Кир Булычев - Наследник (1914 год)
Андрей предпочел бы побыть с Лидой вдвоем, но он был обязан Ахмету, да и предложение друга было соблазнительным.
Андрей взбежал наверх. Евдокия Матвеевна была дома, она открыла дверь и поцеловала Андрея в лоб, печально, по-матерински, будто на похоронах. Андрей, который готов был закричать с порога: «Поехали в ресторан!», смутился нелепости своего поведения. Они стояли в прихожей, Евдокия Матвеевна говорила нужные слова о том, какой человек был Сергей Серафимович и как это должно быть тяжело для Андрея. Андрей соглашался и не знал, куда девать руки. Почему-то все говорили об отчиме как о мертвом. А Андрею, что он его еще увидит.
– Проходите! – опомнилась наконец Евдокия Матвеевна. – Чего же мы здесь стоим?
– Простите, я потом к вам приду, – сказал Андрей. – Там внизу нас ждет мой товарищ. Он хотел нам помочь в одном деле… Мы с Лидочкой, если вы позволите…
– Как же так без обеда! Зовите своего товарища.
– Мама, не вмешивайся! – сказала Лидочка с незнакомой еще Андрею командной интонацией. – Андрей, спускайся вниз, я через три минуты буду.
Лидочка прибежала минут через пять. Уже одетая для выхода. В доме напротив к стеклам прижались удивленные лица – видно, автомобиль еще никогда не заезжал на эту улицу. Евдокия Матвеевна тоже выглянула и не скрыла удивления.
– Мы едем обедать куда-нибудь, где мамы не задают вопросов, – сказала Лидочка, когда они устроились и машина покатила вниз. – Я по твоему тону поняла.
– Умная женщина – это еще хуже, чем красивая, – сказал Ахмет.
Машина с трудом забралась к ресторанчику у Ак-Су. Лидочка и Ахмет разговаривали как давнишние приятели – хоть и виделись они мельком, но Андрей и Маргарита их как бы давно познакомили.
В ресторане они ели шашлыки, запивали их сухим вином, но Ахмет вина не пил, он попросил шербет.
Они вспоминали прошлое лето, Ахмет рассказывал о своем неудачном романе с Маргаритой и выступал в этом рассказе глупым извозчиком, который осмелился претендовать на руку прекрасной дворянки. Это было неправдой, но звучало смешно. Андрей засмеялся было, но увидел, что Лидочка даже не улыбнулась, спохватился, рассердился на себя, потому что уже несколько минут как забыл о несчастье.
Лидочка сказала:
– Я позавчера Колю фон Беккера видела.
– Где? Здесь? – удивился Андрей.
– У мола. Он в форме, еще красивей, чем прежде. Не сердись, Андрюша, этот факт меня не касается.
– В какой он был форме? – спросил Ахмет.
– Как у солдата. Только погоны такие… с разноцветным шнурком по краям.
– Ясно, – сказал Ахмет. – Наш Коля – патриот.
– Почему патриот? – спросила Лидочка.
– Вольноопределяющийся, – сказал Андрей. – Я тоже хотел стать. И если бы не эти события…
– Не говори глупостей, – сказала Лидочка, – я тебя не отпущу.
– И что тебе сказал фон Беккер? – спросил Ахмет.
– Он был рад меня видеть. Он служит где-то… В Феодосии, там береговая артиллерия.
– Хотел бы я быть таким вольноопределяющимся, – сказал Ахмет. – И патриот, и долг выполнил, и фронт далеко.
– Ты не прав, Ахмет, – сказал Андрей. – Куда его послали, там он и служит.
Ахмет не стал спорить. Детское приятельство давно уже дало трещины. А любит ли Колю Андрей? Конечно нет… и все же это Коля Беккер, брат Нины, сосед, о котором столько знаешь и прощаешь ему то, чего не простил бы чужому.
Вино было легкое, хорошее, прохладное. От столика открывался вид к лесу, зеленому и багровому ковру, наброшенному на крутой склон. Домики Ялты казались белыми кубиками, разбросанными шалуном у воды.
– У меня из головы не идет эта шкатулка, – сказал Андрей. – Как грабители могли догадаться?
– Ты о той шкатулке, что под полом? – спросила Лидочка.
– Да, – сказал Андрей. – А в городе уже все знают?
– Что ограбили, знают, – сказала Лида, – а про шкатулку ты мне сам рассказал.
– Когда?
– Ну вот. – Лидочка смутилась. – На Рождество, пока мы с тобой автобуса ждали!
– Вот и еще один подозреваемый, – сказал Ахмет.
Андрей спохватился:
– Как могло из головы вылететь? Прости, Лида.
– Я не сержусь, – сказала Лида, но она была чем-то озабочена.
– Поехали, что ли? – спросил вдруг Ахмет. – Меня ждут великие дела, как любил говорить Гарибальди.
Андрей настоял на том, что платит он. Ахмет развел руками. При Лидочке он робел. Он довез их до дома и умчался.
