Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
Махмуд- Хан отхлебнул остывший кофе и с отвращением отставил звякнувшую о блюдечко чашку прочь. Тут же, откуда ни возьмись, словно тени, возникли три закутанные во все темное фигуры без лиц, бесшумно сменили остывший кофе на свежий, исходящий паром, и исчезли, как ночной морок.
«Вот это выучка! — подумал Александр, придвигая себе чашечку. — Да и кофе великолепен. Как бы мне с непривычки дурно не стало…»
Действительно, хотя чашки были чуть больше наперстка, напиток, в них содержащийся, был крепчайшим. Таким крепким, что даже молодое, тренированное сердце поручика начало частить, как после доброго марш-броска по горам.
Принцу же передышка на смену приборов лишь пошла на пользу. Он немного успокоился, и голос его, зазвучавший вновь, был почти бесстрастен.
— Да и велика ли честь стать повелителем нашей нищей страны? — проговорил он, словно разговаривая сам с собой. — Мой многострадальный Афганистан не велик и не могуч, как Россия, Британия, Германия или Франция, не благополучен, как Бельгия, Нидерланды или Япония… Нам нечем похвастаться, кроме своей свободы… Даже став королем, получив право, данное Аллахом, казнить и миловать, возвеличивать и низвергать в грязь, разве смогу я сделать счастливым каждого из моих подданных? Накормлю ли всех досыта? Дам ли крышу над головой? Нет. Это не в моих силах. И не в силах моих сыновей и внуков. Как счастливы вы, мой друг, что перед вами никогда не будет стоять таких вопросов…
Махмуд- Хан улыбнулся, хотя глаза его продолжали грустить.
— А давайте поменяемся, Александр! Вы займете мое место, а я — ваше. Вы станете наследником престола, а я — армейским офицером, каждый день рискующим жизнью во имя чужой для него страны. Вы согласны?
— Нет, — покачал головой поручик. — Каждый должен быть на своем месте и исполнять свой долг…
— Вы правы. — Улыбка на лице принца поблекла. — Но не кажется ли вам, что мы взяли слишком минорную ноту? — вновь улыбнулся он после минутной паузы. — Давайте веселиться, в конце концов! Ведь молодость так коротка…
6
«Странное какое-то положение вырисовывается…»
Александр лежал без сна, незряче уставившись в почти неразличимый в темноте потолок, по которому изредка проплывали призрачные отсветы. Совсем как тогда — в Петербурге. Где-то далеко вовсю колотил крупнокалиберный пулемет — поручик давно научился различать оружие по звуку, — но привычный слух даже не вычленял этот звук из ночной тишины. Точно так же не обращаем мы внимание на проносящиеся под окном автомобили или шум расположенной неподалеку стройплощадки. Привычный шум прифронтового города. Фронта без фронта.
Стоило забыться обидам от беспочвенных подозрений, как из разрозненных впечатлений, случайных слов, оговорок, фактов, словно мозаика из кусочков, начала складываться картинка. Пока еще неразличимая, смазанная, фрагментарная: вот соединил воедино три угловатых обломочка, и глянул на тебя чей-то глаз, неизвестно еще, мужской, женский или вообще принадлежащий не человеку, а, скажем, лошади или собаке… Но картинка эта обещала стать в будущем весьма и весьма неприглядной…
Саша, как и большинство его сверстников, людей его круга, не любил и презирал жандармов. Какие еще можно питать чувства к тем, для кого понятия «совесть» и «честь» — пустой звук? Разве не ясно, что честь для человека благородного — главное в жизни. Главнее жизни. Потому что жить можно и больным, и нищим, но обесчещенным — никогда! Сколько пролито крови, сколько людей легло в могилу из-за такого короткого, как выстрел, и такого емкого понятия! Но какая честь может быть у людей, которые по службе, за жалованье, должны следить за своими соотечественниками, совать свой нос в чужие дела, ворошить грязное белье? Понятное дело полиция — воров и бандитов нужно ловить, и делать это в белых перчатках не получится, — но в полиции же служат выходцы из низов, из народа, смутно понимающего, что такое честь. Разве что в утилитарном смысле: «отдать честь» и прочее. Но в жандармы же идут только дворяне! И не просто какие-нибудь, выслужившие за присутственным столом орденок и чин, а по-том-ствен-ные! То есть те, для кого честь и жизнь должны быть связаны накрепко.
