Илья Тё - Евангелие от Ники

Как и любую сигнализацию — на внешние раздражители. На детектор усиленного сердцебиения, на датчик больи, на особые импульсы мозга.

Накрыв руку подушкой с дивана, я нащупал стволом револьвера выпирающую кость на последней фаланге мизинца и — н. Нажал на спуск!!

Когда выстрел грянул, указательный палец правой, с трудом отлип от курка пистолета. Кончик мМизинцаец левой, сочась чем-то мокрым, отскочил под подушкой на несколько сантиметров в сторону от руки. Прошив тумбу, подушку, руку, — пуля зарылась в паркет. Алая жидкость обильно закапала через образовавшееся отверстие, пачкая брызгами носики сапог и армейское галифе.

Еле сдерживаясь, чтобы не заорать, я с огромным трудом аккуратно отложил наган в сторону, к зеркалу, медленной, дрожащей рукой. За окном по-прежнему щебетали, радуясь весне, птицы и к двери моей комнаты не спешили шаги конвойных. Все было сделано тихо, — настолько бесшумно, насколько вообще возможно отстрелить себе палец из револьвера.

Кусая губы, отшвырнув окровавленную подушку, сыгравшую роль сейчас глушителя, я воздел изуродованную руку перед лицом и уставился в зеркальный трельяж.

Несколько долгих мгновений ни черта не происходило!

Посеревшая рожа Никола Второго в темном отражении, сочащаяся кровью рука — вот и все что я видел перед собой. Я уже стал сомневаться в верности своих выводов, когда, наконец, серые губы мои криво зашевелились.

— Умный малыш-ш-ш, — прохрипело мое отражение.

— Логика, твою мать… — все еще содрогаясь от накатывающей спазмами боли, прошептал я теми же губами что и мой враг. Мы общались, используя одно тело. Каин брал под контроль Николая, произносил одну фразу, затем возвращал контроль мне. Я отвечал, и все заново повторялось. Мы говорили одним ртом на двух и слышали речь другу друга общей парой ушей. Я не знал только одного — чувствует ли сейчас Каин ту непереносимую боль, что терзала мне кисть. И все же — это не было бредом или галлюцинацией. Более напряженного диалога, у меня, безусловно, не было случалось никогда — даже в той, прошлой жизни, которую я не помню.

— Значит, все это время, вы сидите в моей голове? — морщась, произнес я.

— Голова не ваша, — искаженный рот в зеркале растянулся в ужасной ухмылке. — И при чем тут материальный носитель? Метка прилеплена к вашей виртуальной матрице, Ники. В случае кризиса, угрозы жизни или провала, она информирует меня, и я придухожу.

«Значит метка», — мысленно повторил я. Ну что же верно, на мне стоит датчик. Однако задан не главный вопрос.

— Зачем это сделано, Каин? — я спросил в лоб.

— Мой контроль …

— Я спрашиваю про Семью!!!

За моим криком, воздух наполнился тишиной. Затем, спустя пару мгновений, отражение улыбнулось. Как ни в чем ние бывало, хронокорректор ответил спокойно и чуть презрительно, проигнорировав оскорбление:

— Признаюсь, Ники, ваш вопрос меня удивляет. Я говорил, нам требуется жертвоприношение. Для окончания революции, нужно сплотить народ вокруг трона. Что еще может сплотить русских вокруг тебя, как не разделенные с тобой гнев и боль? Николай потерял семью — невинных девочек, наследника и жену. Виноваты — революционеры!. Поверь, либералов, марксистов, социалистов сейчас будут рвать на куски по всей бескрайней России. После такого — к тебе присоединится Православная церковь, до этого отказывавшая царю в поддержке. Полагаю, что даже в лагере наших лживых союзников проснется чувство стыда за то, что они так бессовестно потаыкали русским заговорщикам. Зверское убийство семьи, поверь мне, однозначно пойдет всем на пользу. Всему человечеству, всей хронокорректировке!

— Но это живые люди, — прорычал ему я, почти обезумев от ненависти и боли. — Невинные. Они ние при чем! Как можно было убить их так страшно и столь жестоко?!

