Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
Что за проклятие довлеет над тобой, Россия?!
Кто наложил его?! Какие силы?!
Почему тебе достаются никчемные, ни на что не способные правители, почему сыны твои почти спились, вымерли, измельчали, деградировали всего за одно поколение?!
Почему гамбургеры из просроченных продуктов, кола из ядохимикатов, приводящая к язве желудка, и прочие «прелести» западной демократии стали важнее памяти предков? Что случилось с людьми, если они молча позволили облеченным властью ублюдкам развалить огромную державу, каждую пядь которой предки защищали ценой своей жизни? Они, состарившиеся, но еще жившие тогда, цеплялись за прежние устои и были гонимы своими детьми за замшелость советских идеологических догм.
Герои, спасшие весь мир от фашизма, раздражали своих детей!
Поистине проклятие наложено на эту страну!
Уже позже, дети и внуки этих героев, прожившие двадцать лет в условиях разнузданной российской демократии, спохватились, заговорили о том, что их обманули. Да только время было безвозвратно упущено.
Играя на их чувствах, кучка наделенных властью приспособленцев вторила то же самое, а на деле – сменяя друг друга, наплевав на все и на всех, беззастенчиво воровала на протяжении последних тридцати пяти лет, с момента развала СССР, преумножая собственные капиталы на заграничных счетах.
Они лишили людей уверенности в завтрашнем дне, украли его, подсунули взамен дешевую поделку с названием: «свобода и демократия».
Они ни с того ни с сего вдруг стали элитой и мгновенно разбогатели на воровской приватизации, оставив в дураках весь народ, строивший страну своими руками.
Они присвоили всю государственную собственность, но и этого им показалось мало.
Они начали скупать недвижимость за границей, готовя пути бегства на тот случай, если вдруг народ на дыбы подымется, как медведь, и сомнет их всех, раздавит. В итоге так и получилось: когда тут запахло жареным, власть имущие и прочие нувориши в панике бросились вон из страны.
Они отправляли туда своих отпрысков для получения ими элитного образования, разваливая при этом старую советскую школу. Образованными управлять сложнее. Не нужны им грамотные, а нужна тупая рабочая масса, которая будет обогащать их самих и наследников уворованных капиталов.
Они думали только о себе и своих близких, что, в общем-то, не предосудительно, но методы, избранные ими для достижения желаемого, без всякой натяжки можно квалифицировать по статьям Уголовного кодекса Российской Федерации. Другое дело, что кодекс этот и вообще законы писаны ими для простых людей – быдла, но никак не для них самих, избранных этим самым быдлом.
Они превратили передовую некогда державу в сырьевой придаток не только Запада, но и Китая. Плевать на государственный престиж и национальную гордость. Главное – деньги!
Они развалили все. Вообще все. Потому что неспособны к управлению государством, у руля которого оказались по странному стечению обстоятельств, а может, по воле некой высшей темной силы, целенаправленно уничтожающей Россию.
Во всем виноваты они. Этакий конклав, изолированный от народа.
А что же сам народ? А он, как всегда, – ни при чем. Люди не виноваты, конечно же. Гораздо проще в своих бедах обвинить кого-то другого, а еще лучше – неопределенный круг лиц – их. Тогда и отвечать ни за что не нужно. Тогда и совесть вроде как чиста: а мы при чем? Что мы могли? Нас и не спрашивали.
Конечно, не спрашивали. Потому что молчали. А почему безмолвствовали? Боялись расправы? Но если б поднялись все, кто посмел бы всех тронуть? Быстрее власть отдаст на съедение кого-то из своих, дабы успокоить бунтующих, утолить в них жажду крови, а затем продолжить вакханалию воровства и разрушения государственных основ. Так не раз бывало в истории государства Российского, когда на копья тех же стрельцов сбрасывали кого-нибудь из власть имущих. Но ведь и это не решение проблемы! Одних насадили на копья, другие остались. Сама система осталась.
Значит, война – единственный выход из этого порочного круга?!
Как бы цинично это ни звучало – да! Потому что мирным путем изменить уже ничего невозможно. Только распоследний дурак еще верит, что очередные выборы во все ветви власти могут что-то исправить в системе устоявшихся взяток, откатов и распилов…
Павел вздохнул тяжело.
Так что же выходит? Если Давыдов прав, то он, Павел, воюет против того, чтобы народ жил лучше? По всему так, раз он на стороне федералов. Ведь Объединенная Оппозиция подает себя как сила, выступающая на стороне простых россиян.
