Сергей Шхиян - Ангелы террора
Пока все шло успешно. Я оказался в сенях, в которые выходило несколько дверей. Первым делом, на случай отступления, я отпер закрытую на задвижку входную дверь. Потом взвел курок нагана киллера и тихонько тронул крайнюю дверь. Она, слабо скрипнув, подалась. Я заглянул в щель. Эта комната служила судя по меблировке, столовой. Посредине стоял стол, окруженный стульями. Я включил фонарь. Здесь никого не было. Я приоткрыл соседнюю дверь. В глубине этого помещения возле окна стоял диван, у левой стены огромный комод, справа широкая кровать на которой кто-то лежал. Я раскрыл створку так, чтобы можно было войти и, держа палец на спусковом крючке, прокрался внутрь и подошел к кровати. На ней лежал не человек, а два длинных тюка, запакованные в рогожу. Я опустил оружие и уже собрался идти дальше, когда услышал, что один из тюков вдруг замычал. От неожиданности я подскочил на месте, но потом понял, в чем дело, и включил фонарь. В желтом рассеянном свете увидел два спеленатых и обернутых в рогожу тела. Одно из них было длиннее, другое, соответственно, короче. Из-под длинного торчали ноги, обутые в самые обыкновенные кроссовки! Причем, хорошо знакомые!
Чего-чего, но встретить во флигеле генеральши Кузовлевой связанного по рукам и ногам, упакованного в рогожный кулек Гутмахера я ожидал меньше всего на свете. Догадаться, кто мычит в соседнем рогожном куле, было несложно. Первым моим порывом было освободить его и Ольгу. Забыв об опасности, я положил на туалетный столик около кровати включенный фонарь и наган и начал разворачивать рогожу. После того, как я отмотал первый же слой, передо мной предстала встрепанная, седая голова Аарона Моисеевича с выпученными, гневными глазами и кляпом во рту. Свет фонаря его слепил и видеть меня он не мог, поэтому издавал угрожающие звуки.
— Аарон Моисеевич, это я, сейчас вас освобожу!
Однако, развязать Гутмахера я не успел. Словно железные клещи вдруг вцепились в руки, их вывернули и непреодолимая сила повалила меня на пол. Казалось, что меня просто расплющили, так, что я не смог даже попытаться оказать сопротивление. Тут же в комнате вспыхнул электрический свет.
— Говорят, глупая рыба лучше всего клюет на живую наживку, — произнес из дверей знакомый голос. — Я не ожидал от вас, Крылов, такой глупости. Попались на живца!
Честно говоря, я и сам от себя не ожидал такого, хотя и попался не на живца, а на неожиданность. Вот, что значит расслабиться и недооценить противника. Тем более, что у меня были самые плохие предчувствия.
— Поднимите его и обыщите, — приказал Дмитриев.
Меня, вырывая руки из плеч, подняли с пола и поставили на ноги. Только теперь я смог оценить обстановку.
— Ба, знакомые все лица, — стараясь говорить спокойным, насмешливым голосом, сказал я. — Главное все живы, здоровы! Лидия Петровна, хорошо выглядите! А я вас, Иван Иванович, уже, признаюсь, похоронил!
Как я ни старался казаться спокойным, на последних словах голос у меня, как говорят в таких случаях, «предательски дрогнул»!
Да и было от чего! Два человека, у которых был повод ненавидеть меня самым лютым образом, стояли передо мной.
Первым был Иван Иванович Дмитриев, полный тезка поэта времени Пушкина. Отсюда, наверное, и кличка «Поэт», хотя ничего поэтического в этом типе я не заметил. Обычный уголовник, косящий под аристократа. Я отдать саблю отказался, тогда на меня начали наезжать по полной программе, взрывали, устраивали покушения, в общем, «чмырили» по беспределу. Когда не справились своими силами, подписали ментов.
Кончилось все тем, что на меня завели несколько уголовных дел, объявили в розыск и, в конечном итоге, мне пришлось бежать из своего времени, о чем я в начале подробно рассказывал.
Последняя моя встреча с Поэтом, была, как я считал, последней именно для него. Я пробрался подземным ходом в его логово и подслушал деловые переговоры Дмитриева с зарубежным партнером о поставке на сексуальные рынки запада российских детей. Положение, в котором я тогда находился, не позволяло применить какие-либо легальные меры противодействия. Пришлось пойти самым простым и коротким путем — подорвать деловых партнеров боевой гранатой.
Оба были тяжело ранены взрывом, но в тот момент еще живы. Последнюю точку в существовании на земле этого человека поставил его помощник и, как это часто бывает, тайный конкурент. Он размозжил Ивану Ивановичу голову.
