Евгений Шалашов - Лихое время. «Жизнь за Царя»
От подобного тона Его Величество почувствовал себя юнцом, застигнутым за непотребством, а наемники вытянулись в струнку.
– Я жду… – ласково-лениво сказал Жолкевский, поигрывая знаком власти – позолоченной булавой, украшенной драгоценными камнями.
– Ясновельможный пан… – начал излагать заводила.
– Шапку и саблю… – перебил гетман.
– А? – не сразу понял шляхтич, но сообразил – кинув клинок в ножны, снял траченную молью шапку с некогда красным, а ныне грязным верхом, тряхнул ею перед гетманом и снова надел на голову. Прочие также убрали оружие и обнажили головы перед начальником.
«Канальи! – проскрипел зубами король. – А ведь передо мной и не подумали преклонить колени!»
– Вот, теперь говорите, пан Кшиштоф, – разрешил гетман, удивив короля знанием имени безлошадного шляхтича (коль скоро воюет в пеших наемниках, а не посполитовом рушении).
– Его Величество решил забрать у нас воинскую добычу, – сообщил шляхтич, кивая на тело боярина. – Дал за нее только десять талеров! Вот! – с укоризной продемонстрировал пан Кшиштоф кошелек.
– А какую цену назначили вы? – поинтересовался гетман.
– Я хотел бы получить за доспехи хотя бы четыреста талеров! – отчеканил повеселевший шляхтич.
Его Величество, сгорая от стыда, решил, что гетман сам предложит солдату достойное вознаграждение! Однако старый военачальник оказался хитрее:
– Пан Кшиштоф, если вы взяли кошелек и развязали его, стало быть, вы приняли плату, – пожал плечами Жолкевский.
– Ясновельможный пан гетман… – вспылил Кшиштоф, но товарищи, прислушавшись к речам воеводы, ухватили его за плечи и что-то зашептали.
– Пан Кшиштоф, вам не следовало принимать кошелек, – наставительно произнес коронный гетман. – Но если вы приняли плату, то теперь эти доспехи – собственность Его Величества… И еще… – раздумчиво сказал пан Станислав. – Как старший в гербе, я скажу, что мне стыдно за родича, что спорит с королем о таких пустяках, как четыреста талеров.
Солдат-шляхтич, осмыслив сказанное, одобрительно хмыкнул, поклонился гетману и, проигнорировав короля, ушел, о чем-то радостно галдя со своими товарищами.
Его Величество, прекрасно поняв второе дно в словах старого гетмана, решил сделать вид, что он ничего не понял. Повернувшись к Жолкевскому, король сказал, пытаясь вложить в слова побольше сарказма:
– Благодарю вас, ясновельможный пан гетман.
– Пустяки, Ваше Величество, – усмехнулся пан Станислав, слегка склоняясь в седле. – Как я понял, вы решили взять в свое собрание доспехи князя Мстиславского?
– Вы узнали князя? – удивился король.
– Я узнал доспехи князя Федора, – кивнул гетман. – Стальная бармица, с эмалевыми пластинами и чистым золотом… Этот панцирь стоит тысячу талеров.
– Поверьте, я думал вовсе не о цене доспехов, – сказал король и поправился: – Точнее, не об их денежной цене…
– Они будут хорошо смотреться рядом с доспехами царя Василия Шуйского и регалиями русских царей. Покойный князь Федор Мстиславский – первый боярин Русского государства и первый претендент на царский трон.
– Который пришел на помощь принцу, – покачал головой король.
– Кстати, Ваше Величество, – церемонно поклонился великий коронный гетман. – Я приехал, чтобы сообщить вам, что принц Владислав отдал мне свою шпагу.
– Где Его Высочество? – поинтересовался король, и тут голос его слегка дрогнул: – Какой выкуп вы возьмете за принца?
– Я не торгую сыном своего короля и его шпагой, – слегка усмехнулся гетман. – Принц Владислав доставлен в ваш шатер.
– Благодарю вас, – от души поблагодарил Станислав гетмана и, разворачивая коня к ставке, повлек за собой свиту.
Как бы то ни было, но мятежный принц – родной сын, которому предстоит передать трон и титул короля Речи Посполитой! А чтобы передать титул в республике, где короля выбирают пьяные шляхтичи, для этого еще надо постараться!
Для полноты счастья Сигизмунду не хватало тепла. Костер, разведенный посередине шатра, и жаровня, о которую Его Величество грел руки и ноги, помогали мало. Король пил горячую воду и наблюдал, как ест его сын. Сам король решил обойтись без ужина – с утра предстояло отстоять мессу по случаю победы и исповедаться.
