Елена Хаецкая - Вавилонские хроники
– Думала, он вырос!.. Думала, он большой!.. Раба ему подарила!.. По бабам пошел!.. Надо же!.. И ты позволяешь!.. Испортил!..
– Матушка! – возопил я на октаву выше. Визг проник в матушкины уши, и она на мгновение замолчала. – Матушка, вы хоть знаете, кого вам всучили на бирже?
Пауза. Потом матушка совершенно спокойно спросила:
– Кого?
– Беглого каторжника – вот кого.
– Да? – почему-то не удивилась матушка. – Так давай его обратно сдадим. Гарантия еще не закончилась.
– Поздно, – сказал я с неприкрытым злорадством. – Я его отпустил. Он теперь вообще вавилонский гражданин. И реализует свои гражданские права на полную катушку. В частности, шляется по бабам.
Матушка на миг задохнулась. Я видел, как она быстро произвела необходимые расчеты: почем нынче стоит отпустить раба, какой жилплощадью я его, скорее всего, обеспечил…
Я приготовился…
– Вот как ты обращаешься с материнскими подарками! – закричала матушка с новой силой. – Тебе ничего дарить нельзя! Ты все портишь, все ломаешь!..
Эти разговоры я веду с ней всю жизнь. Я никогда не понимал, почему должен отчитываться перед ней за каждый ее подарок. Ведь это теперь МОЯ вещь, МОЯ!
– И паровозик сломал, я тебе дарила!.. – начала матушка свой обычный поминальный список.
– Это был мой паровозик! – завопил я как резаный. – МОЙ! Вы мне его УЖЕ подарили! В СОБСТВЕННОСТЬ!.. Я мог делать с ним, что хотел!.. Вы же сами сказали: теперь он ТВОЙ!
– И компьютер уронил, – продолжала матушка. – И чашку разбил, синюю с золотым цветком на донышке!..
Тут у двери завозились, и в квартире появился Мурзик. Он был весел и румян. От него вкусно пахло пивом. В руке он держал еще две бутылки. Он зазывно позвякал ими друг о друга.
– Пива хотите, господин? – закричал он еще с порога.
Матушка напряглась. На ее щеках проступили красные пятна.
Мурзик ворвался в комнату, увидел матушку.
– Госпожа… – сказал он, расплываясь еще шире. – Ох, радости-то!.. Пива хотите?
Матушка встала. Выпрямилась. И огрела его по морде.
Мурзик моргнул, отдал мне бутылки.
– Это… – промолвил он. На щеке у него отпечаталась матушкина ладонь, выкрашенная охрой.
– Каторжная морда! – ледяным тоном промолвила матушка. – Мерзавец! Подлец! Обманщик! Втерся в доверие! Разорил моего сына!.. Заставил его связаться с комми!.. Заманил его в секту!..
– Какую секту? – пролепетал я. Это было уже что-то новенькое. – Какие… комми?..
Она повернулась ко мне.
– Одумайся, Даян! А пока не одумаешься – ты мне не сын!..
И швырнула в меня какой-то скомканной бумажкой.
– И не смейте меня провожать! – крикнула она, выходя из комнаты. Хотя ни один из нас не пошевелился.
Хлопнула дверь. Мурзик пошел заложить засов. Я развернул бумажку. Это была вырезка из «Ниппурской правды».
Товарищ Хафиза постаралась. Расписала нашу неудачную попытку слиться в едином герое как омерзительное сектантское радение.
Я был выставлен в очерке как грязный и растленный рабовладелец, жестокое животное и главарь бесстыдной шайки, а Мурзик – как моя жертва, вовлеченная в отвратительные сектантские практики побоями и запугиванием.
Досталось и остальным, в частности – Цире («испорченная до мозга костей проститутка, использующая похотливые устремления кровососов в целях собственной наживы»), Луринду («погрязшая в расчетливом разврате с хозяином так называемой фирмы»), Ицхаку («кровосос, эксплоататор, растленный тип, извращенец, чье грязное воображение…» и т.д.)
Очерк назывался «КРОВОСОСЫ РАСПОЯСАЛИСЬ». Кто-то заботливо вырезал его из газеты и потрудился прислать моей матушке.
Мурзик спросил жалобно:
– И что теперь будет?
– Позлится и перестанет, – сказал я. Но на душе у меня стало погано.
Мурзик взял бутылки и пошел на кухню их открывать. Вернулся. Сел рядом на диван, протянул одну мне, к другой приложился сам.
– Хорошо хоть по бабам прошелся? – спросил я. Я понял вдруг, что скучал без Мурзика.
– Ага, – сказал Мурзик между двумя глотками пива.
Нам вдруг разом полегчало. Я фыркнул.
– Паровозик я сломал, надо же! До сих пор обижается…
– А что, правда сломали?
– Да не помню я…
Мы помолчали. Мурзик вздохнул тихонько. Хорошее настроение постепенно возвращалось к нему.
Вдруг я заговорил о том, что не выходило у меня из головы все эти дни.
