Между двумя мирами (СИ) - "shellina"

— Понятовский пригнал сюда свою частную армию, точнее те остатки, что оставил себе, а не влил в объединенную армию Польши, которую мы недавно громили, — не отрываясь от трубы, пояснил Репнин. — А денег ему хватило на приличный отряд, который нужно каким-то образом выкурить из дворца, если мы не хотим, чтобы пострадало много народа.

— Юра, ты не о том думаешь, — я покачал головой. — Необходимо прежде всего заявить о намерениях, затем продемонстрировать на что мы можем пойти, чтобы получить эту груду камней. При этом показать, что как раз-таки побочные жертвы нас не слишком интересуют.

— И что ты предлагаешь, государь, Петр Алексеевич? — Репнин опустил трубу и посмотрел на меня, нахмурившись. Видно было, что мои слова о побочных жертвах не слишком ему понравились. Я недавно присвоил ему звание полковника, а то как-то неудобно уже было, мой адъютант и простой капитан. Но, так как я был очень скуп на награды, то это повышение восприняли как знак выделения фаворита. Таким образом, Репнин получил власть, даже большую, чем Митька. И так же, как и мой секретарь, не спешил этой властью пользоваться. Все-таки мне тогда повезло с ним, он нередко у меня вместо совести выступает. Я мотнул головой и ответил вопросительно смотрящему на меня Репнину.

— Иногда мне начинает казаться, что твоя патологическая порядочность — это какая-то болезнь, и в этот момент я даже боюсь заразиться, — выдав эту тираду, я полюбовался на то, как Репнин поджал губы. Ничего, потерпишь. Это твоя работа, всякие гадости от меня терпеть. — Да подкатите пушку поближе и шарахните по дверям, — я махнул рукой, словно разрубая этот Гордиев узел. — Так ты сразу и покажешь намерение и продемонстрируешь возможности, и сообщишь всего лишь одним выстрелом свое отношение к возможным жертвам. А там посмотрим, насколько хватит у этих защитников воли защищать Августа ценой жизни, особенно, если учитывать тот факт, что сам Август этого уже точно не оценит.

— Но… — Репнин запнулся, перевел взгляд на двери тяжелые дубовые двери, кажущиеся монолитными, и вздохнул. — Наверное, ты прав, государь, во всяком случае, я на это надеюсь. А еще я надеюсь, что одного выстрела хватит, и нам не придется что-то доказывать, стреляя из пушки по челяди дворца, — Практически прошептав последнюю фразу, он убежал отдавать распоряжения. Я же поднял свою трубу, чтобы увидеть, насколько точно Репнин решится выполнить мои указания.

— Ну, конечно, я прав, Юра, — пробормотал я вслух, хотя возле меня никого сейчас не было, а гвардеец охраны стоял в некотором отдаление. — Потому что в самой чудовищной войне, которая, я надеюсь, в этой ветке реальности никогда не состоится, такую тактику применили дважды. Хотя уже после первого раза было ясно, чем все закончится. Второй раз выступал уже как простой акт устрашения, чтобы весь мир до печенок пробрало.

Пушка стрельнула всего один раз, при этом патологически порядочный Репнин все-таки не выполнил мои указания в полной мере и велел выстрелить так, чтобы снаряд даже до двери не долетел. Но и этого вполне хватило для того, чтобы до защитников дворца дошло, что мы вообще-то не шутим, а настроены вполне серьезно. Защитники еще пару раз выстрелили из окна второго этажа, но разворачивающие пушку артиллеристы быстро расставили все точки над сомневающимися. Второго выстрела так и не понадобилось, потому что дворцовые двери приоткрылись и оттуда высунулась рука, машущая белым платком.

— Ну вот, Юра, а ты боялся, что нужно будет переступить черту. Не нужно всех мерить по себе, и жизнь сразу станет гораздо проще, — Репнин, который в этот момент присоединился ко мне, в ответ только в очередной раз поджал губы.

