Анна Овчинникова - Друг и лейтенант Робина Гуда
— Ладно, как знаешь! Катись к дьяволу, обратно в питейный дом, куда захочешь! Или разбей башку о первое попавшееся дерево — все лучше, чем надираться до поросячьего визга от жалости к себе... Только подумай, каково Марианне смотреть на тебя сейчас с небес!
— Замолкни!!! — прорычал Робин, хватая меня за ворот.
Его руки тряслись, как у паралитика, выражение лица могло испугать кого угодно... Только не меня. Вместо того чтобы замолчать, я, наоборот, повысил голос:
— Твоя беда вовсе не в руках, Робин, черт тебя побери! И не в тугом луке! Она в твоей слабой душонке, парень! Пока жизнь стелилась тебе под ноги ровной дорожкой, ты шел себе да посвистывал, но как только начались ухабы...
— Заткнись!
— ...ты споткнулся на первом из них, упал и не захотел потрудиться, чтобы встать!
— Заткнись!!!!!
— Уже заткнулся, пропади ты пропадом! Думаешь, мне нравится слушать твое нытье? Оставайся здесь и рыдай над своей несчастливой судьбой хоть до самого Судного дня! — я припечатал лук к груди Локсли. — Может, тебе посчастливится упиться до смерти раньше, чем ты снова попадешь в руки старого Губерта. Потому что больше я не стану вытаскивать тебя из тюрьмы!
Развернувшись, я быстро пошел по тропе обратно. В пылу спора мы совсем не обращали внимания, куда нас несет, и теперь, дойдя до поворота, я обернулся, чтобы определить, в которой стороне находится просека «Кровь и порезы»...
В тот же миг на мой затылок обрушился удар, и взорвавшаяся в голове огненная боль почти сразу сменилась глухой темнотой.
Сперва я почувствовал, как в мой череп вбивают раскаленный железный штырь, потом до меня донесся далекий крик, а уж потом нахлынули все прочие впечатления... Самым главным из которых было то, что я стою на коленях, меня держат за шиворот, не давая рухнуть лицом вниз, а к моему горлу прижимается холодное лезвие ножа.
Еще миг — и красный жаркий туман разорвался у меня перед глазами, словно раздернули занавес, и я увидел серое небо над верхушками деревьев... засыпанную желтыми листьями тропинку... и стоящего возле кустов терновника Робина Гуда с луком в руках.
Локсли застыл там, где я его оставил, ярдах в двадцати отсюда, но мне казалось, что он то приближается, то удаляется, то вдруг начинает расплываться, как акварель по мокрой бумаге... Прищурившись, я чуть мотнул головой, чтобы справиться с капризами зрения.
— Не дергайся, ублюдок! — нож сильнее врезался мне в кадык, боль от пореза отчасти прочистила мои затуманенные мозги.
Скосив глаза на руку, сжимающую нож, я узнал рукав отороченной рысьим мехом котты и понял, что влип по самые уши. Все же стоило разобраться с этими типами еще в «Весельчаке»...
— Отпустите его! — крикнул Робин.
Он держал стрелу на тетиве, но тетива не была натянута, и, когда мое зрение полностью вошло в фокус, я заметил, как дрожат его руки.
— Брось лук, калека! — грянул в ответ громкий голос над моей немилосердно гудящей головой. —
Брось оружие, волчара, или мы перережем горло твоему дружку!
— Если вы это сделаете, вам обоим — конец! — яростно отозвался Локсли.
Ловец, который меня держал, засмеялся:
— Хвастай, хвастай! Все знают, что теперь ты не можешь попасть даже камнем в стену сарая! Так что бросай лук и топай сюда, парень! Ты стоишь на своих двоих только потому, что нам не больно-то охота тащить тебя в Ноттингем на загривке. Но будешь ерепениться — покалечим тебе ноги в придачу к рукам!
— Пристрели их, Робин! — прохрипел я.
— Давай, стреляй! — заржал второй, молчавший до сих пор, ублюдок. — Любопытственно будет глянуть, куда ты попадешь!
Нож исчез, но вцепившаяся в волосы рука рванула мою голову назад.
— Пристрели их!!! — взвыл я. — Ну!!!
Удар локтем — а потом, если повезет... Меч из моих ножен пропал, но можно было попытаться завладеть оружием того охотника за «волчьими головами», который сопел мне прямо в затылок... Нет. Наделать глупостей я всегда успею, только глупости, как и меткая стрельба, всегда были привилегией Робина Гуда...
Новый рывок за волосы был таким свирепым, что я не удержался от вскрика.
— В последний раз говорю, волчара, — топай сюда, не то мы отрежем ему оба уха!
— Робин!! — взревел я. — Стре...
Локсли выстрелил дважды так быстро, что я едва успел заметить, когда он выдернул из колчана вторую стрелу.
