Борис Сапожников - Большая игра

То и дело на горизонте мелькали фигурки всадников – разбойники Якуб-бека демонстрировали нам свое присутствие. Похоже, план Игнатьева не очень хорошо работал – никакого разлада в стане врага не наблюдалось, и разбойники продолжали преследовать экспедицию.

– Играют с нами, – произнес, опустив бинокль, Обличинский, – на нервах наших играют. Проверяют, крепкие они у нас или не очень.

– Как твои драгуны? – спросил у него я.

– Нормально, – махнул рукой он, – им не привыкать к таким штучкам, не первый год с восточными людьми дело имеют. А уж на линии ребята такие водятся, вроде того же Шамиля, что этим фору дадут. Так что за моих драгун переживать не стоит – выкрутимся.

– Спасибо, успокоили, – без тени иронии произнес я.

Дни тянулись длинной чередой. Казалось, наше продвижение замедлилось – так все стремились поскорее добраться до берегов Амударьи. Вот только непонятно, как мы будем сплавляться по ней, ведь никаких средств для этого у Можайского не имелось.

– А мы, как адмирал Ушаков завещал, – рассмеялся он в ответ на мой прямой вопрос насчет будущего сплава, – на месте флот построим. Тому ни холера в Севастополе, ни турецкие происки не помешали Черноморский флот построить, так и мы справимся.

Бодрый тон и показная шутливость не успокоили меня. Крылось за ними что-то, но я не мог понять, что именно. Вряд ли Можайский не имел вовсе никаких идей насчет сплава по Амударье, скорее, он предпочитал держать их при себе. Его право, конечно, но легче от этого на душе не становилось.

Наконец, на горизонте вместо опостылевшей уже выжженной солнцем степи замаячили стены Ургенча. Город это был не слишком старый по здешним меркам. Ему едва перевалило за две сотни. Он был окружен глиняной стеной, над которой не возвышалась ни одна постройка. Ворота оказались заперты, и открывать их никто не собирался. Городской правитель – не знаю уж, как он звался, – посчитал нас военным отрядом, собирающимся вторгнуться в Ургенч, и никакие уговоры графа не помогли. Ворота не открыли, более того, на стены вывели, наверное, всех воинов, что находились в городе, и теперь их зубцы украшал настоящий частокол копейных наконечников.

В общем, обогнули Ургенч и двинулись дальше. Запастись водой в городе, конечно же, не удалось, и паек урезали едва ли не вдвое. Вскоре мы еле тащились по степи, горбы верблюдов обвисли поникшими в штиль парусами, лошади начали спотыкаться от усталости и недостатка жидкости. Многие драгуны делились с верными скакунами своей и без того весьма скудной порцией питья. На третий день пути было принято решение выдавать людям разведенное вино, чтобы увеличить долю животным. Решение далеко не лучшее, потому что обессилевшие от жажды люди быстро хмелели и иные уже едва держались в седлах. Конечно, среди драгун таких не нашлось – все они были народом крепким, даже те, кто не из казаков родом.

Мои бойцы держались молодцами, даже Армас – человек северный и к подобному климату не привыкший. Хотя он уже столько помотался с командой по всей Европе и изрядной части Азии, что смена климата на него, как и на всех нас, почти не повлияла.

– Разбойники могут напасть на нас у Амударьи, – заявил Обличинский. – Надо не допустить хаоса, когда экспедиция доберется до ее берегов. И в этом я прошу вашей помощи, граф. Лейтенант Можайский со своими моряками уже обещал помочь.

– А может быть, как раз стоит допустить этот самый хаос? – неожиданно предложил я.

– Я, кажется, не совсем понимаю вас, граф, – удивился ротмистр. – Если на нас нападут, когда большая часть обслуги ринется к воде, это будет крахом всей экспедиции. Нас просто растопчут.

– Если мы будем сдерживать рвущуюся к воде обслугу, то да, нам конец. А вот если враг увидит хаос в наших рядах и кинется нападать, то мы, не отвлекаясь, сможем отбить атаку. И с немалыми потерями для бандитов.

Ротмистр помолчал с полминуты, переваривая сказанное мной, а после выдал:

– Иного сложно ожидать от героя Арабата. Теперь я понимаю, как вы смогли сдерживать британцев и немцев так долго. Жаль, что после не пошли по военной лестнице, Россия потеряла отличного генерала.

– Генералов у нас хватает, – усмехнулся я, – найдутся и получше моего.

– Да уж, – согласился Обличинский, – в генералах у нас уж точно недостатка нет.

Еще одним позорным условием, выставленным России странами-победителями, было сокращение армии на треть. Фактически после этого во внутренних губерниях почти не осталось войск – все они были сосредоточены на границах. Из-за этого проблемы с донскими и запорожскими казаками решить удалось далеко не сразу, и стоило это очень большой крови.

