Андрей Дай - Без Поводыря
Три дня спустя, как раз накануне Вознесенских праздников, я уже слушал доклад посвежевшего, разрумянившегося Иринея Михайловича. И оказалось, что не было у бывшего моего мужика "по хозяйству" никакого наследства. Как я и думал, лавчонку в родном селе купил сам, на деньги, полученные от представительного вида иностранца. Естественно, мне, как и Варешке, стало интересно, почему тот решил, что заказчик взлома ящиков моего стола – иностранец? Акцент? Так у многих исконно русских столичных жителей нынче легкий акцент в говоре слышится. Не удивительно, учитывая, что французскому языку их учат раньше, чем родному. Я уж не говорю об остзейских и курляндских немцах, служащих империи.
Нет, уверял мужичок, даже не подумавший раскаяться. Что, мол, он нашенского "немца" от иностранца не отличит? Иной тот. Вроде – человек человеком: две ноги, две руки, голова – два уха. А все ж таки – другой. Да вы сами, ваше благородие, глянуть извольте. Оне, иностранец ентот, в "Европейской" поныне и пребывает. Тамошнего, что за конторкой сидит, поспрошайте: в каком, мол, нумере заграничный господин проживает? Вам тотчас и покажут…
Не ошибся бывший слесарь, показали. Самуила Васильевича Гвейвера, столичного первогильдейского купца, подданного Великобритании, о намерении которого посетить Томск как-то предупреждал меня граф Казимирский. Вот так-то вот! Допрыгался! Доигрался в прогрессора, едрешкин корень! И по мою душу гости явились! И был абсолютно уверен, что именно я, и мои дела – главная цель для засланного в Сибирь английского разведчика.
Немедленно отправил скаута за Стоцким. Подумал, и второго пацана заслал за Безсоновым. На тот случай, если… скажем так, цивилизованных способов одолеть засланца не отыщется, и придется решать вопрос силовыми методами. Ну там, медведя организовать – главного героя международной драмы под названием "Чудовище-людоед сожрало великобританского предпринимателя". Или ловкого воришку, которого наш иностранный "друг" вдруг застукает прямо у себя в номере, и тут же нарвется на нож. Степаныч хвастал, что у сотника Антонова каждый второй с клинком лучше басурманских ассасинов справляется…
И вновь удачно вышло. Это я про то, что мне, из-за ранения не то чтоб пить нельзя, а даже – пробки нюхать. Думается, если бы мы "для мозгового кровообращения" грамм по двести-триста на грудь приняли, в тот же вечер жизненный путь этого мистера Гвейвера и закончился. И пришлось бы нам на утро изобретать уже способ, как не попасть на каторгу за убийство подданного королевы Виктории.
А так, посидели часок, спокойно все обсудили. И решили пока ничего не делать. Посмотреть. Приглядеться. А вдруг этот Самуил за наследником присматривать послан? Ведь может же так быть? Не могли же наглые англы оставить без внимания этакую-то весомую в империи политическую фигуру. Вполне логичное предположение, кстати, отлично объясняющее и интерес иностранца к моей скромной персоне. Я как-никак, в ближайших сподвижниках государя цесаревича числюсь.
На будущий же день Безсонов отправился к офицерам казачьего конвоя Его Императорского Высочества делиться подозрениями. А Фелициан Игнатьевич Стоцкий выпустил из кутузки какого-то мелкого воришку с наказом передать лидерам преступного мира столицы наместничества, что господин Гвейвер весьма интересует "нашенского немца". И что, если вдруг, совершенно случайно, в руки ловкого человека попадутся какие-либо бумаги, принадлежащие заезжему купчику, он, Томский полицмейстер будет готов на кое-что прикрыть глаза, за возможность с этими документами ознакомиться.
Я тоже предпринял кое-какие шаги. И был уверен, что мои, честно украденные у господ Артура Конан-Дойля и его литературного персонажа – Шерлока Холмса, методы принесут не меньше информации, чем любые иные. Я назначил цену за сведения о перемещениях по городу постояльца гостиницы "Европейская", и ознакомил с тарифами моих посыльных мальчишек. Если слегка перефразировать незабвенного Томаса Сойера, раз уж начали припоминать литературных героев – не часто мальчикам случается пошпионить за иностранными разведчиками. Тем более – за деньги.
Мише Карбышеву оставалось лишь каждое утро записывать отчеты малолетних шпиков, и изредка переписывать "взятые посмотреть" из номера Гвейвера бумаги. Наш иноземный гость был под постоянным присмотром, и я совершенно перестал о нем вспоминать. Тем более, что в мае, с началом навигации, стало как-то вдруг особенно не до этаких-то пустяков.
