Василий Звягинцев - Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности
(Кстати, об этом специально предупреждали в пятидесятые годы на курсах американских разведчиков – никогда в России не пейте за столом в одиночку, даже если уже налито. Обязательно дождитесь тоста и «чокнитесь». Иначе – провал. Или, если попросту, могут и в морду дать.) Но генерал на таких курсах не учился. В его кругу было принято пить по готовности.
– Те куска засохшего сыра просто так не предложат. А с русскими я встречался. С военным агентом в Дели полковником Леонтьевым и его сотрудниками. Вы – точно такой и есть. Прекрасно воспитанный, хлебосольный, мягкосердечный в общении, даже с теми, кто этого совершенно не заслуживает, но внутри у вас – стальной клинок. Скажите, зачем вы ввязались в эту историю?
Белли наслаждался. Очень ему нравилась сейчас своя позиция и открывшееся «окно возможностей».
– Чтобы отомстить Британии за все англо-голландские войны семнадцатого века и позже, естественно. Помните, как оно тогда было? И кто же, кроме нас, поможет братьям-бурам? Зачем они русским? Мы помним царя Петра, «саардамского плотника», при нем все у нас было хорошо, а потом отношения как-то не заладились. Что касается икры и прочего – недавно мы захватили пароход, который вез тысячу тонн разных деликатесов из Владивостока. Вот теперь и пользуемся…
Владимир тоже выпил свою рюмку и с интересом посмотрел на генерала. Что он теперь скажет.
– Хорошо, вы – голландец. Только советую в зеркало еще раз внимательно посмотреть, когда бриться будете. А с «Дальнего Востока», – он сказал это по-русски, хотя и довольно коряво, – могли бы везти красную икру, никак не черную. Ту добывают совсем в другом месте.
– Откуда мне знать, кто, что, откуда и зачем возит? – резонно возразил Белли. – Я не купец, военный человек. Но мы как-то отвлеклись от основной темы. Капитуляцию вашу я принимаю. – Сказано было жестко, хотя до этого вроде темы этой не касались еще. Генерал внутренне напрягся, но промолчал, ожидая продолжения. – Ненужные жертвы нам, само собой, ни к чему. Если с вашей стороны не последует бессмысленно-агрессивных выходок, все обойдется гладко. Весь ваш караван в сопровождении одного или двух моих крейсеров немедленно направится к южной оконечности Мадагаскара. Там ваши транспорты будут лишены возможности дальнейшего передвижения, а люди сойдут на берег. Мальгаши довольно гостеприимный народ, и климат на острове благоприятный. Проживете, пока французы не придумают, что с вами дальше делать. Я вам оставлю, для самообороны, по одной винтовке на пять человек и по сотне патронов на ствол. Также – все личные вещи, продовольствие и фураж для лошадей. Офицерам – личное огнестрельное и холодное оружие. Остальное будет конфисковано или уничтожено. Вот все, что я могу вам предложить. Устраивает?
По всем понятиям, предложение было сверхгуманное. Но и абсурдное, при здравом рассмотрении. Чего это ради крейсера, захватившие великолепный приз, не ведут его в свой порт, чтобы трофейным оружием пополнить свои арсеналы, а видом многотысячных колонн пленных – укрепить боевой дух населения и унизить противника? Так просто не бывает!
Генерал это понимал, но сразу же задумался и о другом. Что будет лично с ним, когда война закончится и он вернется в Англию? Как объяснить необъяснимый гуманизм противника? Немедленно встанет вопрос – чем заплатил за него генерал? И вряд ли слова присутствующих здесь же полковника и лейтенанта будут иметь какой-то вес по сравнению с диким воем, который поднимется в парламенте и прессе.
Кстати, генералу не понравилось, с какими холодными, безразличными лицами сидят за столом его помощники. Едят понемногу, подносят к губам рюмки, но очень сдержанно. Как будто чего-то ждут. Или – запоминают происходящее, чтобы потом подробно записать. Вот! Записать…
Литтлтон был по-настоящему боевым офицером. Воевал в Афганистане на линии Дюранда, с пуштунами в «зоне племен», в Белуджистане отчаянно рубился в кавалерийских стычках с сумасшедшими дервишами. В те времена, естественно, о таких вещах, как «психологическая реабилитация», никто и понятия не имел, но человек остается человеком, и если с психикой не все в порядке, то процесс потихоньку прогрессирует. Отсюда и бессмысленный садизм на поле боя и вокруг, и алкоголизм, в который храбрые бритты впадали куда успешнее русских, и волны самоубийств среди вполне успешных, казалось бы, людей.
