Борьба на юге - Александр Дорнбург

Глава 1

Стена темноты внезапно рухнула и словно при ярком блеске вспыхнувших молний проявилась картина удивительной реальности, окаймленная мрачной тенью фантастического сюрреализма.

Осознаю характерное покачивание движущегося поезда, пыхтение паровоза и мерный стук колес. В грязном, замызганном и битком набитом людьми вагоне трудно дышать. Воздух от ночного испарения нечистоплотных, скученных тел невыносимо удушлив, хоть пластай его топором. Преобладает характерный аромат заскорузлых портянок и вонючих ног. Мои открытые глаза глупо таращатся на открывающийся моему замутненному взору, при довольно скудном освещении, весьма странный вид. Все вокруг выглядит каким-то убогим, архаичным и старомодным.

Внутри вагона - какие-то разношерстные, незнакомые люди. Замечаю три--четыре интеллигентных, крайне измученных тяжелыми переживаниями и видимо бессонными ночами лица, несколько неопределенных солдатских физиономий; остальные присутствующие - явные аристократы революции, хоть плакаты с них рисуй - матросы с наглыми, хамскими и зверскими мордами, с легким налетом дебилизма во взоре. Мест явно не хватало, многие спали на полу вповалку. Занявшие сидячие места, подобно моему, поглядывали на «лежачих» с завистью, даже на тех, кто забрался на третьи полки, тулясь под самым потолком. Лучше лежать, чем сидеть…

Инстинктивно пытаюсь для притока свежего воздуха открыть вагонное окно - мое невинное намерение встретило такой дикий звериный вой протеста, что я сразу отпрянул и зарекся проявлять всякую инициативу, что бы не вызвать нежелательных эксцессов.

-- Чай зима, а не май месяц! – возмущенно орут все вокруг на меня.

И что это за хрень и как я сюда попал? Вопрос на миллион долларов. Куда я попал? Как? Зачем? Ни на один из этих вопросов я ответить не мог.

То, что здесь происходит съемки фильма про революцию, и вокруг декорации, я отмел сразу. Во-первых, никого из киношников не видно, все мы просто едем, выставленного осветителями света нет. Во-вторых, характерных предметов другого столетия: часов, мобильников нигде не видно. Нет даже окурков с фильтром и маленьких горелых спичек, полиэтилена, прочего мусора и других вещей, всегда окружающих нас. Больно уж все выстроено в сюжет до мелочей, согласно сценария. Очень уж натурально все. И на вид, и на запах. Может, развлекается какой-то сумасшедший миллиардер? Но, при чем здесь я?

Тогда я либо сплю, либо вижу галлюцинации. Такое ощущение, что тело не мое. Рост ниже, руки короче, пальцы не такие длинные, да и ладони более грубые. Ничего не болит и не беспокоит, как будто я немного моложе. Интересный сон!

– Бред какой-то… – буркнул я себе под нос.

На мне надета архаичная бекеша, не то военная, не то штатская, каракулевая шапка, высокие сапоги, короче вид классического киношного кулака, а может быть среднего купца, спекулянта или подрядчика. Шарю по карманам и нахожу там свидетельство - похожее на настоящее, со старорежимными "ятями" с законными подписями и печатями на установленном бланке. Бумага удостоверяет, что я представитель Подольской губернской управы И. А. Поляков, командируюсь на Кавказ для закупки керосина для нужд названной губернии, -- данная бумага придала мне определенной храбрости и уверенности в моей лояльности к действующей власти. Любой!

Стоя у окна, держусь довольно непринужденно, всецело занятый своими грустными мыслями и внутренними переживаниями. Через несколько минут общее внимание пассажиров - баб в платках и разнузданных матросов, сосредоточенное до того времени на мне, сначала ослабевает, а вскоре и совершенно исчезает. По разговорам понимаю, что мы подъезжаем к Киеву.

Что все это может значить? Голова просто раскалывается. Что я помню? Определенно, что я - Голубев Иван Васильевич, майор Госнаркоконтроля, человек невеликих талантов, досиживающий на этом месте до заслуженной "военной" пенсии. Абсолютно бесполезный человек. Мельком мысленно пролистываю листы своей нехитрой биографии. Родился в Советском Союзе, учился в школе. В военное училище не попал, пытаться было бесполезно, как и в мединститут, но, в общем, в молодости был далеко не дурак. Так что можно было выбирать из оставшихся вариантов.

Специальности: инженер, строитель или железнодорожник меня совсем не привлекали, так что я пошел учиться на плановика, так как конкурс там был хотя и меньше, чем в мединституте, но все равно большой, так как в Союзе планирование было очень популярно. Говорили, что за этим будущее. Пока я сходил в армию, Советский Союз приказал нам долго жить, так что мое потенциальное теплое место накрылось медным тазом. Развели меня как пляжного лоха! Из института вышел непонятным экономистом в разгар рыночной экономики, в челноки и рыночные торговцы я не пошел, а прибился к разваливающейся армии.

Здесь я быстро освоил нехитрую армейскую мудрость, иметь уставной вид - придурковатый, не лезть не в свое дело, никогда не проявлять наказуемую инициативу и не задавать лишних вопросов. За нас всегда думают командиры, а нам без приказа это занятие не положено. Там я работал по ревизиям, но наступили чеченские войны. Приходилось ездить на Кавказ и делать вместе со всеми умный вид, что вокруг никакой войны нет. Верный способ, чтобы сойти с ума.

Копаться в бумажках здесь зачастую было не менее опасно, чем лезть под пули, так что когда появилась возможность перейти в налоговую полицию, я поспешил слинять туда. Там я был самым умным на фоне остальных дубовых офицеров, так что этим заслужил острую нелюбовь своего начальства. Кадры у нас были все как на подбор самодовольные армейские болваны, с головами отлитыми из монолитного чугуна.

К примеру, один