Сергей Конарев - Балаустион
— Ага, потекло по ногам, чучело волосатое! — захохотал Меникл. — Стой на месте, сейчас мы с тобой немножко поиграем в живую мишень. Если не будешь дергаться, я попаду, куда целюсь, и останешься жить. В противном случае могу, клянусь Фебом, и половину черепка снести! Куда ж ты попятился, щенок? Стоять!
— Пусть идет, — прошипел сзади сотник. — Нам главное мост перейти, а там его живо сграбастаем.
Леонтиск услышал. Кровь бросилась ему в голову.
— Ха! Шакалы драные! Вам меня не взять! — прокричал он, сделал несколько шагов вперед, завертел факелом. — Давай, сволочь, бросай! Ну!
— Как попросишь, — пожал плечами Меникл. Поставил ногу на край моста, сощурил глаза, плавно занес руку с сегилой.
— Я бы на твоем месте этого не делал, жирный, — вдруг раздался из-за спины Леонтиска хрипловатый голос. — Руки опусти, живо!
Леонтиск изумленно оглянулся. На противоположном конце моста из темноты вынырнул крепко скроенный муж с закрытым темной тканью лицом. Над повязкой блестели лишь решительные злые глаза. За спиной его виднелись расплывчатые силуэты еще двух или трех человек. Тот, что стоял первым, махнул Леонтиску рукой.
— Иди сюда, быстро!
— Чта-а? — заорал Меникл. — Стой!!!
Он дернулся было, чтобы послать в полет смертоносную сегилу, но вдруг поперхнулся, дернул головой и попятился. У него из груди торчал тяжелый армейский дротик, наполовину состоящий из острого трехгранного жала-острия. Снаряд прилетел из темноты подобно молнии.
— Сы-ы… — просипел Меникл и откинулся назад, на руки побледневшего носатого. В толпе стражников началась судорожная суматоха, раздались гневные выкрики.
— Вы кто такие? — выкрикнул сотник. — Как посмели напасть на афинскую городскую стражу? Да вы… Ни с места, вы арестованы. Вместе с этим беглым преступником!
— Давай, живее! — жесткая рука незнакомца буквально сдернула ничего не понимавшего Леонтиска с моста. — Чего ты телишься?
— У-у! Нога! — прошипел Леонтиск, вцепляясь тому в плечо, словно когтями.
— Что? А! Прости!
Сын стратега попытался пронзить взглядом повязку, закрывавшую лицо спасителя.
— Кто ты… друзья.
— Служители закона, именем богов-покровителей, взять их! — увидев, что мост свободен, завопил в этот момент сотник. Стражники, грохоча сандалиями, ринулись вперед.
— Потом, — крепыш оттолкнул Леонтиска в глубину. — Не мешай! Други, сюда, рубим!
«Други», трое мускулистых мужей с закрытыми, как и у первого, лицами, торопливо протиснулись мимо Леонтиска. Все вместе, достав мечи, они принялись рубить балки, на которых держался мост. Полусгнившее дерево под сильными ударами брызнуло щепами и крошкой.
— Быстрее, быстрее, обними вас морской змей! — подгонял командир.
Леонтиск, узнал, наконец, этот голос. «Великие боги, да это же опять наш вездесущий Эвполид! — осенило его. — Неужто сутки в подземелье меня доживаются?».
По-настоящему удивиться и обрадоваться нежданной подмоге он не успел, так как стражники, разъяренные нападением на Меникла, уже бежали по мосту. Один из них тоже метнул копье с той стороны потока. На узкой площадке перед мостиком увернуться не было никакой возможности, и один из спутников Эвполида с криком ярости принял летящий снаряд плечом. Удар откинул его назад, бросив на стену. Острие, пробив плечо, разорвало подмышку и выворотило лопатку. Раненый издал хриплый утробный крик, изогнулся от боли и, несомненно, упал бы с парапета, если бы Леонтиск вовремя не схватил его за шею. Сын стратега и сам чувствовал себя на грани потери сознания, но все же, скрипя зубами, оттащил раненого назад. На мосту меж тем зазвенели клинки и проклятия. Подняв голову, Леонтиск увидел, что Эвполид с одним из товарищей отбивается от лезущих с моста стражников. Другой спутник сына Терамена, коренастый и круглоплечий, продолжал рубить мост прямо под ногами сражавшихся, не обращая внимания на лязгавшие над головой мечи.
— В атаку! Снести их! — надрывался застрявший на середине моста сотник.
Сказать это было куда легче, чем сделать: позиция защищавшихся была намного более удобна. Кроме того, у стражников не осталось больше копий, так что, по существу, сражаться мог только первый из них. Остальные из-за узости моста могли только бестолково махать мечами у него над плечами, скорее мешая ему, нежели помогая. Ничего толком не было видно: со стороны стражников факела горели только в руках самых дальних, а со стороны защищавшихся единственный факел, бывший в руках Леонтиска, выскользнул в канал, когда юноша бросился, чтобы поддержать раненого.
