Джон Мэн - Иоганн Гутенберг
Давайте на минуту уделим внимание роли составителей алфавитных указателей в развитии демократии. Статуты, на которых основывалось английское законодательство, не были известны общественности до тех пор, пока Джон Растелл и его сын Уильям не издали в XVI веке все эти документы, начиная с 1327 года. Обратившись к «Табуле» Растелла, любой мог проверить, сколько раз Великая хартия вольностей подтверждалась в последующих статутах. Теперь монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые ими законы. Впоследствии английское законодательство было сложно представить без легкого доступа (посредством нумерации страниц и алфавитных указателей) к этим основным документам.
Первый печатный алфавитный указатель появился в двух изданиях «Об искусстве проповеди».
Что касается образования, то показателем того, что теперь стало возможным, была Библия-Полиглотта (1568—1572), выпущенная в Антверпене французским книгопечатником и издателем Христофором Плантеном (в честь которого был назван шрифт). В этой 8-томной работе Плантен опубликовал оригинальный текст Старого и Нового Заветов на иврите, греческом, латинском, арамейском и сирийском языках. Затем последовали другие полиглотты: 10-томник, напечатанный в Париже в 1645 году, в который были добавлены арабский и самаритянский тексты, и 6-томник, изданный в Лондоне (1654—1657) и расширенный за счет эфиопского и персидского переводов. Конечно же, для каждого из них требовался свой шрифт, в результате чего возникали новые перспективы исследования Востока. И все эти масштабные проекты дополнялись приложениями и алфавитными указателями.
Монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые законы.
* * *В «Соборе Парижской Богоматери» Виктора Гюго богослов смотрит на первую встретившуюся ему печатную книгу, а затем на собор – энциклопедию из камня, скульптур и витражей, содержащую записи о христианской вере и знания, передававшиеся из поколения в поколение. Ceci tuera cela (Это убьет то), – говорит он. Печатное слово положит конец историям, запечатленным в камне, и, как подразумевают эти слова, общепризнанной религии, передаваемой священниками и церковными художниками. Гюго, который писал, оглядываясь в прошлое, буквально в двух словах охарактеризовал процесс фрагментации, который хоть и начался задолго до Гутенберга, но стал необратимым благодаря печатному слову.
Вначале, когда книгопечатание помогало достать деньги на крестовый поход против турок, Церковь одобряла его как дар Божий. Когда противоборствовавшие стороны использовали книгопечатание во время гражданской войны в Майнце, его благо казалось неоднозначным. Но истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории, получивших название Реформации. Как и в случае с возникновением книгопечатания, в наличии были все необходимые элементы: антиклерикализм, коррупция, нерелигиозные гуманистические учения, желание перемен, оживляющийся национализм, ненависть к римскому господству, – не хватало лишь фокуса и точки воспламенения. Пороховой бочкой стал Виттенберг, небольшой городок в Саксонии, а спичкой – Мартин Лютер.
Об этой истории часто говорят, но, как и в случае с жизнью Гутенберга, она до сих пор окутана тайной. Тем не менее данная история заслуживает подробного рассмотрения, поскольку эти события демонстрируют взрывную силу, высвобождаемую при столкновении героя, обстоятельств и техники. Сейчас мы увидим, что помогло начать вращаться быстрее двигателю революции, начатой Гутенбергом.
Истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории – в период Реформации.
Лютер был сыном крестьянина-рудокопа из Саксонии, который стал владельцем литейного цеха и хотел, чтобы Мартин продолжил его дело. Детство Мартина было суровым и страшным, преследуемым ведьмами и демонами, исполненным оскорблений и завышенных требований. Все это оставило на нем отпечаток. Мартин виртуозно владел искусством грубой брани и позже часто рассказывал, как родители и воспитатели избивали его до крови. Популярные психологи ухватились за это, чтобы объяснить сложный характер Мартина, но подобное обращение и верования были нормальными для авторитарных крестьянских семейств Германии XVI века. Как бы то ни было, когда Мартин вырос, он был постоянно взвинченным, вспыльчивым и более пугливым, чем большая часть населения этой преследуемой смертью вселенной, в которой Всевышний разрешил злым духам блуждать в темных лесах. Особенно сильно он боялся грозы.
