30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов

Он меня не послушал, всё равно произнёс пару молитв за моё выздоровление, но основную часть времени был рядом с нею.

На наше всеобщее счастье, первой на поправку пошла Даниэла. Не знаю помогла моя помощь или нет, но хуже точно не сделала, так что, когда я увидел, что она впервые открыла глаза и стала звать родителей, я приказал срочно её унести в другую комнату и никого, кроме брата Иакова к ней не пускать, даже родителей, чтобы не дай бог не подхватила ещё чего-то. Мои слова выполнялись всеми без колебаний, так что когда закутанную девочку вынесли, я наконец мог вздохнуть спокойней и заняться собой. Почему-то у меня была твёрдая уверенность, что нейроинтерфейс не даст мне умереть просто так, и вера была настолько крепкой, что я просто ждал, когда болезнь отступит, так в конце концов и произошло.

* * *

Я проснулся оттого, что на меня смотрят. Открыв глаза, мой взгляд столкнулся со взглядом брата Иакова, который стоя на коленях и держа чётки в руках, молился у моей кровати.

— По-моему мы договорились отец, что вам нужно молиться за малышку, а со мной ничего не случится, — проворчал я.

Он улыбнулся, но молитву не прервал и только закончив, мягко посмотрел на меня.

— Каждый достоин того, чтобы за него молились перед богом.

— Как Даниэла? — поинтересовался я.

— Полностью здорова и я разрешил выпустить её из комнаты, куда вы её заперли своей неукротимой волей, — с лёгкой улыбкой сказал он.

— Я был болен, — отрезал я и на меня внезапно накатило, — и знали бы вы отец Иаков, как вы меня раздражаете. Если бы не вы, то не было бы этих бесконечных остановок и мы были бы уже где-то под Неаполем.

— Я не слепой сын мой, — он протянул руку и легонько дотронулся до моей, но сразу убрал, видя, как я дёрнулся, — но в отличие от тебя и остальных, я вижу твоё доброе сердце и спасение одной детской души стоило того, чтобы задержаться с выполнением приказа папы.

— Очень надеюсь, что он думает также, — огрызнулся я и закрыл глаза. Через некоторое время, видя, что он не уходит я снова на него разозлился. Своим умиротворённым видом он меня стал не просто раздражать, а выводить из себя.

— Отец прошу вас, идите молиться в другое место! Господь вас услышит везде, а не только возле моей кровати.

Он улыбнулся, перекрестил меня и вышел из комнаты, оставив меня злиться на него и дальше.

Через три дня мне стало значительно лучше и я приказал Алонсо переодеть меня, чтобы продолжить путь дальше, чем взбудоражил всех в замке. Ко мне в комнату зашёл сам граф с графиней, синьором Таддео и моими людьми, вместе с отцом Иаковым.

— Синьор Иньиго, — мужчина взволнованно на меня посмотрел, — как так можно? Вы только поправились и сразу уезжаете? Останьтесь у нас хотя бы на неделю!

— Простите ваше сиятельство, но долг зовёт меня в дорогу, — я отрицательно покачал головой, — главное, что ваша дочь поправилась и теперь мы должны продолжить наш путь.

— Но синьор Иньиго, — ко мне обратилась уже графиня, молитвенно сложа руки, — мы ведь даже не познакомились с вами толком, вы спасли нашу дочь и сразу уезжаете.

— Не просите остаться, — я не хотел тут дольше находиться, так как чужая благодарность мне и правда была не нужна, поскольку я тут оказался только по вине брата Иакова, — долг превыше моих желаний.

— Как дворянин, я понимаю вас синьор Иньиго, — тяжело вздохнул граф, — я понимаю деньги были бы для вас оскорблением, но чем мы можем вам помочь, чтобы облегчить дорогу?

— «Вот они конечно лишними вообще не были бы, — грустно вздохнул я про себя, но брать их в данной ситуации было бы ниже достоинства дворянина».

Я задумался, но затем мой взгляд упал на разбитые и много раз чиненные сандалии священника. Идея пришла сразу.

— Хорошие и крепкие сандалии для брата Иакова, было бы разумной благодарностью за нашу помощь, — кротко ответил я, вызвав слёзы в глазах графини.

На моё удивление священник не стал отказываться и сказал, что с благодарностью примет их. Граф же сказал, что отправит управляющего к лучшему мастеру, чтобы этой обуви не было сносу.

Когда все ушли я посмотрел на брата Иакова.

— Вы выбросили посох, отчего не отказались от сандалий?

— Чтобы ты обо мне не думал, я разумный человек, сын мой, — добил он меня, — моя обувь и правда нуждается в замене. А поскольку это не я её попросил, то не могу и отказаться, когда мне её дают с добрыми намерениями.

— То есть не экономить нам время и не ехать в повозке вы тоже считаете разумным? — изумился я.

Старик с лёгкой улыбкой кивнул.

— Алонсо готовьтесь к отъезду, как только отец обретёт новую обувь, мы сразу выезжаем, — приказал я.

— Слушаюсь сеньор Иньиго, — склонился в поклоне мой управляющий.

* * *

Это была вторая и худшая поездка в моей жизни. Постоянные остановки, ожидания отца Иакова — раздражали меня. Ночёвки в монастырях, где нам были откровенно не рады, и советовали остановиться в тавернах или деревнях вблизи монастыря — бесили и всё это накладывалось на проклятый холод, который будто специально преследовал меня по пятам.

Все мне говорили, что ближе к марту здесь становилось обычно теплее, но видимо для меня наверху сделали скидку и было довольно холодно, термометр нейроинтерфейса показывал всё те же десять градусов, что и в Риме. Так что въезжал я в Неаполь в сильно подавленном настроении.

— С какими целями прибыли синьор? — поинтересовался у Алонсо стражник на воротах.

Тот посмотрел на повозку.

— С туристическими, — буркнул я, отодвинув шторку на окне, — хочу посмотреть ваш прекрасный город.

Стражник изумлённо посмотрел на меня, отодвинулся, перекрестился и назвал размер налога за въезд, со всех нас.

— Пусть посчитает ещё францисканца и четырёх стражников при нём, — напомнил я и Алонсо передал мои слова стражнику и тот заверил, что уж монаха, путешествующего в компании четырёх вооружённых швейцарцев, он точно запомнит и пропустит, раз пошлина уже будет оплачена.

Алонсо