— Давай! Руби, руби! Смерть им! — орал сотник и все задние.
Это слабо помогало. Очень скоро стражник, шедший первым, получил удар в живот, заскулил и упал на четвереньки. Из его рта, пачкая бороду, поползла темная струйка крови.
— Прочь! Прочь, собаки! — кричал Эвполид, потрясая мечом. — Пошли вон, или все здесь конец найдете!
Стражники попятились. При виде товарища, блюющего кровью, их пыл значительно поугас. К тому же раненый полностью закрыл им дорогу — не могли же они просто спихнуть его в воду.
Воспользовавшись передышкой, товарищ Эвполида, рубивший опорную балку моста, удвоил свои усилия. Под его натиском порядком истончившийся брус затрещал. Когда мост под ногами стражников содрогнулся, их охватила паника.
— Назад, все назад!
— Падаем!
— Проклятье, я не умею плавать!
— К демонам! Отступаем!
Коренастый продолжал рубить. Мост со скрипом начал медленно заваливаться на сторону. С криками и руганью, толкая друг друга, стражники хлынули обратно.
— Ха! То-то же, клянусь морским Владыкой! — радостно воскликнул Эвполид, вскидывая меч в победном салюте.
Леонтиск, привалившись к сырой стене, наблюдал за всем этим со странной, болезненной отстраненностью. В глазах темнело, к горлу подступала противная тошнота, но на душе было хорошо. Ощущение того, что он наконец свободен и находится среди друзей, вливалось в него медленно, по капле, изгоняя из груди впившееся, словно стрела, отчаяние.
Мост накренился еще больше. Раненый, брошенный товарищами, с воем скатился на край, сделал несколько судорожных движений, пытаясь зацепиться, но безуспешно. Издав последний взвизг, он рухнул в воду и тут же исчез из глаз в круговерти водоворота.
— Боги, Эвандр! — воскликнул кто-то из стражников. Они столпились на краю парапета, пристально всматриваясь в воду, но попытки прыгнуть в канал и попытаться спасти товарища никто не сделал.
— Вы, ублюдки! — заорал, потрясая кулаками, белый от бешенства сотник. — Вам все равно не уйти, слышите, собаки! Клянусь копьем Паллады, мы перекроем все туннели, все выходы на поверхность. И не думайте, негодяи, что тряпки, которые вы натянули на морды, спасут вас. Мы перероем весь город, перетрясем, если надо, каждый дом, но найдем, опознаем вон того, покоцанного, по ране. Вы все закончите ямой, подонки!
— Это твой рот — выгребная яма, — коротко отвечал сын Терамена и, повернувшись к своим, негромко скомандовал:
— Уходим, живо! Ребята, возьмите Гилота, а я помогу нашему беглецу.
Сильная рука схватила Леонтиска под мышку, повлекла вверх.
— Идти сможешь?
— Не знаю, — прошипел сын стратега. К раскаленному гвоздю в колене прибавилась проснувшаяся боль в боку. Леонтиск даже бросил взгляд: не торчит ли конец сломанного ребра наружу? Каждый вдох давался с огромным трудом, легкие как будто сдавила холодная рука. И все же радость, переполнявшая Леонтиска, давала ему силы не потерять сознание, не обвиснуть бессильным кулем на этом крепком плече. Сделав над собой героическое усилие, Леонтиск растянул губы в улыбке и произнес:
— Я справлюсь. Пойдем, Эвполид.
Не слушая более угроз и проклятий стражников, они двинулись вперед, в темноту. Шли без света, но, похоже, один из спутников Эвполида, — тот коренастый, что рубил мост, — либо видел в темноте как кошка, либо хорошо знал дорогу. Сначала путь лежал вдоль канала, потом они свернули в боковой коридор, поднялись по лестнице, и миновали толстую решетчатую перегородку, калитку в которой коренастый открыл ключом. Шум и запахи клоаки остались позади, теперь они шагали по сухому, полого поднимающемуся вверх тоннелю.
— Ты сразу узнал меня? — спросил Эвполид, сверкнув в темноте белыми зубами. Черную повязку, закрывавшую лицо, он сорвал еще за первым поворотом. Не было и густой накладной бороды, в которой сын Терамена явился одиннадцать дней назад к дому стратега Никистрата, чтобы рассказать товарищу о заговоре. Леонтиск отметил, что за пять лет, что они не виделись, черты лица Эвполида ожесточились и погрубели, заставляя того казаться старше своих лет. Если бы не шрам, сын стратега мог бы и не узнать былого приятеля, столкнувшись с ним нос к носу на улице. Но признаваться в этом было стыдно.