— ...ляй!..
Пятерня на моих волосах разжалась, раздался дикий вопль, но надо мной просвистела третья стрела, и крик оборвался.
Я не стал оборачиваться. Сзади царила полная тишина, поэтому я просто прилег на бок и начал ждать, когда стремительно крутящийся по суживающейся спирали мир угомонится.
— Джон, ты живой?!
— Мгм...
Слегка дрожащие руки помогли мне сесть.
Кружение прекратилось, я осторожно ощупал затылок и ничуть не удивился огромной шишке и слипшимся от крови волосам. Потом оглянулся на тех, кому повезло сегодня меньше, чем мне.
Один бородач валялся на боку, в его теле торчали две стрелы — одна в груди, вторая в левом плече. Его поделыцик лежал на спине, все еще сжимая в руке лук, обиженно пялясь в осеннее низкое небо. «Серый гусь» впился в его горло под подбородком, его собственная стрела так и осталась на луке.
Порядком бледный Локсли отпустил мои плечи и принялся массировать свои.
Стараясь не делать резких движений, я встал, поднял меч, вернул его в ножны и перебрался под большой ясень у края тропинки. Спустя несколько минут ко мне присоединился Робин, забравший с трупов все, что стоило забрать, в том числе солидных размеров флягу в ивовой оплетке.
Локсли вытащил зубами пробку, понюхал горлышко, плеснул жидкость на откромсанную от камизы ближайшего бородача тряпку и протянул мне. Я промокнул сначала порез на шее, потом — ссадину на затылке и тихо выругался. Японский городовой, это было куда больнее, чем сам удар! Однако после первого же глотка из трофейной фляги мне стало ясно — сия влага предназначалась для наружного применения, никак не для внутреннего.
И все же мы с Локсли некоторое время по очереди прихлебывали кошмарное яблочное вино, сидя под деревом и глядя на валяющиеся на тропинке трупы.
— Неплохие выстрелы, — наконец сказал я.
— К дьяволу в задницу такие выстрелы, — проворчал Робин. — С тридцати шагов можно было бы влепить этим олухам по стреле в каждый глаз!
— А по мне, так все вышло неплохо. Вряд ли я когда-нибудь научусь так стрелять.
— Ты слишком дергаешь кистью, когда отпускаешь тетиву. Сколько раз тебе говорить — тетива должна как будто перерезать пальцы...
— Чем все время бубнить одно и то же, лучше взял бы да показал.
— Я показывал тебе столько же раз, сколько объяснял!
— Ха! По-твоему, я могу разглядеть, как муха в полете машет крыльями?..
— Ладно, в следующий раз выстрелю так медленно, что ты захрапишь, прежде чем я пущу стрелу.
— Договорились.
Я протянул Локсли флягу, но тот отрицательно помотал головой. Тогда я сам сделал глоток, надеясь выбить клин клином. Когда желудок прожигает такая дрянь, становится уже не до боли в затылке.
Порыв ветра взметнул опавшие листья и покрыл трупы их пестрым узором.
Робин прерывисто вздохнул и нарушил затянувшееся молчание:
— Джон... Ты вправду думаешь, что Марианна сейчас?..
Я быстро взглянул на него, но Локсли смотрел только на серое небо над опаловыми переливами осеннего леса.
— Я не сомневаюсь, Робин. Если кто и заслужил блаженство в раю, так это она.
— Но... наш грех...
— Мария Магдалина грешила еще больше, помнишь? И Богородица тоже зачала вне брака.
— Не богохульствуй! — Локсли резко повернулся ко мне — но замер, услышав далекий звук рога. — Хей, слышишь?
— Да. Это Дик, — отбросив флягу, я начал вставать.
Боль в голове уменьшилась, разноцветные пятна больше не выплясывали перед глазами, и все же мне не очень хотелось резвиться. Зато Робин вскочил так бодро, словно не влил в себя с утра пол пинты эля, заполировав его скверным яблочным вином.
— Где это, на северной просеке? — спросил я.
— Нет, дальше, возле моста через ров, — главарь аутло сорвал с пояса рог и протрубил ответный сигнал. — Пошевеливайся, сэр Гринлиф, нельзя заставлять гостей ждать!
Глава двадцать седьмая
«Выходит, все мы бедняки,
Бедняк на бедняке?
Ну что ж, помолимся втроем
О толстом кошельке».
И на коленях два попа
Взвывали к небесам:
«Пошли нам, Боже, золотых,
А сколько, знаешь сам!»
Ломали руки два попа
И охали, молясь,
А Робин песни распевал,
Над оханьем смеясь.
Потом он крикнул двум попам:
«Ну, братья-бедняки,
Посмотрим, что послал Господь,
Проверим кошельки!»
И тут Господни чудеса
Свершились наяву:
