Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся
— Блин, и эти туда же, они что все сюда грабить пришли?
— Не волнуйтесь так, товарищ старшина. Это нам на руку. А насчёт того все ли – наверно не все, но многие. Некоторые просто пришли убивать, евреев например или вообще кого попало. Поэтому можете рассматривать их не как военных соперников, а как бандитов. Они нас, кстати, таковыми и считают. Если попадёмся, лагерь нам не грозит, только пуля или петля.
Среди присутствующих прошла волна оживления и тут же спала, они и так это знали, но принять не могли. А придётся.
— Так, теперь с вами, Цаплин – обсудите со старшиной объемы работ по схронам долговременного хранения. На эти работы поставить надёжных неболтливых людей, в крайнем случае возьмите подписки, Ермолов поможет.
— Товарищ командир, а зачем нам здесь эта бюрократия?
Жорка, стервец, отдохнул значит. А как остальные среагировали? Цаплин индифферентно, а вот Нефёдов с Кошкой посматривают на Байстрюка недобро.
— Затем, что лучше бюрократия, чем анархия. Товарищ капитан, подразделения сформированы?
— Да. Только командиров не хватает, на сержантских должностях сейчас старослужащие. Если справятся, буду ходатайствовать о присвоении им званий.
— А мы имеем право?
— До сержанта имею право своей властью.
— Хорошо. Списки потом мне. Хотя… Найдите мне начштаба.
— Вообще-то я уже Тихвинского назначил.
— Не пойдёт. Не в том смысле что не подходит для этой должности, а в том что он всё время на переднем крае. Не хочу предоставлять немцам такой источник информации, если вдруг в плен попадёт.
— Он комсомолец и ничего врагу не скажет.
— Это смотря кто и как настойчиво спрашивать будет. Лично я даже за себя гарантировать не могу, несмотря на мой низкий болевой порог. Поэтому советую всему командному составу иметь смертную гранату.
— Какую?
Я вытащил из кармана и продемонстрировал яйцо немецкой тридцать девятой.
— Ту, которой себя подрывать в безвыходном положении. Надеюсь ни у кого религиозные мотивы не перевешивают ответственность перед товарищами? Лучше что-либо серьёзное типа эфки, но мне в этой форме как-то несподручно. Только учтите – это крайний случай.
Мы здесь не для того чтобы умирать.
Дальше пошли хозяйственные и организационные вопросы, в общем уже решённые до меня. Нет, так не пойдёт. Дал команду – все вопросы, решаемые без вмешательства вашего покорного слуги, исполнять в рабочем порядке. Мне только краткую сводку за день. Максимально краткую. А вот спрашивать, если что, буду по полной. Бюрократию и разделение обязанностей придумал вовсе не ленивый человек, а просто умный. Почему бы не повторить за умным? Даже краткая сводка затянулась почти до полуночи. Будем надеяться что это с первоначалу, а дальше наладится. Ещё завтрашний день на разгребание завалов есть, а послезавтра опять в Полоцк. Каждая следующая поездка на порядок опаснее, может забить? Нет, жаба задушит. Да рискую двумя десятками человек и собой, но сколько сотен жизней это может спасти.
— И последнее, товарищ капитан, как только мы снова уедем, разошлите группы по населённым пунктам, с известием о прибытии карателей. Всех евреев и активистов в лес, хотя бы на время.
— Может прямо завтра.
— Самому хотелось бы, но если хоть одна группа нарвётся на зондеркоманду и кто-то попадёт в плен, мы из города не выберемся. Не сможем мы всех спасти, капитан. Задницу себе порвём, а всё равно не сможем. И нам с этим жить.
* * *Дежавю. Тот же КПП, те же грязные лица людей в грязных машинах. Часовой правда не тот, но и он похоже знает кто пожаловал, потому спокойно открыл шлагбаум, пропуская автоколонну.
Мезьер только что не приплясывал, поджидая меня во дворе своей конторы.
— Ну, наконец-то, Пауль!
— Здравствуйте, Отто.
— Да, конечно, да, здравствуйте.
О, какие потные ладони, так и хочется вытереть руку о галифе.
— Можем отправляться?
— Да, можем, да.
— Ну и отлично, поехали. Нам туда же?
— Да, туда же, да.
Вот же ж его переклинило. Интересно, чего он такого украл ценного, что так волнуется? Надо сделать вид, будто совсем не интересно, всё равно потом посмотрю.
— Э, Пауль, чуть не забыл, приезжал тот роттенфюрер, просил заехать к известному вам лицу. Надеюсь ничего опасного?
— Нет, всё нормально. Давайте сейчас на склад, а затем я отправлюсь на встречу.
В этот раз эсэсовская охрана меня так просто не пропустила. Минут пять пришлось подождать, после чего вышедший унтершарфюрер, предложил следовать за ним. Смотри-ка, расту, скоро глядишь и офицеров присылать за мной станут. Кабинет не изменился, его хозяин тоже, я пославил Адольфа, хозяин так же лениво отмахнулся. Вроде всё нормально.
