Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные
Обширные планы, старые и новые, побуждали к действию: однако следовало дождаться ассекурационного письма от моего банкира, чтобы иметь возможность расплатиться с долгами. Как только шторм, остановивший сообщение Мессины с остальной Европой, утих - домоправительский мальчишка стал ежедневно бегать в почтовую контору и однажды пришел с пожилым служителем, крепко вцепившимся в плотный сверток. Старый и малый ревниво косились друг на друга, претендуя на одну и ту же награду. Дав по серебряной монетке каждому, я торопливо сломал печати. Дубликаты кредитных документов - вроде все правильно. А в этом пакете что?
От мэтра Вильена, нотариуса. 'Покорнейше довожу до сведения Вашего Сиятельства: согласно обнаруженным документам, интересующая Вас персона скончалась в марсельской больнице для бедных во время морового поветрия двенадцатого года и похоронена на кладбище приходской церкви св. Бригитты. Недвижимого имущества после покойной не осталось, вещи были проданы, чтобы оплатить погребение, отчасти же - розданы нищим. Выписка из церковных книг прилагается'.
Выходит, я шестой год вдовец?! Несчастная Жюли... Значит, у нее никого не было: ни другого мужа, ни детей, вообще ни одного близкого человека? Когда-то мне хотелось ее убить, а теперь едва удалось сдержать слезы. Вспомнил, как сам лежал в беспамятстве после Прута. Однако, сильно меня взволновало известие! Неужели на дне моей души еще сохранился остаток любви к этой женщине, вопреки всему пережитому из-за нее? Или именно потому и сохранился? Пусть у Боттичелли или в книжках ad usum Delphini богиня любви рождается из морской пены в идиллическом умиротворении. Знаем мы, как было на самом деле! Читайте Гесиода: такого кровавого безумия ни в страшном сне, ни в Преображенском приказе не увидишь.
Утешив совесть заупокойной мессой в кафедральном соборе, я двинулся в путь, из чистого упрямства избрав путешествие на корабле и совершив его на сей раз без приключений. Но русских гардемаринов в Керкире уже не застал: с началом осенних штормов галеры вернулись в Венецию, где юношей встретил агент Беклемишев с предписанием от государя оставить венецианскую службу и отправляться в Испанию, 'понеже в гишпанском флоте скорее возмогут практику в баталии обрести'. К счастью, сей расчет не оправдался, и в гибельную для испанцев битву у мыса Пассаро ни один из них не попал.
Родимый город обманул мои ожидания. Почти четверть века прошла со времени бегства отсюда, и слишком многое переменилось. Камни были на месте, но люди оказались менее долговечны. В доме, где я вырос, жило другое семейство, ничего не знающее о прежних обитателях. Соседи тоже съехали. За время безуспешных розысков так дохнуло спертым воздухом бедности, тесноты, узких интересов, грошовой экономии, что, выбравшись наконец из кривых переулков Каннареджо, возблагодарил судьбу, вовремя выдернувшую меня из этого болота. В безжалостном холодном свете зимнего дня все вокруг предстало слегка обшарпанным, тронутым легкой паутиной начинающегося упадка. Возможно, иллюзия: венецианское могущество подобно пизанской башне, оно падает несколько столетий и все никак не упадет. Два века назад португальцы обошли моих земляков и подорвали торговлю пряностями через левантийские порты. Потом Португалию саму отодвинули во второй ряд, испанцам грозит та же участь. Расталкивая соперников, вперед выбираются новые, молодые державы. В чем секрет успеха? И почему прежним любимцам богов не удается сохранить преимущество?
Думаю, дело в движении. Останавливаться нельзя. Современные люди не только опередили римлян и греков во многих отношениях, они все время стараются перехитрить друг друга. Стоит кому-то достигнуть совершенства в торговле, ремесле, военном искусстве и ослабить усилия, полагая цель достигнутой - рано или поздно найдется соперник, который его превзойдет. В открытии Нового Света вклад итальянцев, по совести, решающий. А что получила Италия? Ничего или еще меньше. Почему же процветающие торговые республики пятнадцатого столетия не устраивали сами морских экспедиций за Геркулесовы столпы? Зачем их граждане, начиная с Колумба, искали покровительства чужих монархов для отважных предприятий?
Да затем, что дома им не поздоровилось бы за такие идеи. Персоны, стоящие у власти и крепко присосавшиеся к привычным источникам богатства, сочли бы поиски новых морских путей покушением на собственное благополучие. Сытые сильны и крепко держатся за доставшийся им жирный кусок - зато у голодных больше страсти. Больше изобретательности. Рано или поздно они находят способ дорваться до желаемого. Насытиться. И облениться. И тогда все повторяется снова. Это так же справедливо для народов, как для отдельных семей: очень редко купеческая или банкирская фамилия сохраняет процветание дольше двух-трех поколений. Потом достояние проигравших становится добычей счастливых соперников.
