Андрей Буровский - Ад закрыт. Все ушли на фронт
– Мой контр-адмирал, нас пришли арестовывать. Взвод приведен в боевую готовность…
И тут же грянул механический голос:
– Внимание! Всем мятежникам, накопившимся в квартире G, выходить без оружия! Вы окружены! Выходы перекрыты! Повторяю: выходить без оружия! Выходить по одному без оружия!
Канарис двинулся к выходу.
– Я выйду один без оружия, – пояснил он. – Много людей с оружием выйдут, если у меня возникнут сложности.
– Вильгельм… – фон Манштейн сделал «руководящий» жест, – с вашего позволения, лучше я сам побеседую с нашей расстрельной командой…
– Пока не расстрельной, – заулыбался Канарис. – Держу пари, тут не обошлось без нашего общего друга Отто…
– Без него нигде не обходится.
С этими словами фон Манштейн двинулся к выходу. Петя двинулся было за ним… потом понял, что в этом нет необходимости. Он и так мог видеть лестницу, между вторым этажом и подъездом заполненную вооруженными людьми с хмурыми лицами. Он сделал так, что стало видно и слышно не ему одному. Невольно он восхитился фон Манштейном – тот шел небрежно и легко, как на прогулку.
Улицу заполняло до полусотни человек – тоже с оружием и хмурыми. По напряженным лицам всех Петя почувствовал, какое страшное дело готовится: опять немцы будут стрелять в немцев посреди собственной столицы. В царстве этих хмурых людей странно выглядел празднично-напряженный, только что не радостный Отто Скорцени. Еще более странно выглядел небрежно-аристократичный фон Манштейн.
– Маршал, вы арестованы!
– Собираетесь проорать об этом на весь Берлин? – Фон Манштейн кивнул на рупор в руках Отто Скорцени. И, не давая передышки:
– Отто, вы идиот. У вас есть ровно одна минута, потом будет поздно, предупреждаю.
– Но вы арестованы, мой маршал! Велите сдаться всей своей охране и всем лицам, засевшим в квартире!
Фон Манштейн мотал головой:
– У вас ровно одна минута, чтобы присоединиться к своей армии, получить новый чин и потом не подвергнуться репрессиям.
И что-то дрогнуло в лице Отто Скорцени.
– Вы не можете присваивать чины, – наставил он палец на фон Манштейна. – Вы восстали против Великого Фюрера! Мятежники не могут давать назначений!
Когда он произнес это, Пете стало предельно ясно: боя не будет, Скорцени сразу начал торговаться.
– Вы не забыли, что я маршал? Не забыли? Даже если Гитлер арестует меня в двадцать минут первого ночи, в девятнадцать минут я еще могу сделать вас капитаном. Ваше решение – стать капитаном и получить Железный крест за проявленную…разумность или вернуться в Рейхсканцелярию к Гитлеру, в прежнем чине? Время пошло.
Фон Манштейн демонстративно уставился на циферблат.
– Это мятеж… – неуверенно произнес Отто Скорцени. – Мятеж против Фюрера будет подавлен!
Манштейн мотал головой.
– Это не мятеж, а революция. Армия берет власть, Отто. Я вам не сдамся добровольно… Если вы заставите солдат силой схватить и связать своего маршала, будет бой… Вы ведь не случайно не вошли в подъезд, верно? А скоро подтянутся и другие войска. За Гитлера – кучка придурков, за нами – армия.
– Вы тоже выбирайте! – громко обратился фон Манштейн к внимательно слушавшим солдатам. – Выбирайте между бесславной гибелью от руки ваших братьев, немецких солдат, и участием в общем труде.
Отто Скорцени гулко сглатывал слюну и молчал.
– Я знал, что вы невероятный кривляка, Отто, но я не знал, что вы такой идиот. Собственно, время закончилось. Пошли, поднимемся в квартиру, я покажу вам ваш участок борьбы.
– Какие гарантии? – быстро спросил Отто Скорцени.
– Моего слова вам мало? – удивился фон Манштейн. Скорцени еще раз гулко сглотнул.
– Тогда вот…
Фон Манштейн через голову снял что-то с шеи, протянул:
– Бабушка по отцу благословила этим образком. Семейная вещь, восемнадцатый век. Если я сдержу свои обещания, вернете.
Конечно же, Скорцени ничего в руки не взял. Он просто стоял и молчал. Молчание подзатянулось. Фон Манштейн пожал плечами, надел образок.
– Капитан Скорцени! – рявкнул он. – Потрудитесь принять под командование пополнение роты. Задание – занять издательство «Фёлькишер беобахтер», обеспечить выход экстренных номеров!
Даже сугубо гражданскому Пете было видно, как изменились позы солдат: их отпустило напряжение.
