Битва за Родину - Алекс Шу
Шатенка сердито дергается, когда я, приобняв её за плечи, подтягиваю к себе.
— А ты все равно лучше и красивее, — шепчу в розовое ушко, и девушка успокаивается.
— Больше глаза на Аленку не пяль, иначе получишь, — шепчет Светка в ответ.
— Не буду, — покаянно обещаю шатенке.
Начинается вручение подарков. Девчонки мило щебечут между собой, вручают Алене полотенца, книги и другие безделушки, обмениваясь поцелуями. Мы берем презенты и цветы, и идем поздравлять именинницу. Меня удостаивают поцелуя в щечку и ослепительной улыбкой. А когда Сергей вручил рыжей английскую статуэтку, она счастливо взвизгнула, подпрыгнула, обняла застеснявшегося Мальцева и страстно поцеловала в губы. Серега первое мгновение растерялся, а потом сгреб девчонку в своих медвежьих объятьях и так ответил на поцелуй, что его пришлось совместными усилиями, с криками и смехом отрывать от раскрасневшейся Алены.
Играла музыка. Лирические песни гениальных «Песняров» сменялись печальными хитами Эдит Пиаф и задорными джазовыми мелодиями Эллы Фицджеральд.
Девчонки щебетали о чем-то своем. Серега пил со студентками вино, я обходился лимонадом, закусывал жареным куриным окорочком и салатиками, и отбивался от девчонок, жаждущих пообщаться со старым знакомым. Затем Светка их разогнала и потащила меня танцевать.
Мы медленно плыли на волнах бархатного баритона Луиса Армстронга
«And I think to myself what a wonderful world. Yes I think to myself what a wonderful world Yes I think to myself what a wonderful world».Рядом качались, обнявшись Сергей с Аленой, но мы не замечали никого вокруг. Всё окружающее пространство растворилось в карих глазах шатенки, и только проникновенный голос короля джаза звучал в сознании, наполняя душу теплом и нежностью.
Затем Луис замолкает, начинает играть новая мелодия, мы нехотя размыкаем объятья, но идиллию нарушает противный тонкий голос.
— Это что такое? — злобно орет толстая прыщавая деваха, стоящая на пороге. Рядом с ней с суровым лицом стоит тощая черноволосая подруга с длинным, как у Буратино, носом.
— И это советская молодежь! — продолжает орать толстая, — Что за идолопоклонство перед Западом? В нашем общежитии комсомолки слушают и танцуют под музыку капиталистов! Это возмутительно!
— Вот сука, — тихо шепчет Светка, — Это Таня Ильина. Комсорг моей группы. Редкая сволочь. Парни её десятой дорогой обходят, вот она и самоутверждается таким образом. А с ней, Инга Бойер — подружка и подхалимка.
— Чего орешь? — спокойно спрашиваю у полной, — Спокойно разговаривать, папа с мамой не научили?
— Ты кто такой вообще? — Ильина смотрит на меня бешеными глазами, — Посторонним здесь не место. Немедленно покинь общежитие!
— Никуда я не пойду, — отвечаю я, — Сейчас во всяком случае.
— Значит так, — заявляет толстая, — немедленно идем все вместе к коменданту. Там уже Добрынина находится. Будем с вами всеми разбираться.
— Кто такая Добрынина? — тихо спрашиваю у Светки.
— Секретарь комитета комсомола техникума, — отвечает она.
— Хорошо, — киваю я, — Сереж, останься пока здесь, а мы с девчонками пройдем, пообщаемся.
— Он здесь один не останется, — решительно заявляет комсорг, — слишком уголовная рожа. Ещё сопрёт чего-нибудь, а нам потом отвечай.
Останавливаю вспыхнувшего и желающего высказаться Сергея.
— Пусть тогда с ним Алена, Рая и Маша побудут, а мы с тобой пройдем.
Комсорг меряет меня неприязненным взглядом, несколько секунд молчит и соглашается.
— Хорошо, — цедит она сквозь зубы, и разворачивается к выходу.
— Серый собираешь всю зарубежную музыку, и грузишь в машину, систему и кассеты с Лещенко и Песнярами, можешь оставить пока, — тихо говорю Мальцеву.
Мальцев кивает.
Догоняю толстую, чернявую и девчонок.
Через пять минут, я со Светой, Ольга и Аня стоим перед пожилым усталым мужчиной и энергичной блондинистой девицей. Шнобатая Бойер к коменданту не зашла, осталась в коридоре.
— Вот полюбуйтесь Вячеслав Иванович и Алина Викторовна. Вы им ключи от зала доверили, чтобы день рождения по-человечески справили. А они там музыку американскую слушают, как у нас говорится, «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь», — ябедничает толстая, — налицо моральное разложение комсомолок Анисимовой, Творогиной, Семеновой, Доценко и Ефимовой. Считаю, что такое поведение безответственно, и предлагаю исключить провинившихся из комсомола, — тараторит толстая, — а также поставить вопрос перед руководством техникума, об отчислении этих студенток из нашего учебного заведения, за пропаганду западной идеологии.
— А где остальные девушки? — спрашивает комендант.
— В зале ждут. Там ещё с ними такой здоровенный бандит остался. Смотрят, чтобы он ничего не украл, — информирует Ильина.
Мужик ерзает на стуле и вздыхает. Неудобно ему. Похоже, человек нормальный, но связываться с толстой идиоткой, не желает.
— Что можете сказать в своё оправдание? — холодно смотрит на нас Добрынина.
Дергаю за запястье, приготовившуюся разразиться возмущенной речью Светку. В глазах Оли и Ани блестят слезы.
— Позвольте, я все расскажу и объясню, — обращаюсь к «Алине Викторовне».
— А кто ты такой? — интересуется главная комсомолка техникума.
— Я парень Светы.
— Хорошо, попробуй, — Добрынина с усмешкой смотрит на меня.
— Прежде всего, давайте разберемся по сути. Я вижу, у вас тут магнитофон кассетный лежит, — киваю на «Десну».
— Ну да, мы тезисы 18 съезда ВЛКСМ разбирали в кабинете у Вячеслава Ивановича, впрочем, не важно, — обрывает себя блондинка, — Что ты предлагаешь?
— Прежде чем делать далеко идущие и неверные выводы, предлагаю послушать песни, которые мы ставили, прямо здесь, а потом уже и решать, насколько они соответствуют обвинениям Ильиной, — смотрю на Доронину невинным взглядом, — у меня с собой как раз одна из кассет имеется. Слушаем?
— Давай, — с сомнением соглашается главная комсомолка, — ставь свои песни.
Достаю из кармана кассету, переданную мне накануне Серегой, вставляю в «Десну» и включаю магнитофон.
И через несколько секунд в кабинете звучит:
De pie, luchar Que vamos va a triunfar Avanzan ya Banderas de unidad