— Не ты ли сам говорил мне недавно, что следует проливать кровь малую, дабы избегнуть большой?! Минимальное воздействие, верно? Вот это и есть наш метод. На сломе времен, в конце Великой войны, по Европе шатается призрак, — отражение рассмеялось, — «призрак революции», Ники. Нам мало удержать власть в России, нам нужно сломить идею! Иного способа привить ненависть к либерализму и большевизму, к демократам и к революции, кроме убийства Семьи я не вижу, кроме убийства Семьи. И ты напрасно напрасно столь взволнован. Совершенное с Аликс, детьми и наследником — почти идеальный ход. Кроме патриотического подъема и ненависти к оппозиции, мы убиваем множество зайцев одновременно. Жены-немки более нет у царя, и людям не за что обвинять его в пангерманизме. Нет и Наследника, значит, страна должна сплотиться вокруг единственного легитимного символа — лично тебя!. А, кроме того, зачем нужны тебе чужие жена и семья?! Ведь с ними ты почти не знаком! Найди себе молодую фрейлину, а лучше двух или трех —, Николай еще достаточно молод и если корректировка удастся, я обещаю, оставлю тебя на троне, повеселишься!

При последних словах, отражение гадко осклабилось, а я, д.

ёДернув кистью, не целясь и даже не думая, я выстрелил из нагана!

Осколки стекла осыпались вниз, но я не опускал пистолеторужие. Пальцы ног от кусочков зеркала спасли армейские сапоги, но лицо, посеченное мелкими стеклянными иглами, покрылось каплями крови. Я всадил в отражение все обойму, вернее, весь барабан револьвера, и продолжал еще щелкать, когда пуль патронов уже не осталось.

Палил я не целясь, однако чувствовал — пули легли в лицо, в центр лба, в раскрытый безумный рот, в глаза, слишком уж хорошо я знал эти знакомые всему миру черты. Черты царя, мои и … хронокорректора по имени Каин.

Выбив замок, охрана ввалилась в дверь. Устало, я махнул им рукой. Поймут — в. Все видели груз в машинах. Через мгновение смущенные бойцы исчезли, и я вновь остался в комнате один, — сам с собою наедине.

Что только что произошло, спросил себя я? Символический выстрел в собственное отражение? И только? Выстрелив в зеркало, я выстрелил в Каина, прервав наш разговор. В наказание меня вполне могли уничтожить — стереть матрицу из головы царя Николая. Но мне было наплевать.

Вопрос сейчас состоял лишь в одном: докладывает ли программа-детектор Каина о перемещении моей матрицы между телами? Заметил ли Каин, что именно произошло с Николаем после обнаружения им трупов в грузовике? Ответить точно было невозможно, ведь я понятия не имел об устройстве «сигнализации». То, что Каин ничего не сказал по поводу прыжка в Воейкова, не значило ничего.

Как бы там ни было, после некоторых размышлений, я пришел к единственному достойному человека выводу.:

Над миром многоголовым чудовищем, по-прежнему гремела Великая бойня и миллионы человеческих жизней, — русских, немецких, французских, — сгорали на ней каждый день, как в огнедышащей топке парового локомотива. Еще одна жизнь — моя, — на фоне чудовищного, апокалиптического истребления человеков не значила ничего. Все смертны, и если Каин придет за моей душой, я не стану молить о пощаде.

Важнейшим было другое. Как бы ние развернулись события в будущем, как бы ни сложилась собственная судьба, я, Ники, помощник хронокорректора НикиКаина, был обязан покончить с этой войной!

Псалом 12

«Он не был великим полководцем и великим монархом. Но был верным, простым человеком, опиравшимся в своей жизни на веру в Бога».

Говорят, тайские танцовщицы перед выходом, облачаются в роскошныеое платьяе из которыхого достаточно вытащить одну нить, чтобы онио рассыпалиось на пол, кускамиом воздушного шелка. Государства Великой войны напоминали мне сейчас нечто подобное по своей конструкции.

Историки утверждают, что одна личность ничтожна с точки зрения глобальной истории, — и слишком мала, чтобы заставить меняться гигантское человечество. Однако никто не оспорит другое: платье тайской танцовщицы рассыпается, если выдернуть одну нить. Влияет ли ничтожность единственной нити на процесс такого распада?

По возможности трезво рассмотрев ситуацию на фронтах, я признался себе, что не вижу вариантов для ускорения развязки. Великую войну невозможно было прекратить быстро. Положение центральных Держав оставалось критическим, однако инерция больших образований, которыми являются крупные государства, удерживала их от развала. Запас прочности, накапливаемый Пруссией и Австрией веками, — как в смысле военной мощи, так и в смысле моральной устойчивости этих старинных монархий, — мог позволить им продержаться как минимум до конца года. Позволить же себе столь долгий срок я был просто не в состоянии. В любое мгновение в меня мог ударить Каин, но главное — не смотря на подавление мятежа, — Россия по-прежнему находилась над пропастью революции, истощенная по многим параметрам не менее, чем ее грозные противники.