Андрей Бондаренко - Аляска золотая
– Итак, перехожу к последнему отряду, – мысленно трижды сплюнув через левое плечо и постучав по дереву, перешёл Егор к завершающей фазе совещания. – Бойцы четвёртой группы, командование которой я возлагаю на себя, займутся промыслом морского зверя. К этому многотрудному делу я привлекаю супругов Уховых, Фрола Иванова, Дмитрия Васильева, Томаса Лаудрупа, а также определённое количество матросов с фрегата «Александр», на котором мы завтра отправимся на север, к летнему эскимосскому поселению, где у милой Айны, как выяснилось, имеется целая куча родственников.
Гертруда Лаудруп неожиданно нахмурилась и голосом, не сулившим ничего хорошего, задала лобовой вопрос:
– А где же будем находиться мы с княгиней Александрой? Вы что же, высокочтимый сэр Александэр, всерьёз думаете, что мы только для того и годимся, чтобы детские ночные горшки по утрам выплёскивать за борт?
– Всё хорошо будет, подруга! – не очень-то и уверенно подмигнула датчанке Сашенция. – Мы будем там, где и положено быть верным жёнам. То бишь, вместе со своими горячо любимыми мужьями. Так ведь заведено – испокон веков.… Следовательно, Герда, ты будешь усердно строить хитрые катамараны, а я, соответственно, буду бесстрашно охотиться на моржей и китов, – снова перешла на шёпот, слышимый только Егору: – Мы ещё посмотрим, от кого на охоте будет больше пользы: от меня, или от этой шустрой Айны…. Сашенька, любимый. Ну, пожалуйста, возьми меня с собой…
Глава тринадцатая
Эскимосское гостеприимство и прекрасная Артемида
Егор планировал, что позавтракают они на борту «Александра», пока матросы будут вытаскивать на борт шлюпку и закреплять её, поднимать якоря и ставить необходимые паруса.
Но Айна, сообразив, что раз на палубе появились раскладные столики, на которых корабельный кок начал расставлять столовые приборы, значит, намечается приём пищи, тут же схватила Ваньку Ухова за рукав камзола и начала что-то горячо втолковывать, активно помогая себе жестами и милыми гримасами.
– Знаешь, Саша, – обратилась к Егору супруга. – Мне Айна, если, конечно же, я её правильно поняла, не советует – посещать эскимосское стойбище. Мол, там, мягко выражаясь, недостаточно чисто. Она даже доходчиво и красочно изобразила, как меня в эскимосском посёлке будет сильно тошнить…. А, Саша?
Егор нагнулся к крошечному уху жены, украшенному премиленькой золотой серёжкой с ярко-зелёным изумрудом, и тихонько прошептал:
– Знаешь, моё сердечко, из тех книг, что я когда-то читал – в далёком Будущем, следует, что чистоплотность никогда не входила в число эскимосских добродетелей. Эти северные туземцы очень редко моются. Скажем, не чаще одного-двух раз в год. Боятся случайно смыть удачу…
– Да что ты! – отшатнулась Сашенция в непритворном ужасе. – Быть такого не может! Извини, тебе я, конечно же, верю.…Тогда, пожалуй, я останусь на «Александре». Саша, ты в этой деревне, прошу, будь поосторожней! А когда вернёшься, то тут же тщательно помойся с мылом и смени всю одежду…
Подошёл Ухов и, растерянно лохматя пятернёй тёмно-русую шевелюру, неуверенно объявил:
– Айна говорит, что тем, кто поедет на берег, сейчас не стоит вкушать никакой пищи.
– Почему это? – подозрительно прищурилась Санька.
– Как я понял, эскимосы чрезмерно гостеприимны и кормят гостей практически на убой. И, если мы хотим, чтобы туземцы не обиделись, а, наоборот, стали нашими добрыми друзьями и помощниками, то нельзя отказываться ни от одного из предложенных блюд. Надо ещё учитывать, что пища, скорее всего, будет непривычной для наших желудков…
Ветер был попутным, поэтому «Александр» встал на якоря около маленького полуострова, где располагалось эскимосское поселение, уже после полудня.
Прежде, чем спуститься в шлюпку, Егор внимательно осмотрел низкий берег через окуляры подзорной трубы. Летний посёлок эскимосов состоял из десятка землянок, обустроенных в склоне пологого холма. Чуть в стороне от склона возвышалось большое строение, которое назвать обычной землянкой уже язык не поворачивался. Между двумя высокими и прямоугольными обломками скал были переброшены длинные жерди, сверху покрытые толстым слоем зелёного мха – вперемешку с озёрным камышом. А вот лицевая сторона сооружения (наверное, и задняя) состояла из свисающих вниз шкур разных морских животных.
