Андрей Посняков - Черный престол
— Подарки в переметных сумах возьмете, эвон. — Мечислав кивнул в сторону коня, которого спорая Онфиска уже привязывала к овину.
Остановившись у дома, Любомира окинула двор хозяйским оком:
— Мы поснедаем чуток, а вы сначала забор доделайте. Орая к стаду пошлите… Ну а как доделаете, так уж ладно — выбирайте подарки!
— Ой, благодарствуем, тетушка! — враз завизжали девки. Не очень-то баловали их тут подарками. С утроенной силой они взялись за колья — поставили вмиг, даже про Ладиславу с Любимой забыли, впрочем, толку-то от тех — чуть.
Мечислав-людин с Любомирой, помолившись Рожаницам и Роду, уселись за стол. Вернее, поначалу уселся один гость, Любомира выставляла яства — коровьи копченые языки, телятину, грибы, запеченные в горшке вместе с духовитыми травами, ржаные лепешки, вареную рыбу, орехи, сладкие палочки из затвердевшего сока лопуха, ягоды: малину, ежевику, смородину, ну и, само собой, бражку из тех же ягод. Забористую, духмяную, вкусную.
— Откушай, гостюшка дорогой, опосля о делах говорить будешь.
Мечислава не надо было упрашивать — проголодался с дороги, да и вообще сегодня не завтракал. Присев рядом, Любомира пригубила бражку, да всё подкладывала лучшие куски в стоявшее перед гостем большое деревянное блюдо, время от времени справляясь, вкусно ли?
— Ухх! — Сытно рыгнув, Мечислав откинулся к увешанной волчьими шкурами стенке. — Вот уж ублажила, люба!
Изловчившись, он ущипнул хозяйку за бок. Та довольно засмеялась.
— Вот теперь можно и делами заняться, — хищно улыбнулся Мечислав. — А ну, тащи сюда парня! Или нет… Постой-ка! Он где у тебя?
— В погребе.
— Эх, темновато там. А здесь неудобно…
— В овине посветлей будет.
— А где овин? От очага далече?
— Рядом, меж амбарами.
— Ладно, тащи его в овин, а я пока очаг разожгу поболе. Да, девок своих отправь куда-нибудь.
— Ужо отправлю. Ох, радехоньки будут.
Выйдя на двор, Любомира кликнула девок. Пождала… Те что-то не очень спешили явиться.
«Наверное, за амбаром подарки смотрят, гадюки!» — усмехнулась про себя хозяйка. И верно — обе девки, Онфиска и Лобзя, обнаружились за амбаром, под молодыми березками. Фыркая, словно лошадь, Онфиска примеряла подвески, а Лобзя едва натянула на себя куцую телогрею с беличьим мехом, сидевшую на ней, как на корове седло.
— Ишь, верещат! — ухмыльнулась Любомира. — Баски ль подарки?
— Баски, тетушка! — довольно откликнулись девки. — Нравятся.
— То-то же… Можете пойти на реку, ради гостюшки. Отдохнете там, заодно ягод да грибов соберете. Девок всех с собой заберите, да смотрите, чтоб не убегли.
— И рыжую?
— И рыжую.
— Ой, тетушка…
— Я вам покажу «ой!». Ну, что сидите? Не по нраву, так живо отправлю глину месить.
— Ой, по нраву, тетушка! По нраву.
Прогнав со двора девок и проводив их взглядом, покуда не скрылись за деревьями, Любомира, поднатужившись, отвалила в сторону огромный камень, закрывавший ход в погреб. Откинула дверцу:
— Жив ли, паря?
— Да жив пока.
— А жив, так вылезай!
Пошатываясь, Ярил Зевота выбрался наружу, щуря глаза от яркого дневного света. Светило солнышко, бежали куцые облака по голубому небу, легкий ветерок шевелил листья росших за амбарами березок.
— Что встал? Шагай давай. — Любомира подтолкнула парня в спину. Тот не удержался на ногах, упал, смешно подвернув руку. Обернулся… И закусил губу, увидев перед собой Мечислава.
— Здоров будь, Яриле-отроче, — ухмыльнулся хозяин корчмы. — Пойдем-ко в овин, поговорим.
Рывком поставив парня на ноги, он развернул его, взявши за плечи, и увесистым пинком придал правильное направление.
— Угольков из очага принеси, люба, — повалив отрока лицом вниз, попросил Мечислав. — Ну, от так-то лучше будет. — Связав Ярилу руки за спиной, он уселся ему на ноги, крикнул: — Ну, где ж ты, люба?
— Иду. Несу уже.
Любомира принесла на железном листе раскаленные докрасна угли.
— Ты чего хочешь-то от меня, дядько? — всполошился Ярил, но Мечислав ткнул его носом в землю:
— Погоди ишо говорить. Не пришло время!
Хозяйка усадьбы с любопытством смотрела на распластанного навзничь парня.
— Сыпь-ка потихоньку угольки ему на спину, — с усмешкой приказал Мечислав.
— Может, спину-то заголить сначала? — осторожно осведомилась женщина.
— Зачем? Ты сыпь, сыпь… Кошма тут есть какая? Или помело?