Я внимательно поглядел в лицо своего оппонента. То, что это был он, сомнений не было, я слишком хорошо знал его голос и манеру говорить. Однако, внешне он сильно изменился. У него вместо своего теперь был искусственный глаз, и лицо носило следы пластических операций.
И еще одного неприятного человека я не хотел бы встретить на своем жизненном пути — так это служанку одной милой дамы, с которой мы какое-то время были близки. Тогда я по ее просьбе выполнял многотрудную, но приятную работу — помогал этой женщине стать матерью, а служанка, эта самая Лидия Петровна, которая стояла теперь рядом с Дмитриевым и испепеляла меня ненавидящим взглядом, оказывается, имела на свою госпожу нестандартные виды. С тех пор еще пару раз мы с ней встречались при довольно странных обстоятельствах, но мне удавалось увернуться от мести этой фурии…
Два здоровенных мужика, которые меня захватили, не торопясь, обшарили карманы и вытащили из пальто второй наган, который достался мне от революционеров. До «Браунинга» за поясом дело пока не дошло, мужики были исполнительны, но, похоже, туповаты. Это согревало надеждой, как и пристегнутый к руке стилет. Впрочем, пока «ловить» мне было нечего. Дмитриев целился мне в живот из американского револьвера системы «Бульдог» очень крупного калибра, а амбалы так крепко держали за руки, что предпринять что-либо в свою защиту было совершенно нереально.
— Рад, что вы узнали свою старую знакомую, — осклабился Дмитриев. — Это упростит наши переговоры.
— У нас с вами еще есть какие-то общие дела? — Удивленно спросил я. — По-моему, мы все давно решили. Единственно, что меня тревожит — это то, что вы все еще живы. Придется исправить упущение.
— Зря вы, Крылов, наглеете, — с насмешливой вежливостью сказал Дмитриев. — У вас теперь осталось всего два выхода. Если мы сразу договоримся, то я вас просто застрелю, если нет, то договариваться буду с тем, что от вас останется после того, как вы пообщаетесь с моей милой спутницей, которую вы называете Лидией Петровной, только тогда вы будете молить о смерти, но я вас не услышу…
— Выбор не богатый, но впечатляющий. И что вы, позвольте спросить, хотите от меня?
— То, что вам не принадлежит, саблю и ювелирные украшения, похищенные вами у моих добрых знакомых.
— Только и всего? Их, как вы видите, у меня с собой нет, так что в любом случае вам придется ждать сто с лишним лет, чтобы их заполучить, так куда нам торопиться? Лучше расскажите, как вам удалось выжить после моей гранаты и пенальти вашего помощника Вадима?
Я намерено тянул время, это была единственная возможность дождаться помощи. Вадим, о котором я вспомнил, был тот самый помощник Дмитриева, который на моих глазах добил того ударом ноги в висок.
Поэт не смог скрыть эмоций, ожег меня ненавидящим взглядом и едва удержался, чтобы не разворотить мне живот выстрелом из своего «Бульдога». Я даже увидал, как шевелится его палец на спусковом крючке.
— Вадим свое получил, — беря себя в руки, почти спокойным голосом ответил он, — скоро вы с ним встретитесь.
Я не стал настаивать на подробном рассказе о том, как он разошелся со своим помощником, спросил другое:
— Не скажете ли мне, который сейчас час? Петухи скоро закричат?
Дмитриев пропустил издевку мимо ушей и, глянув на наручные часы, ответил:
— Без четверти час, полночь далеко позади, так что решайтесь, какой вариант смерти выбираете. И не нужно напрасно надеяться, вам уже ничего не поможет.
Судя по времени, помощь действительно запаздывала. Илья Ильич обещал ее через полчаса, с того же времени, что мы расстались, прошел уже почти час.
Мне оставалось только одно — попробовать спровоцировать своих противников на активные действия и попытаться воспользоваться ненайденным ими оружием.
— Пожалуй, я выберу Лидию Петровну. Она хоть и мерзкая, кривоногая баба, но мне чем-то симпатична. Тем более, ею все пренебрегают и женщины и…
Договорить мне не удалось, Лидия Петровна, и так накаленная добела, завизжала и бросилась на меня с намереньем выдрать глаза. Я попытался увернуться, но она успела располосовать мне ногтями лицо от лба до подбородка.
— Уберите проклятую бабу! — закричал Поэт своим подручным. — Прекратить! Он мне нужен живым!
Охранники переключили внимание на женщину, и один из них, тот, что держал мою правую руку, оттолкнул ее плечом, но Лидия Петровна смогла увернуться и вновь вцепилась мне в лицо.