И вот сейчас, когда, как казалось Белли, нужные слова были сказаны, осталось только воплотить их в какое-то подобие соглашения, пусть даже поначалу устного, у генерала «сорвало крышу», как часто говаривали те же «старшие братья».
Был бы он японцем – Владимир бы понял. А тут – культурный, цивилизованный, достаточно сдержанный европеец, никаких патологических акцентуаций не проявлявший, вдруг вскочил с налившимся кровью лицом.
Изрыгая страшную (по его мнению) брань, а с русской точки зрения – жалкое вяканье, Литтлтон бросился на Белли, вытянув вперед руки, с явным намерением вцепиться капитану в горло.
«И геройски погибнуть», – мелькнула мысль у Владимира, сразу понявшего, что случилось с генералом. Надо было бы его, правда, взять под стражу на борту парохода и сразу говорить, как с военнопленным. А тут – сшибка между положением реальным и воображаемым.
Александр Иванович своих подопечных, какая бы роль и должность им потом ни предназначалась, практике рукопашного боя и иным методикам защиты и нападения учил крепко. Белли в этом имел возможность убедиться. Сам прошел, еще гардемарином, полный курс жестокой муштры в батальоне Басманова. Даже жена Шульгина, как и прочие «сестры» «Братства», и на фехтовальной дорожке, и на татами, и на штурмполосе не пользовалась никакими послаблениями. Скорее – наоборот.
Владимир, даже не поднимаясь с кресла, схватил генерала за кавалерийские бриджи и, используя энергию его порыва, немного добавил ускорения. То есть – перебросил через себя, в тот угол салона, где генерала у самой палубы подхватили вестовые. Не позволив ему претерпеть ни малейшего физического ущерба. О нравственном – говорить не будем.
Единственным яростным взглядом (так его восприняли полковник с лейтенантом) Белли заставил их остаться на своих местах. На самом деле никакой ярости он не испытывал, и подобная форма проявления чувств была чужда ему с детства. Еще в корпусе умные воспитатели писали в ежегодных аттестациях: «Гардемарин Белли, при всей мягкости своего характера, умеет внушать к себе уважение, отнюдь не прибегая к физической силе и званию фельдфебеля старшей роты».
Литтлтона подвели к его креслу, по пути заботливо оправив пришедшую в некоторый беспорядок форму.
– Садитесь, генерал, – сказал Владимир крайне миролюбивым тоном. – Если вам так уж хочется – могу предложить на выбор: нож для харакири, револьвер с одним патроном – в «русскую рулетку» сыграете – или красивый английский бокс на палубе, на глазах у ваших подчиненных. Но геройски умереть от руки коварного врага я вам стопроцентно не позволю. Господин полковник Слогетт будет этому свидетелем. Если, конечно, не мучается той же дурью, что и вы. Самое умное – смириться с волею судьбы. Сегодня вы проиграли. Что будет завтра – бог знает. Замысел ваш я понял, потому зла не держу. Что лучше для сохранения лица? Вы кинулись на врага, не стерпев унижения. Я, по вашим расчетам, за такую выходку на борту моего корабля должен заковать вас в кандалы, взять под стражу, где вы и будете дожидаться окончания войны. Там, глядишь, еще и в герои попадете, а уж мундир с пенсией точно сохраните. Правильно?
Генерал, глядя в пол, ничего не ответил. Его офицеры делали вид, что они тут совершенно ни при чем. И правильно. Вот если бы Литтлтон прямо приказал им сражаться до последнего, хоть голыми руками, хоть столовыми приборами, они, может быть, так и поступили.
А вообще-то – парламентерам нарушать законы чести не пристало.
– Не хотите говорить – не надо, – с оттенком сожаления резюмировал Белли. – Я поступлю, как обещал. Вы сейчас вернетесь на свой пароход и будете до берега арестованы в каюте с приставлением часового. На берегу получите свободу, как и все ваши люди. Доешьте, что не успели, – и пойдемте. Разочаровали вы меня, честное слово.
За исключением нескольких эксцессов, подобных тому, что попытался изобразить Литтлтон, и сипаи, и команды транспортов повели себя правильно. Роботам при любом соотношении сил оказывать сопротивление было бессмысленно, что физическое, что психическое. Индусы, в основном из северных сикхов и кшатриев, причастных к мистическим практикам, каким-то образом сразу это тонкость уловили. Буквально с первого взгляда. Тем более командирами десантных партий сразу было объявлено, что вместо Капской колонии, где им пришлось бы воевать неизвестно за что с опасным противником, защищающим свою страну от английских колонизаторов, они будут высажены на Мадагаскаре.
