Татьяна Апраксина - Дым отечества
За которым вырос, за которым взошел на престол и удержался там в первые годы. В Лионе тогда вскрывались один за другим заговоры, летели головы с плеч — и никто не мог сказать, что обвинения несправедливы, а казни незаслуженны. Арелат тех лет — не нынешнее королевство Толедское, где если колдун — то враг короны, а если враг короны — то колдун, и если бандит — то враг короны, и, следовательно, колдун, и ни один портовый воришка не тащит горсть зерна просто так, все с умыслом против Их Королевских Величеств. У старой вороны на руках… на крыльях? на лапах? — крови больше, чем у старых вояк. И вот оно исполняет все положенные формальности, говорит все положенные слова, смотрит круглым глазом, улыбается, чем есть. И даже почти не хромает, что иначе как подвигом не назовешь. Грамоты вручены, действия совершены, а к стопам Его Величества Людовика повергается драгоценный футляр с соседскими печатями — очередные предложения Его Величества Филиппа. Людовик любит распаковывать документы сам, это общеизвестно, и никакими страшными рассказами о ядовитых занозах и прочих коварствах его не напугаешь. Нравится Его Величеству лично взламывать печати, первым читать слова на бумаге или пергаменте, первым, а не после чьих-то глаз. Кузен вот сам ни одного письма не прочтет — ему приближенные излагают суть дела. И тут антиподы, мельком отмечает король, знакомясь с самым наглым из арелатских предложений: Его Величество Филипп Арелатский желает получить все спорные земли в Шампани и даже часть земель, которые его войско ни разу не занимало. «Уж не горячка ли с моим царственным братом приключилась?» — хочет спросить Людовик, но за мгновение до того видит, что из под края первого листа выступает второй. И не спрашивает. Потому что горячка, похоже, сейчас приключится с ним… и удар. И вообще все, что может приключиться от сильного потрясения. «Я Филипп, сын Генриха, сына Карла, сына… беру в законные супруги Марию…» Оно. Король смотрит на расползающиеся буквы, потом резко, рывком, подносит пергамент к самому носу и расплывается в улыбке, будто вдохнул все ароматы Аравии. Свежие чернила. Свежие, еще пахнущие металлом и вишневой смолой, и еще чем-то, чем должны пахнуть старинные чернила, те, для которых нужна особенно верная рука, потому что сразу после записи буквы почти не видны и только через полсуток проступают ясно и четко. Это даже не копия. Это красивый, тщательно сделанный список с контракта. Лаконичный намек на то, где пребывает оригинал и с какой легкостью может быть размножен, обнародован, прибит ко всем столбам и воротам Орлеана в виде списков, предъявлен кому угодно в первоначальном виде…. Произведя столь внимательное изучение послания арелатского монарха, Его Величество Людовик не без досады припоминает, что он в зале не один. Совсем не один. При всем дворе. Не полном, конечно, но все, кому подобает присутствовать на приеме — здесь. А король, извольте видеть, разглядывает, нюхает, едва только на зуб не пробует грамоту. И всеми, кем не нужно, это уже, разумеется, замечено.
— Мы, — изрекает король, опуская проклятую телячью кожу на колени, — обдумаем послание нашего царственного брата и вызовем вас, чтобы передать ответ.
Старая ворона кланяется, метет перьями пол. Падальщики они, вороны, и мусорщики, и птенцов едят, и глаза беспомощным выклевывают, но тут с добычей ошибка вышла. А какой именно будет ошибка, это Его Величество подумает. И не один.
Второй раз выдергивать кузена в столицу сигнальными огнями… да в этот раз с дороги — это уже даже не шутка, это арабская ночная повесть, где все повторяется и закончиться никак не может. Людовик милостиво улыбается посланнику своего брата Филиппа. Кузен Клод будет недоволен? Пусть срывает недовольство на ком следует.
12 октября, день В такие дни, как сегодняшний, а также во многие иные, а, в сущности, почти всегда, господин д'Анже, начальник королевской тайной службы, думает, что он — очень плохой христианин. Просто никуда не годный христианин, и, главное, раскаивайся в том, не раскаивайся — не поможет, завтра же — пресвятая дева Мария, молись за нас — снова согрешишь. Добрый христианин, как известно, мечтает жить в мире — со всеми, кроме диавола и слуг его. А д'Анже, увы, предпочитает мирному житию смуты и безобразия. Потому что в дни смут и безобразий никто не спрашивает его: «как вышло, что вы этого не знали?», а спрашивают только «что вы знаете и можете узнать?»
