Александр Прозоров - Воевода
– Им не хватает сил, – первым забеспокоился князь Заозерский Нифонт. – Татям не справиться с дружиной, но у хана Яндыза не хватает воинов, чтобы их добить! Дозволь, княже? Дозволь я поведу твои сотни и раздавлю гадину в ее логове?!
Василий Дмитриевич в удивлении приподнял брови: неужели в тощем трусишке проросли семена храбрости? Или известие о том, что во главе новгородцев стоит его личный недруг, заставило Нифонтика оторваться от бабьей юбки и вспомнить о мече?
Но в одном беглый князь был прав: в слободе явно сложилась ситуация неустойчивого равновесия. Для победы в битве не хватало всего лишь слабого толчка. Придет помощь Яндызу – и он опрокинет разбойников. Подтянутся свежие сотни к новгородцам – в бегство обратятся великокняжеские воины… Чего Василию Дмитриевичу очень не хотелось. Даже маленькое поражение может посеять уныние во всей большой Москве. Горожане сразу подумают, что их повелитель разучился побеждать.
Судьбу сражения ныне вполне способен решить даже маленький толчок… Но хороший удар со всей мощи, ровно ладонью по комару, сделает это уже совершенно точно.
«Так вот почему ты захотел в сечу, Нифонтик… – подумал великий князь. – Сообразил, что стоптать большой дружиной кучку татей легко и безопасно. Коли с тысячью Чингисида почти час новгородцы управиться не способны, то пять тысяч разнесут их в пух и прах».
В слободе дружина остановилась окончательно, уйдя не дальше крайних переулков, но больших потерь не несла. Вымпелы, копья, шум и широта битвы доказывали, что сотен меньше не становится. Яндыз оказался прав: опытным, матерым, хорошо обученным ратям разбойничья вольница не противник. Даже числом десять к одному. С равным успехом овцы отбиваются от волков: блеют и умирают. И ничего более сделать не способны.
Однако даже простой хворост непросто порубить, если его много, а у тебя только один топор…
– Один удар дружины решит все раз и навсегда! – сжал кулаки Василий Дмитриевич.
Но уж, конечно, вести ее должен не Нифонтик и даже не Гедимин. Победа должна принадлежать достойному.
– Коня мне к башне! Немедля!
– Коня великому князю! – крикнул вниз постельничий, тут же подскочил к Василию, помог встать, с тревогой прошептал на ухо: – Может, не надо, княже?
– Ноги у меня больны, – почти не таясь, ответил повелитель Москвы и многих уделов далеко окрест. – Седалище же от хвори не пострадало. Да и руки крепки, как прежде. Меч получше юноши любого удержат.
– По коням, православные! – повернувшись к выжидающей толпе, рявкнул боярин Возрин. – Сам князь ныне в сечу вас поведет. По коням!
Постельничий помог повелителю спуститься вниз, передал на руки одетым в кольчуги холопам, и уже те посадили московского князя в седло, поднялись в стремя сами.
– Ворота, – тихо скомандовал Василий, и десятки голосов тут же подхватили приказ: – Открыть ворота великому князю!
– За Русь православную! – Василий Дмитриевич вытянул свою драгоценную персидскую саблю булатной стали и первым проскакал по опущенному на мешки с землей пролету подъемного моста.
Как и полагается, дружина, выходя из тесных ворот на простор предполья, раздалась в стороны, дождалась, пока за пределы стен выберутся все воины, и только потом, по команде великого князя, помчалась вперед, расходясь флангами, охватывая слободу и справа, и слева, и вламываясь в нее прямо в лоб.
Новгородские разбойники ответили тревожным пересвистом и криками. Стало видно, как сотни Яндыза сразу легко и быстро двинулись вперед, расчищая улицу за улицей. Тати кинулись бежать, даже не вступая в бой, от одного лишь вида несокрушимой московской силищи.
Перейдя с рыси на шаг, князь Василий медленно проехал по заваленным телами проулкам, загороженным телегами и санями, миновал площадь у колодца, увидел вдалеке, на Тверском тракте, отстающих от общей массы новгородской рати всадников, пугливо оглядывающихся и погоняющих лошадей, дал шпоры коню, разгоняясь сам и указывая саблей дружине:
– Догоните их! Возьмите! Приведите ко мне!
Московская рать быстро втягивалась на широкую, почти в полста шагов, наезженную дорогу, идущую в сторону Новгорода. Тут и там валялись щиты, тегиляи, зерцала, даже копья и мечи, брошенные драпающим воинством. Стремясь по мере сил облегчить коней и освободиться от тяжести сами, северные храбрецы сбрасывали с себя все, что только можно. Местами попадались и сломанные телеги со слетевшими колесами или вывернутыми оглоблями. Новгородцы, тикая, даже не выпрягали из них лошадей, бросали как есть, с награбленным добром, и бежали дальше!