Венеция давно пережила свой полдень, ее солнце клонится к закату. Торговое значение республики падает век от века. Средь пыльных атрибутов былого величия, под монументами в память прошлых побед, облитыми мягким золотистым светом (с легким оттенком крови, примешавшимся к вечерней заре), дремлет, сложив крылья, венецианский лев. Богатства тащат прямо у него из-под носа. Что из накопленных сокровищ может привлечь государственно мыслящего мародера? Какие трофеи стоит брать в первую очередь?
Брать надо головы, разумеется - умные. Нет более выгодной коммерции, чем скупка умов. Жить здесь уютней, чем в дикой России, но усыпляющая мелодия увядания звучит похоронным маршем для тех, чьи амбиции простираются дальше скромного достатка, приятного досуга и житейских удобств. Идеи и таланты остаются невостребованными. Люди, достойные лучшего, остаются всю жизнь на низких должностях, чахнут душою, предаются пьянству или просто целую жизнь сражаются с бедностью, погибнув для дел, к которым предназначены. Сие предоставляет редкую возможность делать добро с надеждой на прибыль, как же такую упустить?! Трудность лишь в том, чтобы отделить годных из прочей массы - но я вырос в этом городе и знаю, на каких струнах играть, чтобы за мной пошли, как за гаммельнским крысоловом. Пошли именно те, кто меня интересует. Даже денег не надо. Просто намекнуть на возможность повторить мой успех: 'Хочешь возвыситься? Ум и трудолюбие дадут такую возможность'.
Нет венецианца, который не считал бы себя самым умным. Зато второе требование - на деле доказать готовность к упорной работе - прореживает толпу не хуже картечи. Становится возможным вдумчиво выбирать среди оставшихся. Властям не очень понравилось, когда я начал сманивать подмастерьев из Арсенала, но воспрепятствовать они не могли: народ здесь вольный. Еще удалось нанять толкового слугу, чего не стал делать на юге, несмотря на неудобства. Когда Лука ругал на все корки вороватых сицилийцев, мне не хотелось огорчать его суждением, что неаполитанцы ничуть не лучше - однако это так. По ту сторону пресловутого Рубикона нравственность итальянских простолюдинов убывает с каждой милей (аристократия оной совсем не имеет на обоих берегах речки).
Попрощавшись с Италией и чуть не заморозив людей в зимних Альпах, продолжил я исполнение государевых предначертаний. Князь Куракин переслал, впридачу к поздравлению со счастливым бегством из берберийского плена, еще распоряжение заглянуть в Страсбург. Известно стало, что там швейцарец Жан Мариц, комиссар королевских литейных мастерских, третий год ведет опыты по изготовлению пушек путем сверления. Способ трудный, но многообещающий: обработка металла сверлом или резцом обеспечивает точность многократно большую, нежели литье, и можно ожидать соразмерного увеличения меткости.
Но прежде меня ждал гессенский perpetuum mobile. Его создатель произвел наилучшее впечатление при личном знакомстве. Замечательное лицо! На нем начертаны ум и воля. С удовольствием взял бы такого человека в капитаны, а при наличии должного опыта и знаний - в полковники. Он бы справился. Оценка вероятности, что двигатель действительно вечный, поднялась в моем уме процентов до пятидесяти.
Только сразу посмотреть на чудо механики не удалось. Комнату, где вращалось (а может, и нет?) взбудоражившее ученый мир колесо, Его Высококняжеская Светлость ландграф Карл собственной рукою запер и опечатал личной печатью на два месяца, из коих прошла едва ли четверть. Первый опыт такого же рода, проведенный осенью, длился две недели, второй - сорок дней, изобретатель с гордостью показывал мне протоколы, заверенные целой комиссией придворных.
Червь сомнения вновь зашевелился. Какого дьявола повторять одно и то же испытание трижды? Да еще на протяжении такого времени? Инерция может двигать устройство в течение минут, хорошая пружина - часы, ну пусть сутки, вряд ли больше... За два-три дня все должно быть ясно! Можно вернуться после Страсбурга, но едва ли осмотр сверлильного станка займет у меня столько времени. Вычленив из списка бесполезных зевак под протоколом два имени - архитектора Фишера и молодого лейденского профессора Гравезанда, я принял решение сначала потолковать с ними. Тем временем Франческо, мой новый слуга, получил приказ ненавязчиво подружиться с прислугой изобретателя.