Господин д'Анже знает довольно много; много — но недостаточно. Он знает, что с самого дна города всплыл некий документ, который уже стоит примерно полтора-два десятка голов, пусть это в основном головы преступников и проходимцев, но там же и альбиец, франконец, два каледонца, а еще вокруг вертелось всякой твари по паре. Он знает, что документ этот имеет непосредственное отношение к наследнику престола, что наследника престола из-за него дважды вызывали в столицу срочно, так срочно, как не вызывали бы и по поводу начала войны. Что на очередной аудиенции, данной арелатскому посланнику, случилось нечто странное и неожиданное — но развития не получило. Что еще до первого приезда Его Высочества, сразу после ночной поножовщины, господину д'Анже настрого велели прекратить всякие розыски и расследования, чего он, конечно же, не сделал. Это он знает. Остальное — предположения и догадки.
Король и герцог Ангулемский милостиво кивают ему. Вид у обоих… совершает — и опять же, в который раз — мысленное оскорбление величия д'Анже, как у только что переведавшихся друг с другом особо крупной и гнусной характером гарпии, простите, Ваше Высочество, и грубо разбуженной речной лошади, простите, Ваше Величество. Странно, что слышно ничего не было, да и стража у дверей кабинета никаких признаков беспокойства не проявляла. Вероятно, все перья и клочья летели шепотом. Наследник престола сидит, вопреки обыкновению, не прямо, а склонив голову так, словно клюв притягивает к земле. С этим его румянцем неровными пятнами кто-нибудь когда-нибудь решит, что принца унизительным образом оскорбляли. А у короля вид, будто его невесть кто за гриву тянет, осадить пытается. И — понимает начальник тайной службы Его Величества Людовика VIII Аурелианского, — этот, прости Господи измену, пандемониум скрещивает взгляды именно на нем. Страшно не становится. Становится почти легко и радостно: сейчас отправят в отставку, возможно, даже сошлют. Например, на толедскую границу. Там тепло, там хорошо, девушки красивые, вино вкусное… Там, правда, еще и ничего не происходит — но и не нужно. Кто его там будет спрашивать? И о чем? Разве что случайный гриф осведомится, где тут Пиренеи.
— Подождите, — вдруг говорит король не то себе, не то наследнику. — Так будет быстрее. Он берет со стола футляр и протягивает д'Анже.
— Читайте.
— Это, — спокойно отвечает негеральдическим зверям д'Анже, — гнусная подделка. Кажется, пятая или шестая с начала года.
— Я бы сказал, — скрежещет герцог Ангулемский, — что это очень неплохая подделка. И я бы на вашем месте спросил, как Его Величество ее заполучил.
— Это скверная подделка, Ваше Высочество, — с полупоклоном объясняет д'Анже, будучи на своем месте. — Новые чернила, яркие краски. Пергамент совсем не тот, что должен быть. Не исключено, что она сделана с хорошей подделки, но сделана плохо. Если вы, Ваше Величество, и вы, Ваше Высочество, соблаговолите обождать около часа, я покажу вам все находки тайной службы, посвященные этому обстоятельству. Их уже более сотни — но за эту я дал бы не более золотого. Нет,
— задумывается на мгновение д'Анже. — Не более пяти. Этот документ составлен не так, как прочие.
— Что же, — интересуется король, — показалось вам странным?
— Фраза о порядке наследования, Ваше Величество. Тот, кто сочинял этот документ, не имел никакого представления ни о нынешней, ни, тем более, о тогдашней юриспруденции, — спокойно объясняет д'Анже, а в голове у него мечется «и только? всего-то?»— А то, что нотариус подписался первым… простите, Ваше Величество, Ваше Высочество, но вы же понимаете, что такого просто не может быть…
— Очень упрямый был человек мэтр Бретиньи. Заутреню можно было отслужить за то время, что его уговаривали, — кивнул герцог. «И все свидетели такое, конечно, запомнили. Помирать будешь — не запамятуешь, — думает д'Анже, привычно вскрывая простое обстоятельство. Потом соображает, о чем речь, и думает вслед: — Главное тут не выдать удивления. Я не должен удивляться. Но я все-таки удивлен. Тем, что этот бестиарий готов растерзать меня на пару, плечом к плечу, а не я неделю назад получил приказ тайно избавиться от наследника престола…»
— Значит, — нахально пожимает плечами д'Анже, потому что больше ничего не остается, — мне придется нарушить волю Его Величества и включиться в охоту за грамотой. Я просто не могу упустить подлинник, собрав столько подделок.