Однако самым печальным в военной реформе и сокращении армии стало то, что генералов это никоим образом не коснулось. Из армии увольняли офицеров, расформировывая целые полки, а то и распуская дивизии, но генералам, многие из которых никогда и близко не подбирались к районам боевых действий, всегда находили тепленькое местечко, часто просто выдумывая для них синекуры. В итоге, как показала ревизия, результаты которой каким-то образом просочились в газеты, расходы на армию выросли. И это притом, что общее число служивых сократилось больше чем на треть, как того требовали наши враги.

Так что в генералах недостатка русская армия уж точно не испытывала.

Амударья манила всех нас – даже верблюдов уже не надо было понукать, они почувствовали близость воды и быстрее шагали. Наутро перед последним переходом до реки лошадям раздали всю нашу воду, еще сильнее ужесточив норму для людей. Также в то утро никому не наливали вина.

Когда же Амударья появилась на горизонте, к ней рванули почти все. Погонщики буквально тащили за собой торопящихся изо всех сил верблюдов, прочая же обслуга бросилась к водной поверхности бегом. Драгуны и морская команда Можайского воцаряющемуся хаосу никак не мешали, однако и присоединяться к бегущим к воде не спешили.

Игнатьев подлетел к нам – гнев лучился в его лице. К тому же тон разговора был ледяным и спокойным.

– Что это такое? – процедил он. – Вы должны поддерживать порядок в экспедиции, Обличинский, а не манкировать обязанностями. Это уже похоже на предательство.

– Не разбрасывайтесь такими словами, граф, – отрезал ротмистр. – Не забывайте, что у меня есть шпага, и уж против меня вам точно не выставить другого бойца. Я отнюдь не пренебрегаю обязанностями, я как раз наоборот, занят делом.

– С вами я и сам сойдусь, если бросите мне вызов, – спокойно ответил Игнатьев, однако видно было, что гнев его несколько приутих. – Но, быть может, вы все же объяснитесь, ротмистр, раз уж: не изволили поставить меня в известность о своих намерениях раньше.

Вместо ответа Обличинский указал на кромку горизонта – там уже отчетливо виднелись фигурки всадников и окутывающее их облако пыли.

– Если бы мои люди находились сейчас в толпе, пытаясь хоть как-то ее организовать, эти ребята растоптали бы нас через пять минут.

Он вскинул над головой руку с зажатым в ней палашом и крикнул во всю мощь луженой глотки:

– Драгунство, стройся! Арбалеты готовь!

И вот уже от него меня и Игнатьева отрезает строй из более чем сотни всадников в зеленых мундирах. Через седло у каждого перекинут небольшой арбалет с узкими, но очень мощными плечами, снабженный специальной рукояткой и системой пружин для быстрого взвода. Опытный боец из такого делает по два-три выстрела в минуту, меткость, конечно, временами оставляет желать лучшего, но обычно этот недостаток компенсируется плотностью залпа.

Встав широким фронтом, колено к колену, всадники ждут следующей команды, и Обличинский не заставляет их медлить:

– Рысью, на шенкелях! Марш!

Приказ отдан – и теперь только от умения и выездки коня зависит плотность строя всадников. Однако ни один скакун не нарушает его, хотя все чувствуют свободу. Тремя рядами устремляются драгуны навстречу несущимся лавой разбойникам.

Те мчатся по степи, будто оживший кошмар Византии и Рима – всадники Аттилы Гунна, Бича Божьего. Развеваются грязные полы халатов и длинные лошадиные гривы. Ни о каком порядке и речи идти не может. Вскоре до нас доносятся их дикие вопли, какие на протяжении тысяч лет оглашали просторы Великой степи, предвещая смерть и разорение. Многие из всадников вскидывают луки, стреляют, казалось, целясь в небо, пускают стрелы по высокой дуге. От таких выстрелов толку почти нет – ни одна стрела не достигает цели, все вонзаются в землю далеко от копыт лошадей первых драгун. А вот ответный залп эскадрона страшен. Арбалеты бьют в лаву с удивительно большого расстояния. Длинные болты пробивают лихих разбойников, валя их с седел, поражают лошадей, и те кричат – страшно, почти как люди. За первым следует второй залп, а потом и третий, почти в упор. Он прореживает толпу бандитов, оставляя многих валяться в траве. Но для четвертого уже нет времени – и в дело идут палаши. Тяжелые драгунские палаши не чета легким разбойничьим сабелькам, они легко ломают их клинки, впиваются в тела, обагряя грязные халаты кровью, сокрушают ребра, рубят головы и конечности.