Егор Калугин - Спасти товарища Сталина! СССР XXI века
На экране наладонника вспыхивает светом окошко камеры видеонаблюдения в лифте, разъезжаются медленно двери. Ракетных комплексов в коридоре уже нет – их, видимо, вынесли. Перед лифтом трое. Камал, Шульц и черноволосый мужчина, они в форме речной полиции Лондона, настороженно целятся из автоматов в кабину лифта. И едва стволы неуверенно качаются вниз, я нажимаю кнопку запуска.
Хлопок взрыва оглушающе бьет в уши. Картинка видеокамеры мгновенно исчезает, подпрыгивает пол, взрывная волна выплевывает черный дымный сгусток с лестницы.
Отправляю ослепший, но работоспособный лифт наверх, чтобы им не воспользовался Камал, не смог нас обойти, оставляю только один возможный выход – лестницу. Перетягиваю автомат со спины на грудь, перехватываю в ладонь пистолетную рукоятку.
– По-шли, – командую, закашлявшись, и, пригнувшись, лечу по ступеням вниз.
– Граната! – Лиза бросает темный цилиндр в проемы выхода в подвал, и я моментально отворачиваюсь, прикрываю лицо полой куртки.
Ослепительная вспышка бьет по глазам, и оглушающий свист сверлит уши. Как ни стараюсь собраться, но пару секунд зрение плывет, ни контуров, ни цветов, только размытые пятна. И совсем рядом – короткая автоматная очередь. Приседаю, складываюсь, прижимаясь спиной к стене, быстро моргаю, и как только зрение восстанавливается, вижу Лизу над телом Шульца. Он лежит на нижних ступенях лестницы. Спина блондина дымится сплошным ожогом, но пальцы его еще шевелятся на рукоятке пистолета. Лиза настороженно целится в него, наступив на запястье.
Поднимаю автомат, скользящий шаг по ступеням, выглядываю на мгновение за угол на площадку. Закопченные стены, на полу, среди обрывков язычков пламени разорванное взрывом тело, дымится жаром одежда. Здесь один. Камала нет.
– Готов? – оборачиваюсь.
– Готов, – шепчет Лиза.
– Один ушел, – шепчу, облизываю судорожно губы и, чтобы она не опередила меня, выбрасываю тело из-за прикрытия стены.
Передо мной широкий неровный пролом в стене дышит сырой вязкой чернотой. Шаг влево, два быстрых шага вправо, прыжок влево, и я прижимаюсь спиной к краю пролома.
– Держи, – из-за угла выглядывает Лиза, толкает ко мне по полу темный цилиндр гранаты, видимо, снятой у Шульца.
Приседаю, выдергиваю чеку и швыряю за стену пролома, глухой стук, и вспышка бьет по зажмуренным глазам. Выскакиваю рывком за стену, поскальзываюсь на мокром камне и валюсь набок, отползаю быстро от освещенной кромки прохода. Вокруг непроницаемая темнота. Что-то живое и мягкое тычется мне в ногу, и я, дернувшись всем телом, стреляю. Вспышка автоматной очереди освещает на мгновение узкий тоннель канала, замшелые стены и черные резиновые лодки с уложенными зелеными чемоданами ракет, стоящими караваном у края каменного узкого бортика вдоль стены банка. Усмехаюсь облегченно, сажусь и, протянув руку, нащупываю жесткий борт ближайшей лодки, напугавшей меня прикосновением. Слава богу, я не попал в нее. Встаю на колени, слепо шарю по резиновому, живому на ощупь дну и хватаю ладонью замеченный при выстреле квадратный аккумуляторный фонарь. Щелкаю кнопкой.
Белый луч фонаря на мгновение ослепляет обожженные вспышками гранат зрачки. Осматриваюсь быстро. Туннель канала плавно закругляется, повторяя контуры здания банка на поверхности. Насколько хватает луча фонаря, видно лишь пустое колыхание черной воды и безжизненный влажный камень, поросший местами бурым мхом. Поднимаюсь, прохожу несколько шагов по узкому карнизу. Пусто. Опускаю луч себе под ноги. Мои следы ясно читаются на седом мхе прибрежного камня. Но до меня здесь уже давно никто не ходил. Еще раз внимательно осматриваю стены канала, узкую полоску каменного карниза, колышущиеся на слабой волне лодки. Никого.
Свет из пролома в стене на мгновение темнеет, и я приседаю на одно колено, поднимаю автомат.
– Ну, что там? – это Лиза.
– Ничего, – поднимаю руки. – Испарился. Может, разорвало на куски… Может, в воду выбросило…
– Точно? – шепчет она.
– Да – точно, – говорю в голос, и эхо моих слов гулко повторяет темнота канала. – У меня фонарь – все проверил. Исчез Камал.
