Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные
Просыпаюсь под громкий скандальный крик: во дворе наш капитан последними словами ругает гостеприимного хозяина.
- Лука, в чем дело?
- Взгляни, Алессандро: лодку украли!
- Называй меня 'сиятельством', пожалуйста. Украли - и черт с ней!
- Ваше Сиятельство, мы могли бы на этой лодке дойти до самого Неаполя! Или продать ее и добыть немного денег: у господина графа, наверно, есть владения, а у моей семьи теперь из имущества остались одни долги!
Крестьянин пресерьезно уверяет, что наш трофей наверняка унесло ветром, потому что его не привязали и плохо вытащили. А рожа хитрая! Меня разбирает смех: неплохую сделку он провернул, получив отличную рыбацкую барку в обмен на четыре краюхи хлеба и галлон домашнего вина! Как бы то ни было, ссориться со здешними жителями не резон. Вон у ограды маячат молчаливые фигуры: пока ничего не делают, но при обострении спора наверняка вступятся за своего. Слегка заржавленный от морской воды ятаган за поясом Луки способствует их сдержанности - однако доставать оружие не стоит. Все-таки в гостях.
- Капитан! Ты вроде говорил, здесь город недалеко?
- Несколько миль.
- Пошли. Нечего тянуть, уже почти полдень.
Под громогласные рассуждения Капрани о воровской породе проклятых сицилийцев спускаемся вниз и бредем на восток вдоль самого моря, по чистейшему золотистому песку. Здешний конец октября - под стать петербургскому июлю. Солнышко вовсю пригревает, ветер ослаб, и только громадные волны продолжают свой бег отголоском бушующего где-то далеко за горизонтом шторма. Усталость еще не избыта. Когда возле одинокой башни, охраняющей берег, дорога решительно поворачивает и начинает круто взбираться в гору, становится трудновато. Этьена приходится почти тащить на себе, по очереди подставляя плечо под здоровую руку. Забавную картину мы представляем, должно быть, со стороны. Четыре оборванца в грязной, стоящей колом от морской соли одежде с чужого плеча, едва передвигающих ноги, но пытающихся сохранять достоинство.
Открывшийся между холмов город заставил меня застыть соляным столпом. Над крышами лачуг, в беспорядке взбирающихся на высокий холм, царили гигантские колоннады античных храмов. Только теперь дошло, что это Агригент, родина Эмпедокла! 'Джирдженти' по-местному, надо же так латынь исказить! Если бы волновавший некогда парижан диспут о достоинствах древних и новых народов происходил здесь - победу присудили бы предкам за явным преимуществом. Слишком режет глаз сочетание величия и убожества в столь тесном соседстве. Четырехсаженный атлант лежит навзничь, как павший в бою воин. На заросших травой ступенях амфитеатра пасутся козы. Только одно осталось неизменным за два с половиной тысячелетия: судя по выбору места для города, пираты и тогда свирепствовали не меньше нынешних.
Зайдя в первую же базилику на нашем пути, явно переделанную из языческого капища, попросили служку вызвать священника и обратились за помощью. Надо же дать католической церкви случай проявить деятельное милосердие. Увы, патер предложил только исповедь и причастие, а одалживать деньги послал к евреям. С легким сердцем сознавшись в многочисленных убийствах, двинулись искать ростовщика. При нашем непрезентабельном облике не получить бы ни сольдо, если бы Пажес не нашел общих знакомых с местными добытчиками серы: некоторую часть ее продают во Францию. Добыв, под поручительство владельца серной шахты, небольшую сумму, наняли повозку до Мессины: море по эту сторону острова считается слишком опасным, суда ходят только караванами и с надежной охраной.
Там удача улыбнулась еще шире: встретился купец, знакомый по Марселю, и затруднения с деньгами остались позади. Материально я потерял очень мало: перед путешествием почти вся моя наличность осталась в банковской конторе, в обмен на переводное письмо венецианскому агенту банка. Восстановление бумаг принципиальных трудностей не составляло, хотя требовало времени. В капитанском зале лучшей портовой таверны, куда зашли перед расставанием, мы решали более срочные дела. Список неаполитанских матросов, для передачи тринитарианцам (и последнего уцелевшего француза вписали сюда же). Цены и условия выкупа, а также прочие обстоятельства, с этим связанные.
После сего я счел своевременным спросить обоих моряков о расчетах на будущее. Этьен пожал плечами:
- Вряд ли мне доверят новое судно. Придется искать должность помощника или maitre d'equipage - при условии, что рука будет хорошо действовать. Иначе - не знаю...
