, что-то зашуршало… крысы? Очень может быть. А что с теми, кто внизу? Кто это – вчерашние «шведы», за коими вчера так и не удалось толком проследить, вернее сказать – не было никакого смысла: поселившись на постоялом дворе близ пристани, шильники больше оттуда не вышли.
Шильник – именно так! Невероятно, но по приметам все вроде сходится, тем более еще и перстень, колечко весьма приметное. Одно непонятно, что новгородским лиходеям делать здесь, в Любеке? Ага… Что делать? А если великий князь прав и это в самом деле люди Витовта… тогда они прибыли как раз по адресу – к герру Штермееру… боярину Довмонтию Скрабову – резиденту могущественного и коварного литовского князя! Явились за указаниями, быть может – за деньгами.
Только вот если это мятежники, поддерживаемые Витовтом, то они как-то странно себя ведут! Весьма, весьма странно – в контору не заходили (Федор вчера специально туда заглянул, спрашивал), нарезали какие-то круги вокруг да около. Зачем? И сторожа вчера не зря про башню расспрашивали… Неужели не придут? Так ведь, похоже, пришли уже. Если это, конечно, они… Что-то задерживаются…
Дьяк прислушался – шагов с лестницы больше не было слышно… зато отчетливо донеслись чьи-то приглушенные голоса!
Молодой человек тут же покинул свое убежище и осторожно, на цыпочках, спустился по лестнице на несколько ступенек…
Говорили там по-немецки…
– Да-да, вы можете мне доверять, господа! Герр Штермеер ждет вас как можно скорее.
– Не знаем мы никакого Штермеера, и вообще…
– К тому ж мой хозяин… господин Скрабов… велел передать, что Новгород – сейчас не главное и что для вас, герр Михаэль, имеется новое задание… и деньги. Очень и очень большие деньги, милостивый господин!
– Задание… хм… что ж. Думаю, мы можем это обсудить.
– Тогда попрошу за мной, мои господа.
Отдавшись под гулкими сводами затухающим эхом, голоса и шаги стихли, и Федор поспешно бросился вниз… но не успел сделать и пары шагов! Кто-то нагнал его сзади, ударил камнем по голове…
И все. И мрак. И не стало больше никаких неотложных дел.
Отбросив окровавленный кирпич в сторону, белокурый юноша в смешном, с длинными рукавами, кафтанчике выбрался наружу и, углядев идущих по улице «шильников», а с ними какого-то молодого парня, неспешно двинул следом.
Глава девятая
Осень 1418 г. Москва – Орда
Встречи и сечи
«А муженек мой бывший тряпка еси, аще боле не пишу, инда напомнить осмелюсь о преданных людех, что ты, батюшка, мне прислать давно обещати».
Закочив строчку, Софья Витовтовна – ныне, скоро уж девять лет, как скромная инокиня Марфа – поправила на голове строгий клобук и, перекрестившись на висевшую в уголке кельи икону Божьей Матери, задумчиво посмотрела в оконце.
Погожий сентябрьский денек сверкал ясным, еще почти летним солнышком, в лазурном высоком небе величаво проплывали сахарно-белые облака, похожие на волшебные замки, тепло было, жарило, словно в июле, да только вот в ветвях росших у Вознесенской обители старых берез уже пробивались золотистые осенние пряди.