В Туркестане с новой силой вспыхнула война. На этот раз с Бухарой.
Весь апрель в урочище Ирджар, что на правом берегу Сыр-Дарьи, сосредотачивалось бухарское войско. К первым дням мая, по сообщениям посланных на разведку казаков, численность неприятеля достигла сорока тысяч воинов, при чуть ли не шестидесяти пушках. Большая часть армии шестого мая прибывшего в лагерь эмира Музаффара, была вооружена старыми кремневыми английскими ружьями. И эту новость в штабе генерала Романовского, принявшего командование русскими силами в Туркестане, сочли весьма тревожной, и заслуживающей внимания великого князя Николая Александровича.
Седьмого мая, когда бухарцы принялись переправляться через реку, навстречу врагу по левому берегу из недостроенного Чиназского форта солдат вывел и Романовский. Конечно же, силы были совершенно несоизмеримы по количеству. Четырнадцать рот пехоты, пять казачьих сотен, двадцать орудий и восемь станков для ракет Константинова смотрелись жалкой кучкой, по сравнению с настоящей ордой эмира. Правда, по реке двигался еще и пароход "Перовский" с несколькими пушками, а по правому берегу к месту неминуемого сражения приближался небольшой отряд из Келеучинского укрепления, но на статистику это влияло мало.
На следующее же утро казачьи разъезды заметили приближение передовых частей бухарской конницы, и своевременно предупредили об этом генерала Романовского. Русская пехота остановилась, и изготовилась к отражению атаки. Прямо на дороге – основные силы под командованием капитана Абрамова – шесть рот и восемь орудий. Правее – колонна подполковника Пистелькорса из пятисот казаков с ракетными станками и шестью пушками. Штаб, восемь рот резерва, шесть пушек и обоз несколько задержались с выходом с места ночного привала, и подоспели только к самому концу сражения.
Первую атаку с легкостью отбили. И тут же, выполняя приказ командующего, продолжили движение в сторону основных сил бухарцев. Пока уже после обеда, около пяти вечера, две армии, наконец-таки, не сошлись в прямом противостоянии. Чему, кстати, немало удивился эмир. Он никак не ожидал этакой прыти от марширующей пехоты императорской армии. Ему и в голову не могло прийти, что столь малочисленный отряд рискнет напасть на его орду.
Кавалерия атаковала наших солдат и с фронта и с флангов – уж очень ее было много, против неполной тысячи. И, тем не менее, она была отбита артиллерийской картечью и плотным ружейным огнем. Противник активно палил в ответ, но пули из древних, давным-давно устаревших ружей падали, не долетая до шеренги русских солдат. Пока Абрамов с Пистелькорсом воевали, сзади подошли резервы, и наши войска пошли в контратаку. Вскоре были захвачены полевые укрепления бухарцев и батареи. Одновременно казаки отбросили туркменскую конницу, вышли во фланг войска эмира, и принялись палить из пушек и пускать ракеты. Еще несколькими минутами спустя, подкатили орудия из резерва, и битва превратилась в избиение мечущегося в панике неприятеля.
На поле боя только убитыми осталось более тысячи воинов Музаффара. Раненых было в несколько раз больше – но произвести им счет не представлялось возможным. Трофейные команды только собрали с поля боя оружие и воинские припасы, оставив занимающихся своими ранами бухарцев без внимания.
В русском отряде погиб один солдат. Еще двое умерли следующим днем от ран. Легкораненых – около полусотни – с трофейным обозом отправили в Верный.
Те из бухарцев, кто смог каким-то чудом миновать злые пушки парохода "Перовский", и смогли переправиться на правый берег, с ужасом встретили поджидающий их келеучинский отряд. Уйти в сторону Самарканда удалось четырем или пяти тысячам всадников. Их и преследовать не стали. Генерала Романовского гораздо больше манил Ходжент. Город этот, собственно, принадлежал не эмиру Музаффару, а кокандскому хану, но командующий в такие тонкости не вдавался.
Новости о новой победе русского оружия в Туркестане несколько оттеняли известия из северо-западного Китая. Кульджа – последний оплот маньчжурской династии в Синьдзяне – пал.
Двадцатого января восставшие смогли преодолеть городские стены. Гарнизон и жители столицы наместничества большей частью были вырезаны. Со стороны инсургентов пало чуть ли не тысяча человек, но это только распалило ярость атакующих. Ничтожная часть китайских войск и чиновники заперлись в цитадели – дворце цзяньцзюня. Остальной город разграблен и сожжен.