– Слушай, Хашта… Как это все-таки вышло…
– Что мы с Энкиду так опозорились-то? – договорил за меня Мурзик. Я понял, что и он об этом неотступно думал. – Да вот, мыслишки разные… Поначалу тоже думал: может, туфта все… Может, грезилось нам… Может, не Энкиду мы вовсе… А потом другая мысль пришла… Видать, не всех Энкиду мы вместе собрали…
– В табличках у Циры сказано – «семь». Нас и было семь. И на каждого, заметь, цирина рамка вставала.
– Так-то оно так… – Мурзик вздохнул. – А ведь я – не знаю уж, как вы – там не только Энкиду видал…
– Там был Гильгамеш.
– Во. И он был… как бы это выразить…
– Не весь, – сказал я. – Гильгамеш был не весь. А Энкиду – весь.
Мы помолчали еще. Мурзик сказал, что, пожалуй, еще пива возьмет. И ушел.
Пришла кошка. Поинтересовалась бутылками. Ушла, подняв хвост.
Затем вернулся Мурзик. В карманах у него звякали бутылки.
Сел рядом со мной, протянул одну мне, другую взял себе. Снял зубами пробку. Потом, по моей просьбе, снял и на моей бутылке тоже.
Мы продолжили.
– Стало быть, один из семерых – Гильгамеш, – сказал Мурзик. – Я пока за пивом ходил, вот что подумал…
А я пока Мурзика ждал, ни о чем не думал. У меня пиво в голове гуляло.
– Стало быть, Энкиду был тоже не весь. Не хватало какой-то малости. Ну, самой малой малости. Такой малой, что мы и не заметили… А седьмой из нас – Гильгамеш.
– Так рамка же вставала…
– А может, она и на Энкиду, и на Гильгамеша встает… Мы же не проверяли…
И с бульканием влил в себя сразу полбутылки.
Я глотнул пива. Подумал. Еще раз глотнул. Еще немного подумал.
– Ты Энкиду. Мы проверяли. Я тоже Энкиду, правильно?
Мурзик молча кивнул.
Я продолжил ход своих мыслей.
– Луринду с Изей – тоже. Они были в прошлом, видели…
– Стало быть, кто-то из тех, кто в прошлом не был. Господин Буллит или товарищ Хафиза.
– Ты предлагаешь учинить над ними эксперимент?
– Да не знаю я!.. Пойдут ли на такое… По-моему, мы здорово их тогда напугали.
– Твою Хафизу напугаешь, – проворчал я, снова вспомнив статью «КРОВОСОСЫ РАСПОЯСАЛИСЬ».
Мурзик покраснел.
– Кто ж знал, что она такая дура…
Мы допили пиво. Поставили бутылки на пол. Уставились в пустоту невидящими глазами. Мы думали.
Потом я сказал:
– Слушай, Хашта. А ведь мы еще Циру не проверяли…
– А эту как проверишь? Сама себя она в прошлое не отправит. А к Бэлшуну ни за что не пойдет. Как завидит, так от злобы аж зубами клацает. И он ее очень не любит… Боится, что ли?
Мы снова задумались. Я понимал, что рано или поздно нам придется вернуться к нашему опыту. Мы должны найти седьмого Энкиду, мы должны слиться в едином герое и изменить мир. Иначе нас до конца дней будет мучить совесть. По крайней мере, меня.
Смертный приговор не был отменен. Он просто откладывался. Честь не позволяла отступить с поля боя. Мы были должны. Должны!..
Я покосился на Мурзика. Того, похоже, не слишком мучили сомнения. А что ему!.. Сперва по рудникам-шпалоукладкам таскался, потом я его по морде бил, а теперь вот шваброй грязь по нашему офису возит… Тоже мне, веселая жизнь. Ясное дело, Мурзику милее в единого героя влиться.
А вот мне… да, мне было что терять. И оттого я малодушничал.
Мурзик встал и подошел к телефону. Я следил за ним мрачным взором, но не останавливал.
– Дело такое, Цира… – сказал Мурзик в трубку. Ни здрасьте, ни до свидания. Это была его обычная манера разговаривать по телефону. – Мы тут с господином кумекали и докумекались вот до чего… В общем, бери свой алмазный член и приезжай. Проверим, как и на что он встает. Ага. Ну, к нам. Пива хочешь? Я еще схожу. Мне получку сегодня дали…
Он положил трубку и повернулся ко мне.
– Приедет.
– Ты что же это, Хашта, получку пропиваешь?
– А что? – удивился Мурзик. – Что еще с ней делать? Глядеть на нее?
– Ты ее мне отдавать должен, – сказал я. – Я на тебя кучу денег угрохал. Забыл?
– Так с вами же ее и пропиваю, – объяснил Мурзик.
В этом была своя логика. К тому же Цира обещала приехать. И жить нам оставалось очень недолго.
Я махнул рукой.
– Возьми еще пива… И крекеров каких-нибудь, что ли…
* * *Мурзик ушел за пивом, крекерами и апельсиновым соком. Я улегся на диван, стряхнув на пол книжку «Солдат и королевна. Повесть для малограмотных». Это Мурзику партия подарила. Вместе с дипломом о ликвидированной безграмотности. На обложке надписала: «В ознаменование успешно завершенных курсов всеобщей грамотности от единственной партии трудящихся». И печать поставила. Фиолетовую. Печать въелась в плохую бумагу и проникла на обратную сторону листа.