Ну ладно, ладно! Заслуг жандармов в борьбе с врагами престола и носителями чуждых идей никто не отрицает. Социалисты, анархисты, прочие «исты»… Сашу воротило от таких понятий, но… Как же при всем этом быть с честью…
В этом1 месте возникла смущающая молодого человека нестыковка: жандармы — люди, по определению бесчестные, но кто же, как не они — люди без чести, — будут бороться с еще более бесчестными людьми? Саша вспомнил безликого «скнипу», совавшего ему брошюрки в московском аэропорту, и его передернуло: те, кто не брезгует замарать руки, вычищая этакое дерьмо, достойны некоторой толики уважения. Небольшой, конечно, но…
Саша задумался. Если в Кабуле действует британский резидент, то почему бы ему не скрываться под личиной новенького, с иголочки, поручика, прибывшего из столицы? Документы? Для мощной разведки это не проблемы. Сколько Саша видел фильмов и читал книг о том, как наша доблестная контрразведка раскрывала глубоко законспирированные шпионские сети, обезвреживала кровавых диверсантов, выводила на чистую воду агентов… Беллетристика? Но ведь в основе любой выдумки лежат реальные факты! Может быть, глубоко-глубоко, но реальные!
«Но я- то знаю, что я не шпион, — одернул сам себя поручик. — А значит, рядом должен действовать кто-то, кому выгодно перевести подозрения на подходящую персону. То есть — на меня. И кто же это может быть?…»
«Старых» офицеров Александр отмел сразу: не верил он в такую подготовку, при которой можно долго ходить под смертью, но не раскрыть себя. Оставались новички вроде него самого. А их было совсем немного: корнеты Барышников, Летихин, Парвусов, Сотников, поручики Ильин, Северцев, фон Минден…
Фон Минден.
Память послушно выдала Александру целый ряд «снимков». Вот он сталкивается со взъерошенным, раскрасневшимся рыжим поручиком у дверей Мещерякова, вот тот же персонаж, но белый как полотно у дверей ватерклозета в посольском особняке в прошлое Рождество после самоубийства чиновника Кобылкина, вот смазанное лицо фон Миндена за спиной лицедействующего Еланцева, вот он же нависает над столом, где в суповой миске сражаются два Мотиных скорпиона, увлеченно наблюдая… Наблюдая или кося глазом на них с Зацкером, беседующих о перевозимых в гробах наркотиках?
«А ведь поручик-то подъедается при интендантстве! — едва не вскочил с постели Бежецкий. — А значит, знает, какие грузы и откуда придут! Это военная тайна, но он-то — свой человек. Вот и обстрел под Гератом!..»
Молодой человек вспоминал факты, выстраивал их в цепочку, и с каждым вспомненным им случаем ему казалось, что вина рыжеволосого поручика доказана. Даже рыжина его волос, такая обычная для обитателей Британии, легла в фундамент обвинительного заключения!
С радостной мыслью, что только что раскрыл глубоко законспирированного шпиона, он и уснул далеко за полночь. И во сне ему снилось, как он, подобно обожаемым в отрочестве героям детективных романов, крадется по крышам домов за неуловимым шпионом, разрушает его хитроумные планы, спасается из коварных ловушек…
* * *— Вот о чем вам нужно, поручик, записать для потомства…
Офицеры стояли на крошечной площадке, прилепившейся с одного края к отвесной скале, а с другого — переходящей в широкую каменистую осыпь, круто спускающуюся к дороге, зажатой между гор.
А по дороге медленно текла людская река…
Толпы — иначе не назвать — понурых, покрытых пылью людей брели кучками и вразнобой, уныло пыля ботинками по лишь отдаленно претендующей на асфальтированную дороге. Кто-то нес винтовку на плече, как лопату, кто-то — закинутой, как положено, за плечо, кто-то, вероятно, примостив поклажу на один из автомобилей, время от времени проталкивающихся сквозь людское скопление, шагал налегке. Колеса и подошвы поднимали столько белесой пыли, неподвижно висящей в безветрии, что люди и машины, казалось, плыли в молочном киселе. Словно посланцы из прошлого, вдоль колонны то в одну, то в другую сторону проезжали всадники на конях, сплошь сивых от оседающей на шерсть известковой взвеси.
— Неужели раньше так воевали? — не выдержал Саша, оторвавшись от созерцания нескончаемого человеческого потока, струящегося внизу.
— Увы, увы… И не так давно. — Капитан Нефедов брезгливо стряхнул с рукава пыль, невероятным образом добирающуюся и сюда, на пятидесятиметровую высоту. — Лет пятьдесят — семьдесят назад и наши деды точно так же топали по приказу царя-батюшки за тридевять земель искать то, не знаю что…
Саша промолчал: Нефедов в целом был ему симпатичен, но этот его нигилизм, прорывающийся иногда, раздражал безмерно. Что с социалиста возьмешь?
