Второй Карибский кризис 1978 - Максим Арх
– Ха, – хохотнул здоровяк. – Жребий… Ха-ха!
– Нет, Александр, всё было более прозаично. Насколько я понимаю, писателей распределили в случайном порядке. Нам достались Вы.
– Не верю! – усомнился комсомолец словам, которые приписывают Станиславскому.
– А зря. Это правда. Просто предложили и мы отказываться не стали. Захотели поработать с тем, о ком все говорят, – улыбнулся развалившийся на стуле Хемингуэй.
– Просто предложили… Ага… Всё ясно, – улыбнулся я и попробовал уточнить: – А кто предложил? – и попросил: – Только скажите, пожалуйста, честно. Я ведь всё равно узнаю. У нас сейчас хорошие добрые отношения. Так к чему строить меж нами забор недоговорённости, подозрительности и недоверия?
– В общем-то, Вы правы. Я скажу. Не знаю, как коллеги, но про конкурс я услышал от своей сестры. Она позвонила и сказала, что будет конкурс и рекомендовала подать на него заявку. Я подал и меня пригласили. Потом распределили, и я оказался в тройке вместе с нашими товарищами.
– Гм, интересная история. А сестра у Вас кто? Почему она знала про конкурс, а Вы нет? Она тоже состоит в Союзе писателей?
– Нет. Она просто моя сестра. А узнала она о конкурсе от мужа – от Славика.
– Гм…
– От Вячеслава Михайловича. Он рассказывал, что ты его знаешь.
– От Хмелькова? – обалдел я. – А сестра ваша – это жена второго секретаря московского горкома?
– Да. Она сказала, ты ей в новом фильме роль какую-то предложил, – открыл очередную тайну седовласый. – Это правда?
– Да. Она будет играть в том сериале, что мы собираемся снимать.
– О! Кстати, об этом сериале, – влез в разговор, изрядно наклюкавшийся Гаврилов. – Как думаешь, у нас есть шанс тоже попасть на Кубу, если наш этот фильм окажется успешным?
– Э-э… А Вы откуда про Кубу знаете?
– Так все у нас в Ленинграде знают. Меня тесть вызвал к себе в горком и рассказал, и о Кубе, и о конкурсе.
– Так. Понятно. Ленинград, Москва, – вздохнул я и, плеснув себе в пустой стакан немного сорокоградусной антистрессовой настойки, повернулся к третьему члену тройки, выпил и спросил: – А Вы, товарищ, откуда к нам попали? Из Свердловска или из Новосибирска?
– Из Московской области, ик, – улыбнулся тот пьяной улыбкой. – Но если интересно как узнал, ик, то скажу. Мой, ик, дядя – депутат Верховного Совета народных депутатов, ик. Он мне позвонил и сказал, что вскоре конкурс объявят. Сказал, ик, чтоб не тянул с подачей заявки. И вот, как только конкурс объявили, я сразу подал заявление и теперь я тут – вместе с вами, ик.
– Ага. Значит, конкурс всё же объявляли, – хмыкнул я в очередной раз, за эту свою новую жизнь поражённый фактом откровенного «кумовства».
– Конечно. А как же, ик?
– Извините, ещё вопрос: а вы все в Союзе писателей состоите? Или как?
– Конечно, состоим. А как же?! – усмехнулся Гаврилин, делая себе бутерброд из буженины. – Состоим. Пишем. И работаем.
– Кто бы сомневался, – наливая себе ещё полстакана, произнёс бывший пионер.
– Александр, так как насчёт песни? – напомнил об обещании Варфоломеев.
– Будет и песня, раз обещал, – кивнул я, тяжело вздохнул и, выпив, пошёл искать официанта, чтобы тот включил электроаппаратуру, стоящую на небольшой сцене, а также выдал мне в аренду на время гитару.
Ну а потом, ещё немного приняв на грудь, я спел тот суперхит, который в той прошлой истории пели многие певцы, в том числе и Элвис Пресли. Но, естественно, их песнопения были лишь блеклой тенью того исполнения, которое сейчас исполнял я, выпив ту самую половину гранёного стакана тонизирующего напитка. И исполнил я её так, что все мои писатели, редкие посетители заведения и персонал ресторана, буквально утонули в соплях и слюнях, от великолепнейшей подачи песни и трагизма композиции. Я пел, а они плакали, вероятно, подсознательно понимая, насколько крутой фильм, в конечном итоге, будет снят в СССР 1978-го года.
Глава 21
Провожать нас сбежался весь ресторан. И тут дело было не столько в той песни, что я спел, сколько в том, что народ, ошалев от неожиданного исполнения песни на языке вероятного противника, в конечном итоге, после небольшой дискуссии сумел распознать в лохматом школьнике мировую знаменитость вселенского масштаба. Ну и ломанулась брать автографы и тискать.
Поняв, что на этом пир окончен, ибо не дадут нормально посидеть, попросил счёт и предложил окончательно обалдевшим от звуков визжащей и галдящей толпы, членам заседания, на этом, то самое заседание закрыть и отбыть на места постоянной дислокации – то есть по домам.
Те были не против и где-то через полчаса у нас таки получилось выбраться на улицу. Писатели, поддерживая друг друга, решили ловить такси. Я же поинтересовался, есть ли у них деньги и на всякий случай дал десять рублей. Наше веселье нам обошлось в 120 денежных советских расчётных единиц. Основные затраты были на алкогольную продукцию, на соки, икру, закуски и на щедрые чаевые. Остальная же еда обошлась относительно не дорого. За всех четырёх человек за еду я заплатил 20 рублей. Дождавшись пока мои коллеги рассядутся в зеленоглазом такси, ещё раз попрощался с ними, и напомнил, что следующее совещание будет не ранее, чем через четыре дня, обещал, если что позвонить и, закрыв дверь автомобиля, повернулся к пытающимся выйти из ресторана людям, крикнув:
– Я же попросил, дать мне триста секунд тишины!
Те покивали и ушли внутрь. Что ж пять минут у меня на то, чтобы убежать было. Но сразу я делать этого не стал. Решил дать себе четыре минуты спокойствия и лишь на последней – пятой минуте, умчаться в дальнюю даль.
Поэтому, прибывая в прекрасном расположении духа, заложил руки за спину и неспешно пошёл по тротуару в сторону метро. Отчего-то просто захотелось вот так прогуляться. А почему бы и нет? На улице вечерело, шёл не большой пушистый снег, температура была около минус десяти градусов, и это всё способствовало желанию пройтись, подышать свежим воздухом и просто размять ноги, благо хотя и зима, а тротуарные дорожки
