Начало - Алексей Викторович Вязовский
– Царь-батюшка – ко мне подскакал Чика, ведя на поводу высокого черного жеребца с белой звёздочкой на лбу, с белыми же бабками – Ты жалился, что твой Гром не так уже резв.
О чем Пугачев жаловался Зарубину, я разумеется, не знал, поэтому просто кивнул.
– Вона, смотри какого мы красавца из под Корфа добыли… Прими дар от всего нашего казачества яицкого!
Я протянул к жеребцу руку, тот прижал уши, оскалился.
– Осторожней, царь-батюшка, кусается – Почиталин послал свою лошадь вперёд – Дикий, нехолощеный. Да, кажется, не объезжен.
– Объезжен, объезжен – Чика откровенно любовался четвероногим трофеем – Так выезжен, что тебе, Ваня, и не снилось! Да только наездник ему нужен такой! Царских кровей.
Я отвязал поводья, потянул лошадиную голову вниз. Зашептал в ухо всякую чушь. Конь всхрапнул, принюхался. Я покопался в карманах, нашитых на кафтан, дал красавцу сухарь. Пока он жевал, вскочил ему на спину. Седло казалось неудобным, с высокой лукой.
– Ежели будет дурить – Почиталин махнул плеткой – Ты его кулаком, Петр Федорович, промеж глаз. И хлыстом бы туда, по брюху.
Я подобрал поводья, дал шенкелей. Конь взвился, попытался скинуть меня. Пришлось прижаться к спине, загнать добычу в сторону от дороги, в сугробы. Провалившись по грудь в снег и устав, конь успокоился.
– Назову его Победитель – я соскочил с трофея, похлопал животное по шее – Что тама с Корфом? Куда дели бригадира?
– Побили его казачки под горячую руку – повинился Чика – А також всех его офицеров. Никто не уцелел.
– На все воля божья – я перекрестился. Казаки вслед за мной.
Прибыли сани с обозом, что мы захватили в Бердской слободе у передового отряда Корфа. Я съездил проведал Степана Творогова, который лежал накрытый рогожей в одной из развальней. Рядом топтался Андрей.
– Ну как он? – я кивнул в сторону близнеца, чей вид внушал опасения. Без сознания, сам весь бледный, круги под глазами.
– Пуля пробила грудь, вышла под лопаткой – Андрей тяжело вздохнул, поправил покрывало.
– Заштопают твоего брательника, Максимову сразу повезем.
Я дал шенкелей Победителю, вырвался вперед отряда. Прогудела труба 1-го оренбургского, знаменосец расправил красный флаг. Сильный снег не давал нас разглядеть, поэтому пришлось выслать к валам вестового. Еще жахнут картечью.
Наконец, ворота со скрипом открылись, мы вступили в город.
– Слава Богу! – навстречу нам выехал Творогов-старший. Лицо его осунулось, глаза покраснели. Явно бессонная ночь была.
– Спас, царь-батюшка! Просто спас – воевода Оренбурга слез с коня. Я тоже. Мы обнялись.
– Сынка твоего, Иван Александрович, поранили. Недосмотрел я. Давай быстрее к Максимову везти.
Дальше завертелась круговерть. Три сотни под командованием Болдыря я отправил спасать Сакмарский городок. Еще три с Чикой во главе к Татищевой крепости. Против двух рот корфовских солдат этого должно было хватить.
Раненых перевезли к госпиталь к Максимову. Там же оказалась Маша с Татьяной. Обе заалели, увидав меня, бросились навстречу, но за два метра остановились, почти одинаково начала поправлять волосы под белыми косынками.
– Жив, Петр Федорович! – констатировала Харлова, оглядывая меня с ног до головы.
– А мы так спужались – Маша еще больше покраснела – Как начали стрелять у валов, все по домам попрятались…
Девушка посмотрела на меня влюбленным взглядом.
– Некогда девоньки сейчас лясы точить – я сам смутился такой встрече, не знал, куда руки деть – Принимайте раненых. Некоторые сильно побиты.
Началась суета с размещением казаков, подсчетом военной добычи. Я уже еле стоял на ногах, но успевал везде. Кузнецы получили новые пушки для установки на поворотные круги, Максимов тут же принялся оперировать Творогова-младшего. А затем и остальных раненых. Были сформированы похоронные команды, которые отправились к лагерю Корфа и в Берды.
Поймав Немчинова, я приказал ему сделать списки пострадавших и выдать каждому по серебряному рублю. Семьям погибших полагалось по пять рублей.
Наш поход к Юзеевой выявил существенные недостатки епанчей – неудобные, тяжелые, ветер задувает. Поэтому я набросал на листке изображение шинели с хлястиком – вид спереди и сзади. Отдал Харловой.
– Пущай твои воспитанницы, Татьяна – я устало уселся на стол в приемной, выложил пистолеты из-за пояса – Сошьют по рисунку. Несколько штук. Мы спытаем и решим.
– Сложный крой – Харлова задумалась, повертела в руках листок – Я все больше удивляюсь тебе, Петр Федорович…
Сейчас она произнесла мое имя без поддевки.
– Откуда сие? – вдова помотала рисунком – И зачем вот этот ремешок?
– Скатывать епанчу. Новую. В иноземных странах придумали. Узнал, пока скитался – мне надо было чем-то отвлечь Татьяну – Вели баню истопить, помыться хочу.
Пока ждал, сходил проверил казну. Лично снес вниз железные ящики с рублями, что были взяты у Корфа и Кара. Война оказалась делом выгодным – я заработал больше десяти тысяч рублей. Которые, впрочем, скоро разойдутся. Подходила дата выплат войскам.
Потом пришел Творогов-старший.
– Все слава богу прошло – вздохнул воевода – У Викентия Петровича – не руки, а чудо. Маша тоже хороша – присматривает за Степаном. Выходит.
– Да… с доктором и Марией нам повезло – согласился я – Кроме Корфа какие новости?
– Небольшие волнения по уездам, пожгли две твои школы крестьяне. Баре, что там учительствовали – разбежались.
Хреново, но ожидаемо. Начальное образование будет очень нелегко организовать. Крестьянство сопротивляется всему новому.
– А в городе как?
– Тут все вот как – Творогов показал мне сжатый кулак – Три школы уже работают, дети ходят. Я как ты и велел дал послабления в податях тем оренбургцам, что отправят чад своих учиться. Что с сельскими школами то делать?
– Забирай по местным монастырям послушников – решился я – Пущай они учат. Владыкам скажи – я велел.
– Ох и вою будет – опять вздохнул воевода – Ну да ладно, сделаю, как ты повелел.
– От Лысова и Перфильева было что?
– Никаких вестей. Как в воду канули.
Это было плохо. Все восстание по-прежнему висело на соплях. Одно, два поражения и народ начнется разбегаться.
* * *
Париться начал с