— Присаживайтесь, — предложил мне Блюме после стандартного рукопожатия. — Хочу вам сообщить, что в городе мы работать заканчиваем. Все накопившиеся излишки лежат на складе, который вам покажет унтершарфюрер Шлосс, тот что проводил вас ко мне, он ждёт в приёмной. Вся оценка стоимости имущества и прочие мелочи лежат на вас, все контакты по этому вопросу только с унтершарфюрером. В общем это всё, что я хотел вам сообщить
— Извините, штандартенфюрер, а что известно о бандитах напавших на меня?
— Пока ничего, но думаю завтра к вечеру что-то узнаем. Нам сообщили об одном еврейском гнезде, а где евреи там и бандиты.
— Мы случайно не попадём там опять в засаду?
— Вы вернётесь в Витебск?
Всё-то он знает.
— Да.
— Тогда никакой опасности почти нет. Они спрятались в селе с таким еврейским названием, как же его… Сейчас.
Штандартенфюрер подтянул карту, лежащую на краю стола.
— Ага, Гендики. Это вот здесь между озёрами Белым и Чёрным. У этих славян никакой фантазии.
— Вы правы – дикий народ. Спасибо вам, что вы нас защищаете. Но не буду вас задерживать. Хайль Гитлер!
Унтершарфюрер, и правда, ждал меня за дверью. Кладовка тоже находилась в этом же здании, в подвале. Здесь лежало около трёх десятков набитых каким-то тряпьём мешков и кулей. В углу стояло несколько швейных и пара пишущих машинок, деревянный ящик, в котором навалом лежали ящички и коробки, вроде даже заметил пару готовален. Надо выкроить место в кузовах. Добро это мне практически не нужно, но не забрать подозрительно. Договорился с эсэсовцем что подгоню машину до вечера.
Теперь опять в госпиталь. Кабинет главврача снова оказался в нашем распоряжении. Вот только целоваться долго мне не дали.
— Костя, хватит. Тебя опять сегодня резать, чучело?
— Нет, сегодня обойдусь. Пауль Фриш на днях геройски погибнет от рук бандитов, и его обгорелое тело невозможно будет опознать.
— Ты что говоришь?
— Не волнуйся, я-то останусь жив.
— Фу, ты, дурак.
— Уж какой есть.
— Я тебе тут кое-что принесла. Убери руки, маньяк. Вот, это морфин, только шесть ампул, ещё аспирин… ну сами разберётесь. Шприц только один удалось достать. Прячь быстрее.
— Оля, больше так не рискуй.
— Да какой тут риск, если что сказала бы что хотела продать. Максимум обругают. Тут много чего тащат, а как раненых привезли столько всего списали.
— Лучше скажи – у вас основной запас медикаментов здесь, в госпитале?
— Нет, на аптечном складе, получаем раз в неделю.
— Охрана там серьёзная?
— Вроде нет, вообще не видела.
— А ночью?
— Не знаю. Комендантский час же до шести утра. На улицах патрули.
— Ты от склада далеко живёшь?
— Да.
— А рядом кто из надёжных людей найдётся?
— Анька там живёт, я с ней поговорю.
— Не вздумай. При следующей встрече дашь адрес, описание и имя человека на которого можно сослаться, желательно эвакуировавшегося, но можно и призванного в армию. Ещё желательно какие-нибудь подробности – ну там, в комиссии он был когда в комсомол принимали. Сама никуда не суйся. Только пассивный сбор информации, даже никаких наводящих вопросов, только смотришь и слушаешь. Ясно?
— Да, но…
— Никаких но, если только узнаю, что своевольничаешь, суну в мешок и отвезу глубоко в лес. Даёшь слово?
— Ладно, даю.
— Договорились, делай свежую повязку, и устраиваем концерт.
— Какой?
— Увидишь, даже поучаствуешь.
Через пару минут я опять был белый и стерильный.
— Теперь слушай: я повёл себя по-хамски, что от немецкого офицера ты никак не могла ожидать. Ты стала отбиваться, я порвал на тебе халат, ты вырвалась и убежала. Весь день ревёшь где-нибудь в дальнем углу, потом минимум три дня, а лучше неделю ходишь с мокрыми глазами. Короче с сегодняшнего дня ты всех мужиков ненавидишь, а есть у тебя в жизни только работа.
— Это ты так решил свою собственность обезопасить от чужих поползновений?
— И это тоже, но главное, что афёра с грузовиками вечно тайной не будет. Начнут опрашивать всех с кем я контактировал. Скажешь сволочь – главная так сказать черта, сначала комплименты отпускал, а потом руки распустил. Скорее всего отстанут, так как эмоции всё забили. Ну что можно о сволочи вспомнить, кроме того что сволочь? А то что сдох – туда ему и дорога. Ну, готова?
