Дядя самых честных правил 5 - Александр Горбов
— Не люблю эту работу, — проворчал Лукиан, — измаешься весь, пока приведёшь, а награды никакой.
Я только пожал плечами. Грех жаловаться, когда чёрный песок окупает все остальные неудобства.
— Идём, отрок. — Клешня «монаха» цапнула меня за локоть. — Тяжело мне здесь.
* * *
Емелька лежал на лавке и уже не дышал. Лицо у мёртвого крестьянина сделалось спокойное и умиротворённое. Морщины разгладились, а на губах застыла блаженная улыбка.
— Вот и славно, — пробасил Лукиан, очнувшийся первым, — теперь и домой можно.
Он сбежал из избы, оставив нас с Таней наедине с покойником.
— Так страшно было, Константин Платонович, — девушка взяла меня за руку. — Темно сделалось, и будто всё белым заволокло. А вы таким замогильным голосом говорили, у меня чуть ноги не отнялись.
— Что говорил? — я несколько раз наклонился, разминая затёкшую спину.
— Сказали: исполнено. Три раза аж! А отец Лукьян вам отвечал, только не по-нашему, ни словечка непонятно было.
Я кивнул и повёл девушку к выходу. Пора было заканчивать ночное «приключение» и возвращаться домой.
* * *
Лукиан зря торопился к дрожкам. Мне пришлось немного задержаться: дать денег жене Емельки, потерявшей кормильца, и переговорить со старостой. Раз уж приехал в деревню, надо пользоваться и решить некоторые вопросы: на обитателях Крукодиловки я собирался обкатать производство зажигалок.
Так что к дрожкам я с Таней подошёл только минут через сорок. Лукиан, с котом на коленях, успел задремать и всю обратную дорогу богатырски храпел. Проснулся он уже на подъезде к Злобино и сразу же спросил:
— А что, охота в округе есть? Дичь водится?
— Имеется.
— Хорошо, — монах одобрительно кивнул, — вот отдохну пару деньков и сходим с тобой, отрок. Постреляем.
— Я не люблю охотиться, отец Лукиан.
— Надо, отрок, надо. Покойников для учёбы мучить — дело дурное. А вот зверушку какую хоть десять раз поднимай и укладывай.
Он широко улыбнулся и похлопал меня по плечу.
Глава 26
Завещание
Напрасно Лукиан волновался — к завтраку мы успели. Да и не стала бы Настасья Филипповна без меня, хозяина поместья, накрывать на стол. С моим приездом ключница серьёзно озаботилась возвращением «правильных», с её точки зрения, порядков и зорко следила за их исполнением. Скажу честно, мне это нравилось: очень удобно, когда «вовремя» подстраивается под тебя. Жаль только, что исключительно в моей усадьбе.
— Костя, — задержала меня княгиня после завтрака, — ты не занят? Найдётся время для разговора?
— Для вас — всегда, Марья Алексевна. Прогуляемся вокруг пруда?
— Нет, лучше в кабинете. Сейчас кое-что возьму и поднимусь туда.
Княгиня пришла минут через двадцать, держа в руках плоскую шкатулку, и чопорно села на диван.
— Расскажешь, что у тебя с Голицыным вышло?
Опустив некоторые детали, я расписал ей нашу с Кижом поездку, от знакомства с сыном князя до злополучной стычки на Чёрном ручье. Марья Алексевна особенно подробно расспросила о смерти Голицына, изредка хмыкая и пряча улыбку.
О последних словах князя рассказывать я не стал. На обратном пути домой было время обдумать их и прийти к выводу: ложь, враньё и провокация. Голицын даже умереть без каверзы не мог и хотел напоследок столкнуть меня с княгиней. Стоило вспомнить его письмо к Диего и прочие факты, как всё вставало на свои места. А его фразочка, что «Долгорукова тебя использовала» должна была зацепить за эмоции. Вот только Марья Алексевна и не скрывала от меня, что хочет смерти князя, и я добровольно взялся за эту работу. Так что ловиться на посмертный крючок Голицына и портить отношения со старой фрейлиной я не собирался.
