Гибель старых богов - Дмитрий Чайка
Писец, второй час зачитывающий информацию с табличек, монотонно бубнил, описывая подоплеку измены. По всему выходило, что кучка предателей купила себе прощение ассирийского царя взамен на полное разорение родной страны и превращение ее в провинцию. Это было совершенно немыслимо, и даже недалекий Нарам-Суэн понимал, что его в лучшем случае ожидала участь бедняги Бел-Ибни, который два года умирал в клетке у ворот Ниневии, подвергаясь оскорблениям черни. Сегодняшняя жизнь, под крылом Хумбан-Ундаша, который решал все вопросы государства и громил врагов, устраивала его куда больше. Нарам-Суэн не собирался повторять ошибок своего отца и дяди, которые регулярно влезали в военные авантюры и бывали биты. Ташлишу кормил его редкими яствами, завозил лучшее вино, и регулярно пополнял гарем красивейшими девочками и мальчиками. И он не собирался убивать его, великого царя. Если бы хотел, в тот же вечер и убил бы, когда они сидели на постели покойного Халлутуша. Нарам-Суэн до сих пор вздрагивал, когда вспоминал, как его успокаивал ташлишу, обнимая окровавленной рукой. Нет, он Нарам-Суэн, жестоко покарает этих предателей, использовав ту капельку власти, которая у него еще осталась. Он жестом руки прервал писца и вымолвил:
— Достаточно. Виновны. Всех казнить. Имущество в казну, — и он величественно удалился, оставив ташлишу в приятном изумлении. Ну надо же, а царек-то совсем не дурак оказался, такую грязь на себя повесил, понял-таки правила игры. Вон как людей проясняет, когда им жить хочется.
После заседания Хумбан-Ундаш встретился с Надзирающим за Порядком.
— Мудрейший, я в восхищении. Шума поделился со мной, как вы провели расследование. Вы даже его удивили, а я вам скажу по секрету, это сделать непросто. Он тот еще зверюга.
— Сиятельный, у нас просто времени не было. И сейчас нет. Нам нужно народ подготовить, глашатаев послать, чтобы людям донесли, а потом сделать так, чтобы горожане сами их казни потребовали. Если мы их просто казним, в городе вспыхнет бунт. Это же высшие жрецы богов, а не разбойники с большой дороги.
— Дело говорите, мудрейший. Выведем глашатаев. И надо по кабакам и харчевням надежных людей разослать, чтобы они слухи распускали, один другого хуже.
Бывший жрец почтительно склонил голову, соглашаясь. Его люди уже вовсю чесали языками на рынках и в борделях, зная, что именно шлюхи и продавцы разнесут новость по городу быстрее всего. Собственно, они начали это делать еще до окончания следствия, и город уже начинал бурлить, ожидая официальной информации. А глашатаи, которые пошли по всем концам города, только ускорили процесс. К закату перед дворцом собралась толпа, которая хмуро поглядывала на оцепление из стражи, но пока вела себя спокойно.
Хумбан-Ундаш вышел на балкон, и горожане заорали в восторге. После серии унизительных поражений он был сейчас их кумиром. Толпа внимала.
— Люди! — громко заговорил ташлишу, — к прискорбию своему, я узнал, что у нас в государстве лучшие люди задумали измену. Город Сузы, где живете вы и ваши семьи, было решено сдать ассирийскому царю, как сдали Биллату. В том городе собаки живой не осталось, перерезали ассирийцы всех, как баранов. Вам же была уготована участь рабов в каменоломнях, а Сузы заселили бы мидянами и иудеями, что нагнали в прошлую войну.
Толпа закипела, раздались вопли:
— Да на кол их всех!
— Да ты с ума сошел, это же служители богов. Они покарают нас!
— Да в жопу твоих богов, раз такие служители. Я Ахурамазде поклоняюсь, и где твои боги! Я жив и здоров, стою перед тобой. Ассирийцы бы тут камня на камне не оставили.
— У меня брат под Кишем сгинул!
— А у меня сын единственный. Казнить гадов!
— Боги не потерпят такого!
В толпе кое-где начались драки.
— Люди, — заорал Хумбан-Ундаш, — что мы сделаем с теми, кто ворота наших городов врагу готов был открыть? Кто готов был наших детей на тяжкое рабство обречь! Вы, честные мужи, что сделаете с теми, кто ваших жен и дочерей на поругание воинам хотел отдать?
Немудреная манипуляция сработала на ура. Даже те, кто боялся гнева богов, орали, выпучив глаза и брызжа слюной:
— Смерть им! Смерть!
Те же, кто не орал, боялись возвысить голос против, потому что заведенная толпа разорвала бы их на части.
— Сжечь их дома! Жрецов на кол!
Тут Хумбан-Ундаш понял, что малость перегнул палку, и дальше он ситуацию не контролирует. По городу понеслись погромы и бессудные казни. Даже невиновных жрецов тащили из домов и рвали на части. Обезумевшие люди вламывались в их жилища, и громили там все в исступлении.
А-а-а! — визжала какая-то мегера, вцепившись в волосы жене жреца, — сучка гладкая! Сытно ела, сладко пила, а еще и в ассирийское ярмо нас суешь! Получи, тварь!
— Кто сына мне вернет! — визжала вторая тетка рядом, которая пришла выместить хоть на ком-то свою боль. — На, стерва, вот тебе! — и лупила одуревшую от ужаса, ни в чем не повинную бабу, почем зря.
Ограбив дома, жители их поджигали. Хумбан-Ундаш со стражниками метался по городу, чтобы не допустить того, что город погибнет без всякого нашествия.
— Люди, — орал он, — виновные будут казнены завтра у городских ворот! Приходите завтра, и все увидите своими глазами!
Кое-как разгоряченная толпа схлынула в предместья, оставив после себя разоренные кварталы и многочисленные трупы бедняг, которых легче