– Айна говорит, что эта хижина между скалами – что-то навроде склада, – пояснил Иван Ухов, стоящий рядом с Егором. – Там же проживает и эскимосский вождь со своими ближайшими родственниками.
«Это уже чисто по-нашему!», – неизвестно чему обрадовался непредсказуемый внутренний голос. – «Русская знать тоже обожает все богатства держать у себя под боком, чаще всего в сундуках, стоящих под кроватью. Так и сохранять надёжней, да и пересчитывать сподручней…».
На песчаной береговой косе лежали четыре длинные байдары, перевёрнутые днищами вверх. Другие, наполовину разобранные лодки размещались дальше по берегу, рядом с их оголёнными каркасами сновали низкорослые и облезлые собаки. Слева от байдар – вдоль берега – тянулись грубо сработанные из тонких жердей сушила, на которых были развешены большие рыбины и какие-то тёмные шкуры. Впрочем, рыба и шкуры занимали только крохотную часть этих длинных сооружений, подавляющее же большинство сушил простаивало впустую.
– Айна предлагает сразу же подарить её соплеменникам – пусть только и наполовину – небольшой бочонок соли, – сообщил Ухов-Безухов. – Это несказанно повысит наш авторитет в их раскосых глазах…
Встречать две шлюпки (третью путешественники оставили в Александровске для разборки и дальнейшей транспортировки через Чилкутский перевал), заполненные неизвестными бледнолицыми людьми, на берег высыпали все обитатели летнего эскимосского поселения: порядка шестидесяти мужчин и женщин. Некоторые мужчины были – по тёплому времени года – обнажены по пояс и щеголяли в разномастных набедренных повязках, другие же с гордостью демонстрировали прибывающим гостям меховые робы с короткими рукавами и кожаные подштанники до колен. Немногочисленные же женщины были одеты в бесформенные длинные балахоны, сшитые из шкур нерп, тюленей и морских выдр.
Эскимосы взирали на подплывающие шлюпки и на стоящий возле их берега трёхмачтовый фрегат спокойно и невозмутимо, из чего можно было сделать вывод, что корабли белых людей им не в диковинку.
Егора поразил цвет кожи этих северных туземцев: непривычно тёмно-серый, причём, оголённые части их тел были просто серыми, а вот лица – откровенно тёмными.
«И не просто тёмными, а тёмными – с каким-то нездешним, прямо-таки подземным оттенком!», – с долей пугливого изумления отметил внутренний голос. – «Настоящие выходцы с того света! А, выражения лиц? Веет от этих эскимосов какой-то первобытной дикостью…. Почему же у нашей симпатяшки Айны черты лица – почти европейские, а кожа – только слегка розоватая? Очередная загадка, братец мой! Непростая такая загадка…».
Айна, сидящая на носу передовой шлюпки, поднялась на ноги и приветливо помахала рукой. На встречающих это нехитрое действо произвело неизгладимое впечатление: эскимосы неуклюже запрыгали на месте, оглашая окружающее пространство радостными гортанными криками, а их облезлые псы приветливо загавкали и дружно завиляли короткими хвостами-обрубками.
После того, как Ухов-Безухов торжественно вручил местному вождю – низкорослому и кривоногому пожилому мужичку – пудовый бочонок с солью, восторги эскимосов удвоились, если не утроились. А когда выяснилось, что Айна вышла замуж, то начался настоящий праздник, на котором самыми желанным гостями были молодожены, а все остальные бледнолицые – так просто, обычная свита при них…
Егору вождь только небрежно пожал руку, а с Ванькой очень долго и целенаправленно тёрся носами, громко урча при этом, словно сибирский кот, объевшийся свежей сметаной.
«Понятное дело, муж первой здешней красавицы – человек, безусловно, особый!», – с лёгкой грустинкой согласился с почтенным вождём внутренний голос. – «Опять же, именно Иван дарил бочонок с солью. Следовательно, этому кудрявому шалопаю и полагается особое, многократное и почтительное туземное уважение…».
По случаю прибытия дорогих иноземных гостей эскимосы решили устроить праздничный обед. На берегу были зажжены высокие костры, над которыми туземные женщины развесили разномастные котелки и казаны. Пожилые мужчины – чуть в стороне, вокруг чёрного деревянного идола – разложили широким полукругом звериные шкуры.
«Котелки и казаны – определённо, русского происхождения!», – авторитетно заявил наблюдательный внутренний голос. – «Всё же наши российские мужики – ребята шустрые, везде пролезут, ища коммерческую выгоду.…Кстати, похоже, что и здесь, практически на краю Света, активно процветает классовое неравенство: по центру обеденного полукруга расстелены самые лучшие и пушистые шкуры – белых медведей да северных оленей, а по краям лежат только старые моржовые да нерпичьи».