— Спасибо, Костенька.
Княгиня встала, подошла ко мне и поцеловала в лоб.
— Спасибо тебе, миленький. За меня с этим иродом посчитался. Сколько крови он попортил, сколько Василию Фёдоровичу гадостей сделал, гореть ему в аду синим пламенем. Иди сюда.
Ухватив за руку, она усадила меня на диван рядом с собой. Взяла шкатулку, положила себе на колени и тяжело вздохнула:
— Ах, Костя, ты не представляешь, что для меня сделал. Последний долг отдала, теперь и умирать не страшно.
— Бросьте, Марья Алексевна, вам ещё жить да жить…
— Нет, Костя, чувствую, недолго мне осталось. Скольких пережила, уже и не перечесть. Года тянут, берут своё.
— А сколько вам лет, Марья Алексевна?
— Костя! Такие вопросы женщинам не задают, это неприлично.
На всякий случай я на мгновение закрыл глаза и заглянул в её «песочные часы» жизни. Да нет, глупости! Почти двадцать лет, что я ей отсыпал, были на месте. Чудит княгиня, ой, чудит!
— Такие дела, Костенька, — Марья Алексевна снова вздохнула, на этот раз горестно, — сидела я, думала и решила дела свои перед кончиной в порядок привести.
— Марья Алексевна, ну что вы! Я вам точно говорю: рано вы себя хороните.
— Нет-нет, даже не уговаривай, — княгиня на мгновение впала в раздражение. — Сказала, помираю — значит помираю, не перечь мне.
Она пожевала губами и открыла шкатулку.
— Дела свои я в порядок привела, пока ты Москве был. Специально из Мурома нотариуса вызывала, чтобы никто оспорить не смог.
Похоже, убедить Марью Алексевну не получится, слишком серьёзно она подошла к делу. Остаётся только выслушать преждевременное завещание и тихонько сунуть под сукно.
— Итак, первым делом, — княгиня протянула мне лист бумаги, — купчая на деревню Павлово под Нижним Новгородом. На тебя записано с тремя тысячами душ.
— Марья Алексевна!
— Ещё зимой купила, как ты в Петербург уехал. Замочники там знатные, найдёшь, куда таких людишек применить. Подарок мой тебе.
— Простите, но я не могу принять такой дорогой подарок, Марья Алексевна.
— Я почти сто лет Марья Алексевна, — сверкнула княгиня глазами, — а подарок — обязан взять. Что мне, с собой в могилу деньги прикажешь положить? На что хочу, на то и трачу. Бери!
Пришлось взять купчую и рассыпаться в благодарностях княгине.
— Погоди, потом будешь спасибо говорить. Слушай дальше.
Она вытащила из шкатулки ещё несколько листов бумаги.
— Земли, что у меня остались, да дом в Муроме, где ты у меня останавливался. Всё тебе завещаю.
— Марья Алексевна, побойтесь бога. У вас же куча родственников…
— Родственников⁈ Тьфу! Да какие они родственники? Как меня в ссылку отправили, так ни один не заехал. Ни одна внучка не навестила, письма не написала. Ни единая душа с именинами не поздравила! Родственники? Вот им всем!
Княгиня скрутила морщинистые пальцы в кукиш.
— Обойдутся без наследства, родственнички. Ты у меня заместо всех этих дармоедов, понял?
— Ма…
Выставив ладонь, она заставила меня замолчать.
— Дослушай сначала. Земли и дом у тебя отсудить могут, мои внучки не побрезгуют сутяжничать. Так вот я большую часть продала, тысяч пятьдесят рублей вышло. Их твой лепрекон фальшивый в рост пускает, чтобы мне на иголки хватало. А как помру — тебе их