Владислав, начинающий полнеть красавец, сидел за походным столом и вяло ковырялся в жареной рыбе. Возможно, после пиршеств, которые закатывали ему мятежные вельможи, аскетический ужин отца казался чересчур скудным. Или принц Владислав еще не отошел от битвы.
Когда принц закончил трапезу и принял из рук лакея салфетку, чтобы обтереть пухлые губы, король строго спросил:
– Надеюсь, Ваше Высочество, вы посещали мессы и не забывали о святом причастии?
– По мере сил, Ваше Величество, – уклончиво ответил принц, которому не хотелось объяснять, что среди мятежников, половину которых составляли кальвинисты и православные, искать ксендза ему было недосуг. Однако король все понял сам.
– Завтра же я пришлю вам своего духовника, чтобы он наставил вас и подготовил к исповеди, – сурово изрек Сигизмунд III Ваза, нахмурив брови.
– Я сам приму исповедь у Его Высочества, – вмешался отец Алонсо, скромно сидевший в уголке. Епископ Смоленский, сняв доспехи, остался в скромной черной сутане, более приличествующей прево захолустного монастыря, нежели епископу. Только тяжелый золотой крест, усыпанный бриллиантами (подарок Его Величества!) указывал на его высокий сан.
– В таком случае мне не следовало ужинать… – сконфузился принц, указывая на тарелку с остатками рыбы, которую нерасторопный слуга еще не успел убрать.
– Ничего страшного, – благодушно изрек епископ, поглаживая крест. – Думаю, я смогу отпустить вам и этот грех. Его Величество, – поклонился отец Алонсо в сторону короля, – показывает нам образец христианского поведения, но от юноши не стоит требовать жесткого исполнения всех правил. Я вижу, что юный принц полон раскаяния. Сontritio cordis[20] – первая составляющая святого таинства покаяния. Значит, я могу назначить и confessio oris, и satisfactio operis[21].
Сигизмунд только неодобрительно покачал головой, но оспаривать мнение епископа не стал – право индульгенции в руках матери-церкви. Сам король всегда постился накануне причастия и исповеди.
– Хотелось бы верить, что Его Высочество действительно полон раскаяния в своих грехах. Пренебрежение к святой молитве – страшный грех! – сказал король.
– Да уж, Ваше Величество, – вздохнул принц, откидываясь на спинку простого стула. – Отпущение грехов мне необходимо… В сущности, в течение двух лет я только и делал, что грешил.
– Вы хотите сказать, что два года вы не посещали мессы? – с ужасом спросил король.
– О, нет, Ваше Величество. Я о другом. Эти люди, которые пошли за мной, верили мне…
– Что такое, сын мой? – недоуменно спросил король. – Неужели вы считаете грехом то, что вы сделали как сын своего отца и как будущий король Речи Посполитой и Московии?
– Не знаю, Ваше Величество, – покачал головой принц. – Рассудком я осознаю, что все, что было сделано, сделано правильно. А сердцем…
– В вашем сердце, дорогой принц, должно быть одно – любовь к истинной вере! – наставительно произнес католический монарх. – Во имя этой веры можно совершить все, что в глазах иных людей кажется грехом!
– Так говорят иезуиты, – сказал принц и процитировал: – «Если римская церковь назовет белое черным, мы должны без колебания следовать ей…»
– Вы стали сомневаться в истинности слов великого Лойолы? – нахмурился король. – Неужели распространение и защита веры, воспитание добрых католиков не стоит трудов?
– Нет, Ваше Величество. Я ни на минуту не усомнился в этом, пока был там. Но сейчас, здесь, я в сомнении – правильно ли я поступил?
– М-да, два года пребывания среди еретиков не пошло вам на пользу… – хмуро сказал король. Посмотрев в глаза сына, Его Величество устало произнес: – Сын мой, вы сделали огромное дело. Вы сумели собрать вокруг себя всех недовольных, всех еретиков. Сегодня мы наконец-то сумели разгромить тайных и явных врагов истинной веры!
– Эти еретики – ваши подданные, – парировал принц. – А я вывел их под удары кавалерии и пушки, словно на убой!
– На убой… – хмыкнул король. – Милейший принц… Когда «лисовики» выманили наших «добрых» союзников, а ваша артиллерия принялась их громить, мне не казалось, что вы вывели войска на убой. Напротив, на какое-то время я даже усомнился – а не является ли рокош принца Владислава настоящим.
– Нужно же было соблюдать правдоподобие, – несколько смущенно ответил принц. – Проиграть сражение, еще не начав его, было бы странно… И потом, я предполагал, что первыми в бой вступят именно татары и казаки. Стоит ли жалеть мусульман и схизматиков?
– Вот теперь я вижу, что вы истинный сын своего отца! – обрадовался Сигизмунд. – Тогда к чему все эти разговоры о грехе?
