Пётр Макаров - Часовщик
- Ты точно всё в листах написал? Слова никакого не утаил?
Кручу ладью в руках. Метр почти, в смысле, заводская мерная сажень, в длину. Запальный люк открыт, фитиль спиртовки вывернут не сильно, в меру. Отчего, действительно, не работает колесо?
- Дай-ка ключи. - вскрываю 'палубу', открепляю привод весел, вынимаю и осматриваю двигатель. Вроде нормально всё. Хотя, что-то надстройка влажная. Ну-ка...
- Не опрокидывали? Трубка в воду не окуналась?
- Было дело, не углядели, о чурбачок стукнулась. - 'медведь' показывает куда-то в сторону берега.
- Вот от того и не работает. Вода в воздуховод попала. - а для горения воздух нужен. Пока помолчим об этом.
- Суму с ключами дай! А сам чти лист второй, место шестое, да гляди, вру я, или нет!
Дело нехитрое - аккуратно продуть воздухозаборник. Гнутую медную трубочку в 'камеру сгорания', к выходу забившегося воздуховода, и дунуть посильнее. И выходной патрубок заодно продуем. Теперь крышку на место.
- Чурбачков каких дайте. А ты, уж не ведаю, как звать, останься, да смотри. В листах и правда не всё писано. Хотя, даже лучше - держи двигатель.
- Епифаном зовусь. При митрополите обретаюсь, сюда за разумение приставлен - а чего держать-то.
- Двигатель. Вот это всё, вместе собранное, зовется паровым двигателем. Ровно держи, сейчас сам проверять будешь.
- Чего там проверять, ты ж сам чинил. Или вину на меня свалить хочешь?
- Ты держи. Не зря же тебя к княжичу приставили? Вот и гляди, как что устроено, мало ли случается, буду в отъезде - может, починишь.
- Чурочки подавал сам Иван. Из рук у охраны взял, зыркнул на подавальщиков, и нам понес. Интересно пацану.
Слава богу, нормально всё. Пыхтит машинка, струйка пара из нее бьёт.
- Руки убрал! Княжич, ведь и обвариться недолго так! - Иван как-то изумленно-испугано смотрит. Не кричали на него раньше, что ли?
- Тут, если без ума подойти, покалечиться можно. Когда собрана игрушка, пар в малый котел уходит, там оседает, и в реку по трубке, уже водой, течет. Если б батюшка твой Большой наряд войсковой без прикрытия оставил, много ли от него толку было б?
- Не смей...
- Чего не смей? Сейчас руку под пар сунешь, завтра сабелькой играть не сможешь, а потом друзья твои в землю лягут, неумеху защищая?
- Я не неумеха! Меня дядя Иван учит, вой знатный!
- И что дядя Иван скажет, если ученик к нему с обваренной рукой придет?
- Подождем немного, и всё. За год, говорят, холопа из деревенских выучивал, у которого руки к плугу привычны.
- Холопа, говоришь? А вот такому - тоже холопа за год учат? Дай-ка ножик.
Метрах в тридцати росла когда-то ива. Или еще какое дерево из тех, что к воде тянутся. Покачал ножик - немалый, кстати, кинжал, скорее под взрослую руку. Послушал его, да и бросил. Вроде неплохо попал - на пол-ладони вошел.
- Научи! Ну научи, хочу так уметь!
- Ты, вроде, играть собирался? Так играй, а завтра приду в Кремль, поглядим, может и пришло тебе время учиться.
Иван с полминуты глядел мне в глаза. Потом развернулся к чурбакам с двигателем.
- Собирайте!
Чего не собрать. Крутится машинка, палит горючее. Затушили фитиль, собрали, отправили мальчишку играть на длинную прорубь, специально для игры прорубленную.
Глава 22
Пока возились с движком, пока подробно обнюхивались и договаривались о разном с Епифаном, уже и вечер наступил. Заехал в Кремль - вернее, подъехал, и вошел, ведя коня в поводу, договорился в дворцовом приказе о десятке листов бумаги. Надо бы больше, но и эти с кровью вырывал. Дорогая она сейчас, бумага-то, импорт.
Поутру хотел было подоить Оболенского-младшего на грамотного, умного и неболтливого будущего писца. Должен же кто-то вести записи и принимать доклады? Но пришлось ехать в Кремль. Оболенскому - известно к кому, а меня прямо с утра затребовал Иван, который будущий царь. Одни Иваны кругом, кошмар немца! По дороге получил устных зве... звездочек на погоны за то, что влез к княжичу в учителя. Долго рассыпался в уверениях, что в дурную голову просто не пришло ничего другого, чтобы отвлечь мальчишку от рискованного лихачества. Попутно получил за недостаточно вежливое обхождение с Аграфеной Глинской-Челядниной. Уже настучали, понятно.
У малого взыграло ретивое - учиться нож кидать. А над ним стоит эта самая Аграфена, глядит набычившись.
- Ты, княжич, коли уж вздумал учиться, помолись пойди. Дело долгое, не всякому дается, с налету и вовсе ни у кого не выйдет.
Пока малец колотил поклоны, успел поговорить с 'мамкой'. Предложил новыми всякими затеями приохочивать княжича к 'правильным' книгам. Мол, всё разумение в них, и никак иначе. Заодно тонко намекнул, что способный за себя постоять человек живет, обычно, дольше. И соответственно, роду Глинских жизни ровно столько же, сколь и Ивану. Кажется, проняло - спокойнее глядеть стала.
