Битва за Родину - Алекс Шу
У коменданта изумленно поднимаются брови. Он гримасничает, стремясь не заржать, и поспешно закрывается книжкой. Секретарь комсомольской организации тоже с трудом удерживает губы, пытающиеся расползтись в безумной ухмылке. Из-под книги раздаются полузадушенные всхлипы, переходящие в звуки, похожие на рыдания. Плечи Вячеслава Ивановича трясутся как у припадочного.
Ничего не понимающая Ильина переводит растерянный взгляд с коменданта на свою начальницу.
А магнитофон продолжает греметь, воспроизводя бессмертные звуки левого гимна Серджио Ортеги:
El pueblo unido, jamás será vencido El pueblo unido, jamás será vencido.— Достаточно, — секретарь комсомольской организации с безумным выражением лица, кусает губы, стремясь успокоиться.
— Там дальше «Белла, чао» и «Венсеремос» есть. Тоже можем послушать, — предлагаю я, невинно смотря на Добрынину.
— Выключай, — хрипит Алина Дмитриевна, прикрывая лицо ладонями, булькая, раскачиваясь и дергаясь.
Послушно отключаю магнитофон.
Минуту стоит тишина, а потом главная комсомолка техникума усилием воли душит подступающий смех и делает серьезную мордочку.
Добрынина поворачивается к Ильиной:
— Ты эти песни слышала?
— Да, наверное, — неуверенно отвечает толстая.
— Так да, или, наверное? — уточняет блондинка.
— Наверное, да, — бормочет растерянная Ильина.
— Аха-ха-ха, — прорвало наконец коменданта. Он ржёт как ненормальный, раскачиваясь в упоении на кресле, и стуча в экстазе ладонями по столешнице. Доронина смотрит на него, слушает заразительный громкий смех. Губы главной комсомолки разъезжаются в широкой ухмылке. Она кривится, корчится, пытаясь сохранить серьезный вид, но тщетно. Сначала Алина Викторовна тихо хихикает, не в силах остановиться, а потом хохочет, откидываясь на стул и тряся в экстазе ногами. И наши успокоившиеся девчонки прыскают и присоединяются к общему веселью.
Одна лишь толстая стоит красная как перезрелый помидор, не понимая причину смеха.
— Вот видите, — назидательно поднимаю палец вверх, — Комсорг Ильина проявила политическую близорукость и безграмотность, не узнав знаменитую песню чилийских коммунистов. Такие недалекие и, чего уж греха таить, глуповатые люди, не должны занимать высокую должность в ВЛКСМ. Они своей тупостью и идиотизмом позорят комсомол. Предлагаю убрать её с должности комсорга.
— Так, мы всё поняли, — ещё подхихикивающая Добрынина, аккуратно вытирает подушечками пальцев выступающие слезы.
— Вы можете идти. К вам вопросов нет.
— А с товарищем Ильиной, — блондинка бросает свирепый взгляд на побледневшую и съежившуюся пухлую, — мы сами разберемся.
27 октября 1978 года. ПятницаУтро началось как обычно. Звонок будильника, гигиенические процедуры в ванной, жареная картошка с сосиской и бутерброд с маслом. Сегодня мне нужно прийти на час раньше. Ольга Александровна, наш классный руководитель, поручила Саше Залесскому провести политинформацию, и тот строго-настрого предупредил одноклассников, чтобы не опаздывали и явились на «нулевой» урок в кабинет математики. Сориться с классным комсоргом не хотелось. Залесский был нормальным парнем, и с ним всегда можно было договориться. Поэтому пришлось вставать на час раньше, и в темпе одеваться, после быстрого завтрака.
— Сынок, куда ты убегаешь так рано? — интересуется мама, наблюдая, как я надеваю ботинки.
— Политинформация у нас сегодня, на нулевом уроке ма, — отвечаю родительнице.
— Настя, ты, кстати, меня дождись, на работу не убегай, — просит вышедший из гостиной батя, — я сейчас оденусь, в гараж сходим, и на машине тебя до НИИ подброшу. Минут десять-пятнадцать подожди.
— С удовольствием, — улыбается мама, — мне уже надоело в общественном транспорте толкаться годами. Ты машину купил, а мы на ней почти не ездим.
— Вот и проедемся как раз, — подмигивает родительнице батя, — а потом я тебя ещё и с работы заберу.
— Договорились, — мамуля расцветает от счастья.
— Всем пока, я побежал, — снимаю куртку с вешалки в коридоре, подхватываю портфель и открываю дверь.
— Куртку застегни, на улице прохладно, простудишься, — летит в спину мамин голос. Бегу вниз, перепрыгивая через бетонные ступеньки. Распахиваю дверь подъезда, и выскакиваю на улицу.
Недалеко от подъезда стоит желтая «Волга» с шашечками. За стеклом бесформенным тюфяком расплылась по сиденью фигура таксиста. Она кажется мне смутно знакомой.
«Уже параноиком стал, постоянно знакомые мерещатся» — мысленно ругаю себя. Сзади обнаруживается такой же полный бородатый дед в серой телогрейке и кепке, надвинутой на глаза. Он искоса смотрит на меня, а потом продолжает что-то перекладывать в багажнике. Неприятно кольнуло в груди. Старик, вроде самый обычный, почему же мне не по себе?
Что же меня насторожило? Мысли лихорадочно мечутся, пытаясь найти причину тревоги. Иду к школе, желтые листья громко хрустят под ногами, но успокоиться не могу. Мимо меня пробегают ранние школьники: веселая малышня, обгоняют пяти— и семиклассники. А я восстанавливаю в голове увиденную картинку, пытаясь вспомнить каждую деталь.
Что мне показалось подозрительным? Глаза! Точно. Они были не старческими, внимательными и цепкими. Глаза зрелого, но полного сил мужика, а не дряхлого деда. Что ещё? Странная схожесть фигур водителя машины и деда, оба полные и коренастые. Сразу вспоминаю свои похождения в Семеновке. Неужели? Меня бросило в пот. Петренко и этот прапорщик? Очень похоже!
Так, а если мысленно с деда убрать бороду, снять кепку и бесформенную телогрейку? Точно Петренко, мать его! Вычислил меня? Как?! Так спокойно. Вспоминаем встречу в деталях. Фальшивый «старик» скользнул по мне взглядом, и сразу потерял интерес. Значит, что? Не узнал, или узнал, но я его не интересую. Черт, он батю караулит тварь. Решил, что папа его обнес. А предки собираются выходить через несколько минут. Мля!!!
Резко разворачиваюсь у самого входа в школу. Бегу со всех ног домой, расталкивая в стороны, идущих за мной школьников. Мне что-то кричат вслед, но я ничего не слышу. В голове тревожным набатом звенит мысль «Только бы успеть, только бы не опоздать»!
27–29 октября 1978 года
Легкие работают как меха, закачивая воздух, сердце отбивает барабанную дробь в грудной клетке. На последнем повороте, подбегая к пятиэтажке, за которой открывается вид на наш двор, резко торможу. Осторожно выглядываю из-за стены. Петренко по-прежнему копается в багажнике, стоя спиной ко мне. Но пространство хорошо просматривается зеркалами «волги».