Вода внезапным всплеском сбивает меня с ног, и я лечу вниз, в бездонную пропасть, погружаюсь с головой, а вода наваливается сверху, душит жесткой петлей горло. Неосознанно бросаюсь вниз, в глубину, уходя из захвата. Развернувшись, дергаю спусковой крючок автомата, вспарывая воду короткой ослепительной очередью, пока автомат не захлебывается. И в эту короткую вспышку вижу совсем рядом изуродованное ожогом лицо Камала, раскрытый немо рот, выпускающий пузырьки воздуха, и единственный уцелевший, горящий ненавистью глаз. Темнота вновь тянется ко мне жесткими пальцами, я выдергиваю нож и бью по ним, тычу в нее лезвием, насколько хватает дыхания, и, когда уже легкие начинают гореть и горло сжимается неконтролируемой судорогой, впуская воду, рвусь изо всех сил наверх, тянусь руками, пока, наконец, пальцы не нащупывают скользкий край камня берега.
Хватаю ртом сладкий воздух, и теплые руки подхватывают меня, тянут наверх, и я переваливаюсь на берег, лежу, распластавшись, кашляю, сплевывая воду из гортани.
23
– Живой? Живой? Не зацепило? – тревожные глаза надо мной, брови домиком, кажется, она вот-вот заплачет.
– Цел. Вроде бы, – вода из носа вытекла, во рту мерзкий привкус тины, и я кисло улыбаюсь.
– Точно, все цело?
– А что именно тебя интересует? – Я так рад видеть ее встревоженное лицо надо мной, но удержаться просто не могу.
– Дурачок, – она ощутимо бьет меня в грудь твердым кулачком.
Я счастливо улыбаюсь. Надо же. Она назвала меня дурачком. У нашего романа, кажется, есть перспективы.
Она несколько бесконечных мгновений смотрит на меня сверху, словно что-то для себя решает, и мне становится так хорошо, что я складываю руки на затылке, устраиваюсь поудобнее, как на пляже, и любуюсь склоненным надо мной прекраснейшим в мире лицом. И она улыбается вдруг мне в ответ, расслабленно, шлепает ладошкой по плечу:
– Вставай, разлегся… тебе уходить нужно…
– А ты?
Ее лицо мгновенно становится серьезным:
– Я – заложник. Уйду – решат, что заодно с террористами… и вся легенда – к чертям…
Она пытается встать, но я ловлю ее ладонь. Сейчас или никогда:
– Слушай, когда все кончится… может, посидим как-нибудь… по чашечке кофе…
Она смотрит на меня холодно, и я не выдерживаю ее взгляда, разжимаю пальцы, отпускаю нежную ладонь. Все внутри меня замерзает моментально.
Уголки ее губ ползут вверх:
– Ну, телефон ты знаешь… звони…
Грудь заливает волна счастья. Я готов кричать и прыгать от восторга, но только лепечу:
– Позвоню…
Она улыбается в ответ, поднимает плечи в неловком жесте:
– Пора мне, Леш… Звони…
Мы смотрим друг на друга, но я так и не решаюсь поцеловать ее.
– Пора, – шепчет она и делает шаг назад.
Я еще, наверное, смог бы ее остановить, но стою истуканом и только улыбаюсь в ответ. Она отступает еще на шаг:
– Оставайся в канале. Далеко не уходи. За тобой придут. У меня есть контакт с подпольщиками, коммунистами. Они выведут тебя. Понял?
– Понял, – киваю китайским болванчиком многократно.
Она молча делает еще два шага назад и отворачивается к лестнице. Счастье делает меня легким, как воздушный шарик.
– А я тебя видел в Москве, – неожиданно признаюсь ей в спину, и она останавливается на мгновение, оборачивается, блестят в глазах лукавые искорки. – Шестьдесят один день назад. Тебя звали Корвет…
Девушка смотрит на меня долгое мгновение и вдруг показывает язык:
– Отвали, Ботаник…
И убегает, подпрыгивая как школьница, вверх по лестнице.
Я хохочу как сумасшедший. Она помнит меня. Она все слышала тогда на весеннем бульваре. И она с самого начала знала, что я не полковник. И осталась со мной, зная, что опыта у меня нет, чтобы уберечь меня от смерти.
И у меня есть ее телефон.
– Не отвалю, – говорю твердо. – От тебя – не отвалю.
24
Еще улыбаясь себе, спускаюсь в туннель канала, отвязываю веревку, державшую караван груженных ракетами лодок.
За спиной отчетливо брякает звонком опустившийся лифт.
Вернулась! Вернулась!
Коротко приматываю веревку на место и бросаюсь на легких подрагивающих ногах обратно. Двери лифта еще ползут в стороны, когда я выскакиваю из пролома в здание. Из кабины делает шаг высокий черноволосый человек, поднимает мне навстречу руку и стреляет.
Все происходит так быстро и неожиданно, что я ничего не чувствую. Ни боли, ни страха. Совершенно ничего. Только стою и смотрю, как он делает, словно в замедленной съемке, еще один шаг и черненькая точка в его перчатке, протянутая ко мне, выплевывает беззвучно яркий огонек. Этот огонек странной неощутимой силой толкает меня, вертится мир, и вдруг надо мной огромный потолок в матовых белых плафонах. Пустая тишина, не слышно даже пульса в висках. Только скрип приближающихся подошв.