А потом мы ножички кидали, недолго. С непривычки княжич устал, упарился, и был отправлен учиться - мол, в горячке бросать - дело дурное, толку не будет. А потом продолжим, как урок учителям ответит. Это, мол, мера успокоения - сосредоточиться на совершенно другом деле, и успешно его закончить. Аграфена, лично наблюдавшая за нашей беседой, глядит почти по-человечески.
Пошел в свою комнатенку, писать и думать. Впрочем, недолго просидел - только пошел искать Оболенского, как прибежал взмыленный холоп - как раз Иван Федорович и звал.
- Незнамо где шатаешься, а тут княгине нехорошо! Лекарь вокруг уже крутится, да сделать ничего не может.
Бегом, бегом по бесконечным лестницам и переходам кремлевским. Вот, наконец, и 'квартира' Елены. Народец какой-то толпится, старательно изображая бурную деятельность и скрывая любопытство.
В комнате, кроме больной и лекаря, крутилась вездесущая Аграфена, Василий 'Темный' Глинский - отец княгини, и еще какая-то средних лет баба, неплохо одетая. Кто такая - пес её знает, здесь ближние служанки могут быть одеты лучше, чем моя Катерина на Рождественскую службу. Ладно, не время для отвлеченных размышлений. У лекаря видок - краше в гроб кладут. Тоже, что ли, жизнью на княгиню завязан?
- Ну?
Две женщины, перебивая друг дружку, рассказывают. Не было ничего особенного, пообедала Елена, как обычно, лекарств не принимала, и вообще всё час назад было прекрасно. Потом началась резь в животе - и вот... Несет, простите, больную - и в основном уже кровью. Язва, что ли?
Пытаюсь 'прощупать', но организм незнаком, к тому же - женский, обмен веществ совершенно другой, да еще желудок и кишечник - сплошной узел боли. Пытаюсь 'перестроиться' с ощущений организма на вещества, но болевые импульсы забивают всё, и очень сильно отвлекают. Лекарь еще под руку что-то бормочет на весьма среднем русском. И пытается впихнуть ей какое-то снадобье - маленькую облатку.
- Брысь отсель! - то, что я собрался сделать, вообще-то варварство. Давлю функционал нервной системы - той части, что около желудочно-кишечного тракта. Это почти паралич выходит - но болевые центры в совершенно незнакомом мозгу нашаривать, получим на выходе гарантированный овощ. Ну, почти гарантированный.
Так, вроде полегче стало. Что же за дрянь такая подействовала? Прободения язвы, кажется, нет - сигналы о повреждениях идут от всей поверхности кишечника. Стоп, читал когда-то о восточной казни для особо важных врагов - 'бриллиантовый кофе'. Ищем углерод, благо это один из компонентов любой стали... полно его в кишках... что-то не то. Неужели яд? Но откуда тогда массированные повреждения именно кишечника? В изолирующих гранулах был, и в них желудок прошел? А откуда здесь, кстати, кальций? В каждой ранке? Слабо верится, чтобы княгиня известку жевала для пущей бледности и интересности.
- Стекляшку какую дайте, быстро! - ну точно, очень похожая структура, содержащая кальций. Я его давно научился замечать, еще когда флюсы для блауофена мешал.
- Теста сюда комок сырого, с кулак мой размером. И, Иван Федорыч, я сейчас ворожить буду, а как закончу - отволоките куда, чтоб не ближе сотни шагов от княгини был.
Катыш теста скользнул в пищевод, прошел желудок, и неторопливо двинулся по пищеводу, подталкиваемый стимулируемыми извне сокращениями мышц. Крохотные осколки стекла, буквально пылинки, выходили из кровоточащих ранок, которые вслед за этим быстро затягивались.
Через полчаса лицо ведуна было уже похоже на княгинино. Заострившиеся скулы у обоих, желтоватая кожа... Уже темно за окном было, когда Олег отвалился убрал руки от живота болящей, и буквально свалился с лавки. Напряженно, почти не дыша, сидевшие в комнате Иван Оболенский и Василий Глинский выволокли из комнаты тяжелое, бессильно болтавшееся тело, передали на руки холопам.
Глава 23
За ночь просыпался дважды. В первый раз, скорее, очнулся - и в весьма мерзком состоянии. Кропотливая, долгая работа с предельным напряжением вымотала напрочь. Себя-то нелегко было бы так лечить, а уж работать с чужим организмом, в самой его глубине... И самое неприятное, придется еще не меньше одного раза потрудиться столь же тщательно и долго - в ранки могла попасть инфекция, я им вчера просто края сводил, чтобы не кровили сильно. Вот с этими мыслями я и очнулся среди ночи. Опознал свою комнатенку в приказной избе. Рядом какая-то девка дрыхла, на лавке. А я, значит, на сундуке. Растолкал - оказалась служанка местная. Велено ей за мной 'ходить'. Вот и сходи, милая, а вернее - сбегай, за квасом, или там сытом, и чем-либо пожрать. Побурчав пустым желудком минут двадцать, закинул в себя чуть не полтора килограмма мясного пирога, залил пивом - ничего больше жидкого девка не нашла. Не поблагодарив, завалился спать.