— Помело — вон, в углу.
Горящие угли упали на спину Ярила Зевоты. Он сразу же почувствовал жар, закричал, завертелся. Рубаха вспыхнула на его спине, запахло паленым мясом… Несчастный Ярил завопил от боли. Задергался, из глаз его полились слезы.
— Не надо больше, дядько Мечислав, не надо! Я всё скажу, всё! Спроси только…
Мечислав словно бы не слышал его. Отошел, взял помело, смахнул с Ярилиной спины угли.
— Не надо…
— Чтой-то угольки попритухли. — Мечислав покачал головой. — Люба, сходи-ка за горяченькими.
— Ой, не надо, дядько…
— Не надо, говоришь? — Мечислав перевернул несчастного отрока на спину. — А вот теперь говори, тля! Да успей, покуда люба моя с углями не вернется.
— Это всё он, варяг. Он колдун, — затараторил Ярил, облизывая давно потрескавшиеся, но так еще и не зажившие до конца губы. Мечислав-людин молча слушал его, недоверчиво усмехаясь. — Он про тебя мало выспрашивал, дядько. Больше про Ильмана Карася да про Дирмунда-князя, будто я знаю что про князя, я же не знаю про него ничего, а он…
— Дело говори! — угрожающе напомнил Мечислав. — Кто этот варяг?
— Я и говорю… Вяряга зовут Олегом. Хельги по-ихнему. Он у меня волос срезал, для заклятья. Сказал, как не буду его слушаться — так вмиг околдует. Вот и пришлось…
— Что ты для него вызнал?
— Об Ильмане немного… О делах наших тайных.
— Ух, тля! Ладно, не пужайся. Дальше!
— О Харинтии Гусе. О караване его невольничьем, что отправится скоро к радимичам.
— Почему к радимичам, когда к древлянам? — удивленно переспросил Мечислав.
— По кольцам височным. — Ничего не утаивая, Ярил Зевота жалобно посмотрел на своего палача. — Ильман, когда приехал, ими хвастал. У радимичей такие кольца, никак не у древлян.
— Умен, пся! Что еще?
— Они — Хельги этот, еще там есть узколицый, хитрый, Ирландцем кличут, да монах, да молодой воин, тоже варяг, Снорри, — верно, решили за Харинтием податься. Искали они, ране еще, девок своих пропавших, да сгорели те на лесном пожарище где-то в древлянах.
— В древлянах, говоришь? Ну-ну… И что за девки?
— Белявая, звать, кажись, Ладиславой, чернявая, рыжая… Я про девок-то им так и не вызнал, не смог.
— Про что еще вызнал, тварь? Ну!
— Всё вроде…
— Ах, вроде! Люба, давай-ка уголья.
— Нет! Нет! Я еще не всё… не всё сказал… Знай, Мечиславе, нападения на Хеврония-чаровника да на квасников — их работа.
— Ах, вот как! И ты, пес, их… Ухх! — Мечислав с удовольствием закатил Ярилу несколько смачных оплеух. Парень потерял сознание.
— Оклемается, ништо. Теперь выждем. Пошлешь кого раны ему маслом помазать, чтоб поджили чуток… До вечера. Вечером еще разок попытаем. Да, мыслю, он уж все сказал, тля.
— А потом? — подняла глаза Любомира. — Так и буду его в погребе держать?
— Зачем? — Мечислав усмехнулся. — Ночесь придушим его, да в реку. Ну, пойдем-ка за березки, люба!
— Пойдем… Этого-то закрыть бы надоть.
— Да куда он денется? Идем же, идем…
Ягод, грибов, орехов уродилось в это лето изрядно! Девушки довольно быстро набрали полные корзины белых и рыжиков и уселись у речки перебирать, — может, где червивый какой гриб попадется. Рыжую с собой не взяли, посадили за кустами, к старой березине за ногу привязав. Чтоб не смотреть на нее, не лопнуть со смеху, и так уже…
— Спели б, девы, грустное что-нить? — закинув косу за спину, попросила Онфиска. — Да ягод поешьте — не все ж тетке нести.
— Песню? — Любима грустно улыбнулась. — Певала я когда-то песни. Грустных-то и не упомню, вот, может, свадебную?
— Давай свадебную, — бросив в рот горсть малины, кивнула Онфиска.
Любима запела:
Еста, добрые люди,Гости полюбовные,Званые, незваные,Усатые, бородатые,У ворот приворотнички,У дверей притворнички.
Чистый тонкий голос девушки разнесся далеко над рекой, над лесом, затухающим эхом отразился от другого берега и замер в зеленых луговых травах.
Молоды, молодки,Хороши походки… —
пела Любима, а Ладислава, не зная слов, лишь покачивала в такт головою, не очень-то и веселой выходила песня, грустной скорее…
Дочери отецки,Жены молодецки,Чесаные головы,Обутые голени.
Вспомнился Ладиславе молодой варяжский ярл, красивый, как ясный месяц. Белое лицо, волосы, словно спелая рожь, аккуратная бородка, а глаза… синие-синие, как Нево, далекое озеро-море!