Так за что он сам воюет, в таком случае? И вообще, зачем воюет? Потому что привык выполнять приказы? Отчасти и даже в большей степени – да. Выполнять приказы и ни о чем не думать – проще.
Значит, он, русский офицер, хоть и разжалованный, воюет на стороне зла? А Давыдов защищает добро?
Чудны дела твои, Господи!
Гусев хмыкнул невесело.
Впрочем, федералы тоже за народ. А как иначе? Властная верхушка всегда обманывала людей. А кого еще обманывать, друг друга, что ли? И этих же людей теперь защищает их же руками.
Чем верхушка Объединенной Оппозиции отличается от верхушки федеральной власти?
Ничем.
Те же чиновники, не имевшие возможности воровать больше других, обиделись на тех, кто такой возможностью располагал, и бросились к народу: мол, защитим тебя, народ, от хапуг. А мы не такие, мы честные. Ты, народ, прогони этих воров, поставь нас у власти, а уж мы тебе…
Старая, как мир, песня…
И ведь верят люди! Вот что интересно. Жертвуют своими жизнями во имя великой идеи справедливости, каковой простые граждане никогда не видели.
Где правда? Кто прав?
Или в гражданской войне правых и виноватых нет по определению?
Как же разобраться во всем этом?
Лютый опять вздохнул:
«Вот накрутил, а! Сам черт не разберет! Прав был Клык, когда говорил, что все мои проблемы оттого, что много думаю».
Павел приложился к фляжке с уже теплой водой. Глянул на наручные часы. С начала провалившегося наступления прошло не так много времени – чуть больше трех часов. А впечатление – будто целая жизнь.
Знакомое ощущение.
Надо что-то решать с оружием. Самый доступный вариант – взять у убитого. Для этого необходимо продвигаться дальше.
Он покинул свое временное убежище и двинулся дальше, стараясь обходить кирпичные осыпи, чтобы не тревожить их, чтобы осколки не скрипели под берцами.
Солнце уже припекало. День обещал быть душным. После затяжного дождя все начало парить, усилилась и без того почти не проходящая вонь от разлагающихся тел.
Теперь Гусев стал осторожен, как никогда. Второго шанса Судьба ему точно не даст. Тем более что сейчас он практически безоружен, если не считать набитую автоматными магазинами разгрузку, пока бесполезными, да штык-нож, укрепленный на той же разгрузке на груди справа ближе к руке.
Павел извлек его из ножен – мало ли что. Конечно, против вооруженного автоматом или хотя бы пистолетом опóзера нож мало чем поможет, но хоть что-то, чем совсем ничего. Не брать же в руки кирпичи. Так и вовсе в неандертальца превратиться можно. Нужно найти оружие. Нужно найти оружие.
После того как группа беглецов, благодаря самопожертвованию Наумыча, оторвалась от преследователей, Игорь Огрешков несколько воспрянул духом. Появилась пока слабая надежда, что им удастся добраться до своих. Не теряя бдительности, он вместе со всеми продолжал пробираться по завалам, постоянно вертя головой по сторонам, стараясь не пропустить появления противника. И все же автоматная очередь, свалившая двоих, грохнула очень неожиданно. Все кинулись врассыпную, суматошно стреляя по сторонам. Все, как и в первый раз, когда их внезапно обстреляли опóзеры.
Игорь, петляя, словно заяц, умудрился заскочить в один из подъездов, пахнувший навстречу застоявшейся вонью разлагающегося трупа, заваленного где-то поблизости. Из-за образовавшегося завала хода дальше не было – всего лишь одна лестничная площадка. Идеальная ловушка.
Огрешков метнулся было назад, но слезящиеся от нестерпимой вони глаза уловили движение на залитой солнечным светом улице.
кто-то произнес:
– Вроде бы сюда один забежал.
Сердце Игоря от страха часточасто застучало.
«Заметили», – подумал он в отчаянии и поднял автомат.
Его ладони стали совсем мокрыми, а пот, стекающий из-под каски на лицо, еще больше разъедал слезящиеся глаза. Вонь не давала дышать, но Огрешков терпел.
На улице послышался скрежет битого кирпича под берцами преследователей, шум осыпи, падение и сдавленное ругательство.
Опять донесся напряженный голос:
– Тихо, здесь он где-то. Давай, кинь гранату вон в тот подъезд.
«Ну уж, хрен вам!» – отчаянно подумал Игорь.
Одним прыжком он очутился у выхода и выстрелил наугад.