Мартин получил юридическое образование в Эрфурте (возможно, идя по стопам Гутенберга). Именно неподалеку от Эрфурта с этим набожным, импульсивным и вспыльчивым 21-летним молодым человеком приключилось нечто, изменившее весь ход его жизни. Мартин прогуливался по безлюдной тропинке за деревней Штоттернхайм, как вдруг началась гроза, пробудившая его детские страхи. Объятый ужасом перед неминуемой смертью, он воскликнул: «Помоги мне, святая Анна, я стану монахом!» (святая Анна, мать Богородицы, считалась покровительницей рудокопов, потому что в своем чреве она хранила сокровище, как земля хранит сокровища, добываемые рудокопами). Так, вопреки отцовскому гневу, Мартин ушел в августинский монастырь, унеся с собой свои страхи. Там он боролся с собственными демонами. Мартин боялся смерти и непостижимой загадки жизни – Вселенной, созданной всемогущественным Богом, который, как ни странно, создал человечество погрязшим в грехе. Значит ли это, что мы прокляты? Мартин не мог это принять. Нам было дано право выбора, и мы могли бы предпочесть стремление к Богу, тогда, возможно, мы могли бы быть спасены. Но с Богом нельзя договориться, нельзя гарантировать спасение. Все, что мы можем делать, – это следовать за Иисусом и совершать добрые поступки. Но что именно нужно делать? Это никому не известно. Складывается парадоксальная ситуация: если мы исповедуемся – значит, мы совершали плохие поступки и мы прокляты; если же мы делали только хорошее и справедливо гордимся этим, то мы прокляты из-за греха гордыни. Этого было достаточно для того, чтобы привести человека в отчаяние. Но отчаяние – это грех, заслуживающий проклятия. Казалось, ему не избежать чистилища – места между раем и адом, где человек отбывает наказания, очищающие его от грехов. И так Мартин томился в смятении и в духовной агонии в течение 10 лет.
Когда Мартин вырос, он был постоянно взвинчен, вспыльчив и более пуглив, чем большая часть населения этой преследуемой смертью вселенной.
Но со временем он продвинулся на своем пути. Это был путь веры, что вел к мосту над пропастью греха и смерти. Но этот мост невозможно построить самому посредством силы воли, аскетизма или добрых деяний, потому что они лишь подготавливают путь. Никто другой не сделает этого за вас. Только Бог может дать спасение. Таким образом, Лютер пришел к своему основополагающему принципу: оправдание с помощью одной лишь веры.
Все, что мы можем делать, – это следовать за Иисусом и совершать добрые поступки.
Если совершенство недостижимо, то несовершенство легко узнать. Мартин, к своему ужасу, открыл это во время посещения Рима в 1511 году, находясь в составе группы, которая должна была ходатайствовать о сохранении независимости их монастыря. Лютер сделал все возможное; он месяц пробыл в Риме, но так ничего и не добился. Зато он увидел Рим и устрашился увиденного. За пределами собора Святого Петра этот город представлял собой хаос разрушавшихся памятников древности, малярийных болот, сырости и дождей. Итальянцы мочились на улицах. Мартин их возненавидел (впоследствии, когда он хотел кого-то сильно оскорбить, то называл его итальянцем). Это место кишело проститутками благодаря клиентуре из среды духовенства. Папа Юлий II, по всеобщему мнению, был гомосексуалистом и сифилитиком. На улицах было полно нищих, среди которых встречались и священники. От их непочтительности во время службы Лютера тошнило. Позже он говорил: «Они смотрели папе не в лицо, а в задницу». Из наблюдений Мартина можно составить мнение о его характере: язвительный, пошлый, презирающий своих собратьев, стремящийся открыть прямой путь к Богу с помощью пессимизма и зарождающегося отчаяния. Неудивительно, что Церковь ничего для него не сделала.
Перед этой поездкой в монастырь поступила просьба от небольшого города Виттенберга прислать преподавателя для нового университета, открытого в их городе одним из германских князей-избирателей, Фридрихом Мудрым. Фридрих жил в замке с собственной церковью, которая вскоре сыграет центральную роль в нашей истории. Итак, Лютер отправился в Виттенберг, чтобы читать библейские лекции, разрабатывая свое собственное необузданное и предельно субъективистское мистическое учение, не зависившее ни от истории, ни от образования, ни от святых, ни от чудес, ни от тех глупцов, которые считали, что пустая роскошь и ритуалы Церкви могут даровать благодать.