Лука едко усмехнулся:
- Тебе еще можно позавидовать. Я заложил все свое имущество, чтобы купить 'Сан-Дженнаро'. Прятался от испанцев, ходил на Сардинию, чтобы поскорей расплатиться с долгами. Теперь корабля нет, а долги остались. Если до весны не найти денег, отцовский дом пойдет с молотка. Разбоем, что ли, заняться?
- А если бы вам предложили места в военном флоте?
- Смеетесь, граф? Офицерами торговых моряков не возьмут, а ниже - неинтересно.
- Почему не возьмут? В русском флоте большой некомплект. Особенно в Азове. Сразу капитанами, конечно, не примут, но лейтенантами на фрегаты и линейные корабли - вполне. Либо на вспомогательные суда, если непременно желаете в капитаны. И для опытных матросов места найдутся.
Капрани мечтательно прищурился:
- Честно говоря, я бы лучше подался в каперы, чем на линейный корабль...
- Разумеется: какой же итальянец любит военную дисциплину?! Ничего твердо обещать не могу, однако поделюсь небольшим секретом. В моих планах - приобрести несколько торговых судов, и если шведская война затянется или турецкая возобновится... Тогда почему бы и нет? Торопиться нам с вами незачем, можете подумать. С родными поговорите. Вот адрес в Амстердаме: пишите русскому послу князю Куракину, для меня.
Оставшись тет-а-тет с Пашкой (обычно слуг не сажают с собой за один стол, но после побега он состоял на особых правах), я посмотрел на него с задумчивостью:
- А у тебя какие планы?
- Э... Это как?!
- Так. Очень просто. Думаешь, мне такой слуга нужен?
- Чем же я нехорош? Спасал вас, выручал, а теперь - гоните?
- Освобождаю. Ты мне дал волю, а я тебе. Мы в расчете. Что нас всех вызволил - спаси Христос. Если хочешь, в ножки поклонюсь. Но доверять все равно не стану: меньше, чем за месяц, ты совершил два предательства. Молчи, не оправдывайся. Понимаю твои резоны. Это ничего не меняет. Коль дадут хорошую цену, ты меня еще раз продашь.
- Разве ж я виноват? Мир так устроен, что каждый своей выгоды ищет!
- Вот и ищи подальше от меня. Умен, ловок, совести отроду нет - не пропадешь.
- А ежели я здесь останусь? Обратно домой не хочу.
- Теперь ты вольный. Твое дело. Так даже лучше.
- Почему?
- За отложение от православия знаешь, что полагается? При всей моей благодарности, врать ради тебя государю Петру Алексеевичу не буду.
- Так и вы, господин граф, молитвами себя не утруждаете. Вас-то государь терпит?
- Не твоя печаль, родной. Да и не государева. До моих молитв обоим вам дела нет - это папы римского забота. Деньги возьми. Тут, если без вина и девок, на год хватит. Живи, как знаешь. В деревне скажу - сбежал.
Неприятно быть обязанным такому засранцу. Прогнав парня, я думал, что он кончит свои дни если не на плахе, то хотя бы на каторге. Но ошибся. Через много лет некий виргинский плантатор прислал мне письмо с предложением купить долю в чугунолитейном заводе близ Балтимора, колония Мэриленд. Ничего особенного, коммерческие пропозиции я получал в изобилии - однако звали плантатора Поль Найтингейл, и был это не кто иной, как заматеревший Пашка Соловьев. Помнится, еще подумал: бедные негры...
Вечное движение
Солнце зашло. Штормовой ветер гонит по небу едва различимые в гаснущих сумерках клочья туч, далеко внизу беснуется темная вода в кружевах пены. Самое надежное судно не спаслось бы в гибельных водоворотах, недаром море под этой скалой древние считали обителью Харибды. А из пещеры на другой стороне пролива скалила 'полные черною смертью обильные, частые зубы' многоглавая Сцилла.
Только Гомер напутал сослепу. Или Ливий Андроник, переложивший великого старца на язык римлян, злоупотребил пиитическими вольностями: согласно поэме, расстояние между стеснявшими путь хитроумного Улисса утесами не превышало полета стрелы - на самом же деле пушкой не дострелишь. Интересно, какие небылицы будут спустя тысячелетия рассказывать о нас? И будут ли?
В тот самый день, как распрощался со спутниками, я с отвращением покинул гостиницу и снял верхний этаж в приватном загородном доме. Хотелось покоя и одиночества. Люди раздражали. Приказав поставить посреди комнаты немалый бочонок местного вина и запретив прислуге подниматься без вызова, принялся отмывать уязвленную душу кровью виноградной лозы.
