Камешек в жерновах - Константин Георгиевич Калбанов
Под бортом «Инадзумы» взметнулся огромный столб воды, мне даже показалось, что кораблик в этот момент слегка приподняло. После чего он стал погружаться гораздо активней. В подтверждение этого из пробоин и выбитых иллюминаторов выметнулись клубы молочно-белого пара. Однозначно забортная вода добралась до котлов, и те, не выдержав, взорвались.
- Андрей Степанович, доложи о потерях, - приказал я, когда мы легли в дрейф в полутора кабельтовых от тонущего миноносца.
- Казарцев, бестолочь, сорвал каску и размахивал ею, получил шрапнельную пулю в голову. Без сознания, но дышит…
Я вскинул карабин и взял на прицел бросившегося к флагштоку японского моряка. Выстрел! Тот споткнулся и вывалился за борт. Ложкин дал длинную очередь, отстучав скороговорку стального перестука по надстройкам и палубе, загоняя в укрытие самураев, готовых рискнуть за честь флота.
- Дубовскому прилетело в ногу, за малым до жилы не достала, эдак кровью бы изошёл, а так ничего, быстро оклемается, - продолжил докладывать боцман. - Ложкина видите, с вами всё ясно.
- Казарцев как оклемается, объявишь ему три наряда вне очереди. Пусть гальюны на «Севастополе» драит, - громко произнёс я.
- Есть объявить три наряда вне очереди, - согласно кивнул Харьковский.
С одной стороны, кто его знает, что у него за рана. Голова это серьёзно. И уж тем паче, если без сознания. Но с другой, вроде как не торопимся хоронить, от того и настроение у команды получше.
Я вновь вскинул карабин и подстрелил очередного смельчака, попытавшегося сорвать русский флаг. Ложкин продублировал выстрел длинной очередью. Крен миноносца увеличивался с каждой секундой.
- Ловко они нас подловили, - в сердцах выдал я, памятуя о ещё двух попаданиях в себя любимого.
- Это да. Выждали, чтобы вдарить наверняка, и жахнули. Там ить и Снегирёву с Родионовым в грудь прилетело, и мне в каску, - поддержал меня боцман.
Вот так, практически никого не обидели. По сути, уцелеть на палубе должны были только Галанцев и Мещеряков. Которые сейчас суетились у минного аппарата, загоняя в трубу следующую мину.
По здравом размышлении я отказался от трёхдюймового миномёта, коль скоро у меня появилось универсальное орудие, то грешно не вернуть столь убойный аргумент, пусть и ближнего действия.
Я решил пока избавиться от пушки Барановского, переместив её в мастерские Горского. И как выяснилось, оказался совершенно прав. Всё же артиллерийская дуэль это не наше. Разве только для самообороны, обстрела беззащитных транспортов или береговых целей. Подумать только, одно удачное накрытие шрапнелью, и трети команды как не бывало. А не случись у нас защиты, так и половины.
Наконец раздался скрежет, миноносец окончательно опрокинулся и, задрав корму, ушёл на дно с повисшим мокрой тряпкой Андреевским флагом на корме. А с обратной стороны обнаружились плавающие на поверхности японские моряки. Похоже, сумели выбраться, прикрывшись надстройками. Вот и ладушки, пусть поплавают. Водица тёплая, помощь на подходе, а нам пленные без надобности. Пора делать ноги.
- Снегирёв, курс двести пятьдесят, самый полный.
- Есть курс двести пятьдесят, самый полный, - отрепетовал тот.
«Ноль второй» уверенно встал на крыло и вскоре уже нёсся над водной гладью спокойного моря, бойко выдавая свои тридцать восемь узлов. Наш отряд мы нагнали в паре миль от Артура. Эссен, конечно, не трус, но и влезать в сомнительные авантюры в его планы не входило, а потому выжимал все семнадцать узлов, на которые теперь был способен броненосец. Что лично я только одобряю. Вот если бы сам находился на борту, тогда совсем другое дело, а без меня оно лишнее от слова совсем.
«Потоплен миноносец „Инадзума“. Повреждений не имею. На борту четверо раненых. Прошу разрешить вернуться в базу самостоятельно», - отстучал я сообщение световым кодом.
В ответ получил разрешение и, не снижая скорости, обогнал корабли, а вскоре влетел на внутренний рейд, взяв курс на «Монголию». Казарцев всё ещё был жив, но оставался без сознания. И во всём Артуре был только один хирург, которому я мог доверить лечение такой раны. Миротворцев, конечно же, ещё молод, но у него имелись мои записи по трепанации черепа, а значит, ему и карты в руки…
- Мест нет. Несите на «Ангару» или «Казань», - покачал головой дежурный фельдшер приёмного покоя, когда мы с носилками подошли к трапу.
- Этого вы примите, - ткнул я пальцем в Казарцева. - И позовите Миротворцева.
- У их благородия выходной, - развёл руками фельдшер.
- Он на борту? - спросил я.
- То без разницы, ваше благородие. Не положено, - явно чувствуя, что достать его у меня руки коротки, возразил тот.
- Что тут происходит? - появился на палубе искомый мною Миротворцев.
- Да вот, Сергей Романович, всем непременно подавай вас. Всяк, кого оцарапает, к вам просится, - пояснил фельдшер.
Угу. За молодым хирургом постепенно закрепляется слава Пирогова при обороне Севастополя. Как бы хирургу это не аукнулось. Медицинская братия то ещё змеиное кубло завистников.
- Здравствуйте, Сергей Романович, - окликнул я его.
- Олег Николаевич? Что у вас?
- Всё, как вы любите. Ранение в голову, и сдаётся мне, потребуется трепанация, иначе моему сигнальщику конец. С остальными я обращусь в другой госпиталь.
- Спасибо за понимание, - кивнул Миротворцев, и уже фельдшеру: - Этого на операционный стол. Срочно.
- Есть, ваше благородие. Трещоткин, Лунёв, бегом сюда с каталкой, - тут же гаркнул фельдшер.
- Ему бы боцманом служить с такой-то глоткой, - хмыкнул баюкавший руку Ложкин.
- Надеюсь, он и тут на своём месте, - пожал я плечом и указал на соседнее судно. - Пойдёмте, что ли, братцы, попытаем счастье на «Ангаре».
Глава 18
Накануне прорыва
- И как тебе представление? - выходя на широкое крыльцо, спросила одна из дам бальзаковского возраста.
- Не идёт ни в какое сравнение с театральным, даже труппа Николая Григорьевича играла значительно лучше. Хотя игра её актёров доброго слова не стоит, - ответила ей товарка того же возраста.
- Согласна, играли они посредственно, а эти жеманства…
- Вот тут с тобой