Несмотря на полную капитуляцию, первыми во дворец вошли гвардейцы, быстро рассосредоточившись и начав выставлять караулы в ключевых точках. Сделано это было совершенно не зря, потому что пару раз раздавались выстрелы, но в целом защитники сдались и спокойно позволили препроводить себя в подвал, где их заперли, до окончательного решения их дальнейшей судьбы. Они все были наемниками и выполняли свои обязанности исключительно в рамках контракта и поставленной задачи. А в контракте не было прописано, чтобы они защищали дворец ценой своей жизни, тем более, что итог все-равно очевиден.

Так как дворец числился моим личным трофеем, то прислуга вела себя вполне адекватно, то есть, практически никто из челяди на смену власти внимания не обратил. Похоже им было все равно, какой именно государь сейчас здесь всем рулит. У них было полно своих дел, которые те же гвардейцы за них выполнять не будут, так зачем лишний раз волноваться? Когда я шел по коридорам, переходя из залы в залу, и намечая себе с чего именно начну мародерство, встречающиеся на пути горничные делали книксены и бежали по своим делам, а на кухне дым стоял коромыслом — готовился ужин. Нормально психика у них настроена, ничего не скажешь.

Первое разочарование настигло меня, когда в обширной библиотеке, в которой были собраны очень даже уникальные тома, многие из которых ни разу не открывались, меня нашел мрачный Репнин. Только взглянув на его перекошенную морду, я понял, что случилось что-то практически непоправимое.

— Юра, что случилось? — я нахмурился, задавая вопрос вслух.

— Понятовский сбежал, — буквально выплюнул Репнин. — И никто даже не может сказать, когда именно это произошло. Вполне может быть еще до того момента, когда битва началась.

— Тьфу ты, я-то уж подумал, что погиб кто, — я выдохнул с облегчением. — Ничего, далеко не убежит. Я за его голову награду назначу. Так или иначе, но мы его найдем. Что-то еще произошло?

— Король Август совсем плох, государь, Петр Алексеевич. Ежели хочешь живым застать, то поспешить нужно.

Я кивнул и вышел из библиотеки, направляясь в покои короля. Я ведь оттягивал эту встречу до последнего, потому что не знаю, что можно сказать старому, больному человеку, который, возможно, вообще не виновен в происходящем, слишком уж вовремя его удар хватил. У дверей, ведущих в апартаменты короля я на мгновение остановился, а затем решительно вошел внутрь. На меня обрушился запах, всегда сопровождающий тяжелую болезнь. В этой полутемной комнате он был невероятно концентрирован, словно усилен в несколько сотен раз. Меня едва не вырвало, но я сдержался и сделал шаг к огромной кровати, на которой лежал Август, который выглядел так, словно от него осталась всего половина. Подойдя поближе, я наткнулся на его взгляд. Сейчас на пороге смерти, взгляд этого короля, который никогда королем по сути не являлся, был как никогда ясен. Говорить он не мог, лишь промычал что-то невразумительное и протянул ко мне дрожащую руку. Я сначала не понял, чего он хочет, но затем до меня дошло: Август боится. Он боится умереть в одиночестве, брошенный, покинутый даже собственными слугами. И это действительно было страшно. Колебался я не долго. Решительно придвинув к кровати кресло, я сел в него и, протянув руку, сжал его ладонь — холодную, покрытую тонкой, словно пергаментной кожей. Я ничего не говорил, все слова были ни к чему. Август с благодарностью сжал мою руку, а в его глазах промелькнуло облегчение. Я сидел, сжимая в своей руке руку своего умирающего противника, и смотрел, как из уголков прикрытых глаз по морщинистым щекам текут тонкие ручейки. Не знаю, сколько я так просидел, вероятно, не слишком долго, но встал я лишь тогда, когда его рука разжалась, освобождая мою, и упала на кровать. Попытавшись нащупать пульс, и не сумев этого сделать, я встал, подошел к двери и столкнулся с перепуганным старым слугой.

— Его величество скончался только что, — отрывисто бросил я ему. — Я надеюсь, у вас хватило ума причастить короля, перед кончиной?

— Да, ваше величество, — закивал старик, просачиваясь мимо меня в комнату и бросаясь к своему господину. — Его величество причастили еще утром, до начала битвы.

— И где ты шлялся? Почему оставил его одного? — подойдя к окну, я решительно распахнул створы, впуская в комнату морозный свежий воздух.