Канарис выплыл из подъезда так же небрежно, как фон Манштейн. Кинул Скорцени:
– Поздравляю!
Фон Манштейну:
– Рота спецназначения будет здесь спустя несколько минут… Как я понимаю, у нее будет новый капитан?
– Вы произвели меня в капитаны… За разумный поступок, – вмешался Скорцени. – А если я возьму типографию?
Какое-то время маршал и адмирал молча смотрели на нахала, потом разом расхохотались. Смех странно звучал на ночной тихой улице, заставленной машинами, заполненной вооруженными солдатами. Странно – но как показалось Пете, вместе с тем и жизнеутверждающе.
– Если возьмете типографию и обеспечите выход спецвыпуска, придется произвести вас в еще один следующий чин! – корчился от смеха фон Манштейн.
Пока смеялись, нарастал гул двигателей. Колоссальные грузовики заполняли почти всю ширину неширокой тихой улочки. Чуть не дошло до пальбы: люди Скорцени были готовы сопротивляться – они еще не знали, что теперь они уже опять вместе со всеми.
– Вовремя вы… – тихо обронил фон Манштейн Канарису.
– Телефон уже изобрели, – пожал он плечами, очень довольный.
Фон Манштейн окончательно вошел в роль военного вождя; размашистыми жестами он отправлял Скорцени на великие дела, не забывая включать в его отряд побольше людей Канариса под командованием его же офицеров – создавал противовес… на всякий случай. «Поразительно! – думал Петя, наблюдая за фон Манштейном. – Ну до чего это неискоренимо у немцев: привычка к начальственным интонациям и жестам, к подчинению и управлению».
– Нам тоже прикажете немедленно двигаться к своим гарнизонам?
– Как раз наоборот! Сейчас необходимо сесть на телефоны. Прямо здесь и сейчас. Отдать приказы по ближним гарнизонам: выступать! Подчиняться только командирам. При попытке перехватить командование задерживать лиц, пытающих взять власть. Попытки силового подчинения пресекать силой, вплоть до открытия огня. А ближние гарнизоны поднимаем сейчас! Надо брать радиостанцию, телефон и телеграф, блокировать рейхсканцелярию. Сейчас! Промедление смерти подобно.
В некоторых гарнизонах и правда пошли перестрелки: части СС пытались войти в расположение части, их останавливали огнем. В Карлсруэ дошло до настоящих боев, в Кельне и Ганновере ограничилось быстрой рукопашной. Не один Отто Скорцени перешел на сторону армии.
В эту ночь Германия спала недолго: уже к пяти часам утра, искореняя еврейский заговор, пресекая измену в нацистской партии, спасая отечество и выполняя волю народа, армия вступила в города.
Как и всегда в гражданских войнах, на поверхность мгновенно вылезла вроде бы давно придушенная нечисть самого разного «цвета». В Гамбурге военные моряки подняли красный флаг и запели «Рот фронт». В Мюнхене трое или четверо граждан объявили об отделении Баварии от Германии и неподчинении Берлину. Единственно, что хорошо: людей в форме нечисть боялась инстинктивно.
Стрельба разбудила берлинцев: телеграф и телефон взяли легко, а вот радиостанцию реально пришлось брать.
А через 20 минут по всему Третьему рейху звучали радиоголоса, разъясняя творящееся на улицах. И разъяснили! Все дело, оказывается, в том, что пробравшиеся в руководство рейха жиды решили погубить цвет германского Генералитета. Местами грузовикам с солдатами даже кричали «Ура!».
Что плохо: в это утро вещал другой, непривычный радиоголос: Геббельс бесследно исчез. Отыскался он только через сутки, но не где-нибудь, а при попытке пройти в свой бывший кабинет и сесть там в привычное кресло. К тому времени министром пропаганды сделался уже молодой носатый Альтеншульц; своего кресла он отдавать не собирался… Но место Геббельсу, конечно, нашли – очень уж привычный для всей страны голос, полезный.
Грузовики еще натужно рычали на мостовой, втягиваясь в город, разгоняя воркующих голубков, когда фон Манштейну позвонил Мюллер.
– Надеюсь, маршал, вы обратили внимание – я знал о вашем выступлении, но моя организация не приняла никаких мер.
– Я понимаю вас так, что вы капитулируете?
Мюллер помолчал с четверть минуты, после чего раздалось:
– Невозможно капитулировать перед единомышленниками, мой генерал. Я присоединяюсь к вам. Мной арестованы Гиммлер и Розенберг.
Молчание…
– Продолжайте выполнять распоряжения нового правительства.
– Слушаюсь!
Гарнизон Берлина «присоединялся» по мере движения частей. Кучка эсэсовцев, по-собачьи преданных лично Сладчайшему Фюреру, фанатиков национал-социализма, ничего не могла изменить. Боя практически не было.
