Борьба на юге - Александр Дорнбург
Встретившийся на дороге мальчик-пастух, лет восьми или девяти, объяснил нам, что перед нами Хомутовская станица.
Мы направились к станице, намереваясь за нужной информацией зайти в домик, стоящий на краю станицы, немного в стороне, где, как мы еще издали заметили, во дворе возилась женщина в годах. Подошли, поздоровались, и я спросил ее, не сможет ли она нас напоить чаем, обещая за это заплатить.
Ничего нам не ответив, она вплотную приблизилась к забору внимательно и подозрительно оглядела нас и вдруг совершенно неожиданно разразилась градом матерных ругательств по нашему адресу. Я редко слышал, чтобы женщины ругались так мастерски, как она. Лексикон ее ругательств, видимо, был неисчерпаем и на нашу голову, как из рога изобилия, сыпались отборные и, не лишенные остроумия эпитеты.
-- Ча-ай-ку напиться? -- передразнивала она нас, - Дубиной вас надо гнать анафем проклятых, носит вас нелегкая, перевода на вас нет, кажинный день ходят бездельники, да только честной народ мутят, а ежели чего не досмотришь -- сейчас же стащат, дьяволы полосатые.
А мы лишь желали отдохнуть в тепле. Не тут-то было.
-- Чиво ты зеньки выпучил, -- взвизгнула она, -- обращаясь к Сереже, ишь рожа-то разбойничья, кирпича просит, проваливай по добру, по здорову, а то хужее будет, ей Богу, запущу кизяк (особый вид топлива в виде четырехугольных плиток, приготовляемых из коровьего помета с примесью соломы) в харю, тогда увидишь, - видимо уже совсем не владея собою, закончила она.
Не столько опасаясь, что она приведет в исполнение свое намерение, сколько избегая привлечь внимание соседей, мы, проклиная в душе сварливую бабу, уже повернулись, чтобы удалиться.
В этот момент, на пороге дома показался довольно пожилой казак.
– Что вам угодно? - сухо и столь же нелюбезно спросил он, подойдя к нам.
– Да вот, живем, говно жуем, – хмыкнул я.
Кратко объяснил казаку, что мы с фронта возвращаемся домой. Пришли в станицу, хотели часок отдохнуть и напиться чаю, обещая за это заплатить или взамен дать сахару и чаю. А хозяйка, приняв нас за разбойников, рассердилась, начала кричать и ругать.
Казачка в разговор не вмешивалась и лишь воинственно подбоченившись, с большим вниманием слушала наши объяснения.
Осмотрев нас пытливо и, подумав немного, казак промолвил:
- Коли чай, сахар имеете, а за хлеб заплатите, то вода найдется, а баба, как баба, пес лает, ветер носит, - и он кивнул в ее сторону.
- А ты, хозяйка, - обратился он к ней, -- пойди-ка да напеки нам пышек.
Не прошло и получаса, как мы, сидя в теплой комнате, распивали горячий чай и с жадностью уничтожали огромное количество душистых, пышущих жаром пышек, которые казачка едва успевала жарить и подавать на стол. В низенькие оконца цедил свет зимнего дня, от протопленной печи несло запахом палёного кизяка и меловой побелки. С хозяином казаком разговор никак не вязался. В нем проглядывало затаенное недружелюбие или недоверие к нам "чумазым бомжам" и на наши вопросы, он отвечал с большой неохотой. Иначе держалась казачка. У нее озлобление против нас, как будто бы прошло, и своими ответами она часто опережала мужа. Несомненно, значительную роль в ее успокоении, надо думать, сыграл подарок, сделанный нами в виде чая и сахара.
В скором времени, несмотря на несловоохотливость нашего хозяина, нам все же удалось выведать, что казаки Хомутовской станицы никакого участия в происходящих событиях не принимают и сохраняют нейтралитет. Причем, казак пытался доказать нам, что такое решение -- самое лучшее, так как большевики -- большие друзья "трудового казачества" и воюют здесь они не с ним, а исключительно с буржуями, которые, забрав богатую казну, бежали из России и укрылись в Новочеркасске и Ростове, и что станиц и хуторов большевики не тронут.
Такой большой, а в сказки верит! Таких наивных уже на Беломорканале заждались! Ну как лоха не догрузить? Вспомним хотя бы, как переметнувшийся к большевикам предатель Брусилов, выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые поверили авторитету этого ловкого военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия… Вот уж страна, почитающая «Иванов-дураков»!
Впрочем, судя по тому, как казак говорил, можно было полагать, что, прежде всего, он сам мало верит в свои слова, а передает, как попугай, чужое, где-то им слышанное. Иначе этот бред объяснить, никак не выходит. Когда же я указал ему, что их нейтралитет кончится тем, что большевики, завладев Новочеркасском и Ростовом, моментально примутся делить землю между казаками и иногородними, он совсем сбитый с толку, долго не знал что мне ответить.
-- Да мы не дадим, пусть только попробуют, свое-то кровное отстоим, поднимемся все как один, - неуверенно возразил он.
-- Нет -- сказал я, -- тогда уже будет поздно. Атамана у Вас