* * *После чая Евдокия Матвеевна оставила «детей» в Лидочкиной комнате, где на стенах висели голубые акварели. Лида, убедившись, что мать в самом деле ушла, сказала:
– Я очень перед тобой виновата, но я должна тебе все рассказать.
– Что случилось? – У Андрея провалилось сердце. Он сидел на стуле, любовался Лидочкой. И признание таким тоном доброго не сулило. – Ты встретила другого человека?
– Не говори красиво. Я к тебе хорошо отношусь, – сердито сказала Лидочка. – Но я должна показать тебе одно письмо.
Она раскрыла ящик письменного стола и вытащила оттуда пачку писем, перевязанную голубой ленточкой.
– Я раньше от мамы письма прятала. А потом поняла – она все равно найдет. Она у меня хорошая, но очень беспокоится. Она только делает вид, что к тебе расположена.
– А на самом деле?
– Она тебя боится. Она боится, что ты меня обидишь, соблазнишь и бросишь… Она всех мужчин боится, которые могут сделать мне больно. Ты не сердишься на нее?
– Нет.
– Вот письмо. Это письмо от Марго. Она мне прислала его еще весной. Я совсем о нем забыла. А сейчас, когда был этот разговор, я вспомнила.
Лидочка пробежала глазами первую часть письма, перевернула голубой листок и дальше прочла вслух:
– «Я видела Ахмета. Представляешь, он заявился в Одессу, где-то узнал наш адрес, подстерег меня. На извозчике с букетом роз. Ты не представляешь, какое это уморительное зрелище! Я признаюсь тебе, что была тронута. Он такой забавный. Он повел меня вечером в кафешантан. Я делала вид, что я светская львица, для которой все это, как говорят в Одессе, „семечки“. На самом деле ты знаешь, что я никогда там не была. Это очень пошло, но увлекательно и шикарно, Ахмет просадил кучу денег. Я думаю, что он взломщик – он совершенно не считает денег. Я старалась при нем ни слова o my dear friend, а он и не спрашивал. Я ему рассказала о твоем романе с Андрюшей. Роман в письмах – ах, как это мило! И даже рассказала, помнишь, ты мне призналась, как этот Андрюша хотел произвести на тебя впечатление и придумал романтическую историю про сокровище под полом в кабинете его дядюшки или отчима – не помню уж кого. Ахмет тоже смеялся, но он отзывается об Андрюше очень тепло. Хоть и считает его слюнтяем…»
Лидочка скомкала письмо и, как бы перенеся на него злость, швырнула в угол.
Сначала Андрей услышал и понял не ту часть, что касалась сокровищ, а мнение о его характере, которое Лидочку не удивило и не обидело. И это мнение Ахмета!
– Значит, Ахмет сказал неправду, – услышал он голос Лидочки.
– Он забыл, – сказал Андрей. – Не придал значения и забыл. Он бы сказал мне, если бы помнил.
– Андрей, ты самый добрый на свете, – заявила Лидочка. – А я так боялась, что ты рассердишься.
Постучала Евдокия Матвеевна и позвала пить чай.
– Спасибо, – сказал Андрей, – если вы не обидитесь, я уйду.
– Почему? – возмутилась Евдокия Матвеевна. – Сейчас придет Кирюша, мы посидим, вам надо быть среди людей – одиночество в вашем трагическом положении губительно. Послушайте уж моего совета.
– Я хочу попробовать пройти в больницу, – сказал Андрей. – Может быть, Глаше лучше. Может, меня к ней пустят.
– Завтра, – сказала Евдокия Матвеевна. – До завтра ничего не изменится.
Андрюша знал, что не останется здесь. Такая вот шлея ему под хвост попала, как говорила в таких случаях тетя Маня. Она говорила: «Ты, Андрюша, человек мягкий, можно сказать, бесхарактерный – и как многие бесхарактерные люди – страшно упрямый. А упрямство, учти, порок». Андрей и не мог бы сказать, что заставляло его уйти. Но Лидочка поддержала его:
– Мама, неужели ты не понимаешь, что Андрей переживает?
– Вы дорогу знаете? За церковью сразу направо, – сказала Евдокия Матвеевна. – Узнайте там, что надо Глафире. Я завтра могу прийти в больницу и принести. Может, мед ей нужен?
– Спасибо, – сказал Андрей, – я спрошу.
* * *В больницу Андрей пришел в половине восьмого.
Он спросил внизу у сестры, что сидела за столиком, в какой палате лежит Глафира Браницкая. Хорошо, что следователь сказал фамилию. Иначе он выглядел бы странным самозванцем. Пожилая ухоженная сестра сказала с немецким акцентом:
– К ней нельзя. Состояние тяжелое.
– Вы только скажите мне, в какой палате, – попросил Андрей. – Я завтра приду и уже буду знать.
– Палата седьмая, – сказала сестра. – Для особо тяжелых. А вы кто будете?
– Я ее родственник, – сказал Андрей. – Я специально приехал.
Сестра внимательно поглядела на Андрея и, видно, поверила ему.