Правда, примерно через версту, за поворотом, уводящим тракт округ болота, дружина напоролась на заслон: поставленные в два ряда телеги, за которыми засели лучники и копейщики. Ливень из стрел и сулиц вынудил конницу остановиться и попятиться. Однако передовые сотни быстро спешились, под прикрытием щитов подбежали к баррикаде и сразу, не теряя времени, стали ее раскидывать. Новгородская полусотня вступить в рукопашную схватку не решилась: побежала в болото, едва только стало ясно, что москвичи вот-вот прорвутся. Вытягивая глубоко увязающие ноги, падая на четвереньки, роняя стрелы и колчаны, разбойники уползли в низкие заросли ивы и чахлых болотных березок, оттуда попытались пускать стрелы, но уже совсем редко – всего пять или шесть и прилетело. Дружинники за беглецами даже не погнались – куда они теперь денутся? Все едино потом переловят, коли не догадаются подальше в чащу забиться.
А лезть на лошади в топь…
Ну его – впереди цель повкуснее будет.
Через четверть часа кованая рать вновь понеслась дальше, уже не видя оторвавшегося врага, но наглядно наблюдая следы его паники: рассыпанные мешки с припасами, скинутые на обочину чересседельные сумки, мешки, скатки.
Спустя несколько часов дружинники опять наткнулись на заслон. В этот раз опрокинутых поперек пути телег оказалось всего три, но лежали они на мосту через безымянную речушку с черной торфянистой водой. Сама – в три шага шириной, да только русло себе вымыла в две сажени в глубину и три косых сажени от склона до склона. Не перескочишь.
Стрелы и сулицы опять вынудили конницу остановиться, разойдясь по широкому лугу перед мостом. Передовая полусотня спешилась и привычно пошла вперед, выставив перед собой золотых львов на алом фоне, быстро раскидала препятствие. Дружина двинулась дальше, лишившись одного коня, не считая раненых, а разогнанные новгородские бойцы удрали в заросли лещины вверх по ручью, потеряв убитыми двух человек.
Погоня продолжалась: вперед, вперед, вперед!
Вскоре наступившие сумерки вынудили великокняжескую кованую рать остановиться. Люди, раззадоренные легкой победой и предвкушением кровавого развлечения, готовы были мчаться всю ночь напролет – да вот лошади тяжело дышали, роняя розовую пену, и с трудом соглашались переходить с шага на рысь, как ни понукали их всадники.
– Ничего, – утешил господина Яндыз, спешиваясь возле Василия Дмитриевича. – У новгородцев лошади похуже наших будут, и тоже выдохлись. Коли не остановятся, падать начнут, нам же лучше. Завтра нагоним. Дозволь мне?
Великий князь лежал на попоне, полузакрыв глаза и не шевелясь. Скакал он с легкостью, но вот когда холопы сняли правителя с седла – ноги внезапно захлестнула такая боль, словно весь этот путь он прошел пешком. Однако сейчас, пока Василий лежал, она потихоньку отступала.
– Сам нагоню, – ответил, не поднимая век, правитель. – Негоже дружине без князя свого в походы ходить. Сам догоню, сам и суд учиню. Попомнят еще новгородцы этот набег. Руки отрубленные собрать велю и ладью с ними на Волхов отправить, дабы помнили. А по зиме с ратью визит ответный учиню. И пусть токмо попробуют ворота мне сами не отворить! Камни тамошние – и те кровавыми слезами плакать будут!
– Коли их было десять тысяч, – прикинул Яндыз, – и заловить удастся хотя бы половину, то уже на полста сотен силы новгородские убавятся. А многие еще и просто разбежались. Пока выберутся, пока от ужаса своего отойдут. Иные же и просто из города со страху убегут. После поражений больших завсегда так бывает. Считай, полные десять тысяч ратников из строя вражьего выбили. Да, слаб будет зимой Новгород, хоть голыми руками бери.
– Еще не выбили, – сказал отдыхающий князь. – Еще догнать надобно.
– Завтра догоним, – твердо пообещал татарин, поднялся и на правах второго после князя воеводы стал расставлять караулы; назначил людей развести костры, приказал забить десять самых слабых раненых скакунов и зажарить, дабы накормить воинов.
«Проклятый Чингисид забирает власть, даже не спрашивая моего разрешения, – подумал Василий Дмитриевич, слыша с попоны его уверенные приказы. – Приручить его надобно либо назад отправить. Иначе подсидит меня в Москве… Точно! Серебра дать, царевичей с людишками, да в Орду спровадить, дабы стол ханский себе возвращал. Одолеет Булата, скинет – то мне хорошо. Друг в Поволжье править будет. А сгинет безвестно, то и ладно. Одной опасностью меньше…»
