Священная лига - Денис Старый
Но плох тот начальник, который не чувствует, когда нужно дать слабину своим подчинённым. Грань — это, конечно же, крайне узкая черта, которая способна нарушить субординацию и создать впечатление панибратства. Но уж точно по случаю рождения у меня первенца я обязан был дать денёк-другой людям вольницы.
— Только обязательно назначь тех, кто будет смотреть, чтобы не поупивались, да чтобы Тулу на щит не взяли во хмели. А то станется с наших бойцов, и тульскому воеводе укажут его место, — наставлял я Глебова.
Вот, ну а что? Пришёл мне сообщить благую весть, назвался другом. Вот, пусть по-дружески и помогает. Ведь я прекрасно понимаю, что когда моё воинство, будучи в три раза больше, чем тульский гарнизон, начнёт пьянствовать и гулять, то проблем можно огрести очень много. Воеводе…
Так что в каждом десятке будет ответственный, тот, кто пить не станет, но кто будет смотреть за порядком и останавливать своих товарищей, если у тех будет острое желание побезобразничать.
А я же боролся с другим желанием: хотелось каждому из своих бойцов дать хотя бы по полтине. Но понимал, что взять и раздать больше, чем три тысячи рублей — это столько денег, что мы месяц можем кормиться, и это крайне нерационально.
Глебов ушёл. Ему ещё предстояло дать немало распоряжений и организовать выдачу хлебного вина да мёда. Я же, выпив стакан мутного вина на ржи, оценив эту слабоалкогольную, а было не больше чем двадцать градусов, самогонку, раз за разом читал письмо, присланное Аннушкой.
«Похож на тебя, такой же сурьёзный, и кричит, как ты это делаешь, когда солдат своих поучаешь», — читал я и, наверное, очень глупо улыбался.
Аннушка-то моя с юмором. А ещё очень умная, так как в этом письме она даёт понять мне, что с ней всё действительно хорошо. Не выдумки это или обман, чтобы меня не расстраивать, не отвлекать от других дел. Писала Аннушка своей рукой. И как не всматривался я в правильность написания букв и ровность их, не заметил, что рука сильно дрожала. И прямо через письмо передавалась та энергия счастливой женщины, которая несомненно поглотила мою любимую жену.
Отложив письмо, я подумал о том, что мне всё-таки надо немного отвлечься, иначе уйду в себя, так как уже посматриваю на мутное водочное стекло бутылки. Не ровён час и последую мужской традиции — напьюсь, пока жена в роддоме. Ну пусть и не в роддоме, но мне как-то легче думать именно так, что я не могу увидеть Анну только потому, что врачи не разрешают.
Жаль, что не могу ни трезвым, ни пьяным подойти под окна родильного дома и не пустить шарики в воздух или салют, или просто не прокричать в окно благим голосом: «Анна, кто у нас?»
Впрочем, в покинутом мною будущем уже несколько иначе отношение к таинству рождения человека. И мужчин пускали в роддома, и они знали загодя, кто у них родится — мальчик или девочка. Не соглашусь. Это ведь такая интрига, такая лотерея, в которой при любом исходе всё равно выигрыш, гадаешь: мальчик или девочка.
Так что, собравшись с мыслями, я всё-таки направился на разговор к Никите Антуфьеву. Нужно его пригласить на сегодняшние посиделки, а в начале — обязательно дело. Этим разговором Никитка, сын Демидов, должен проникнуться и запомнить его на всю свою жизнь. Ибо ещё одного такого шанса у него может и не выпасть.
Кроме того, мы частью расположились лагерем у Тулы, а должны были в домах и мой компаньон пока еще не ответил мне, почему не так.
— Никита Демидович, всё ли готово для того, чтобы расположить моих воинов? — спрашивал я Никиту Антуфьева, того самого предпринимателя, на которого сделал ставку и который выкрутился-таки из ситуации.
Поступала просьба от меня, ну или такая проверка Никиты, чтобы к приходу наших войск были построены бараки и там поставлены деревянные двух- или трёхъярусные кровати. Ну и конечно с печами, хотя бы выложенными камнями.
— В одночасье можно расположиться трем тысячам, — похвастался он, правда, этого было мало, что он прекрасно понимал.
Выходило так, что отдыхать, сушиться, приходить в себя после первой недели перехода солдатам придётся частично и на улице, может быть, и в палатках, под навесом, но в сырости.
Чем я провинился перед Богом, что Он послал такую мерзопакостную погоду? Или это такая плата за истинное счастье быть отцом?
— Рассказывай, чем меня порадуешь! — сказал я Никите Демидовичу.
Мы были в его доме, в добротном двухэтажном особняке, тёплом, уютном, пахнущем свежим сеном. Прошло всего семь дней похода, а я уже настолько радуюсь элементарному теплу. Три дня я буду спать именно здесь. У Никиты хватило тактичности, чтобы попросить меня об этом, а у меня хватило разума, чтобы не отказываться от таких шикарных условий.
Впрочем, другие офицеры, тот же полковник Глебов, нашли себе временное жильё немногим хуже. Казалось, что мы бросаем своих солдат, как кошка котят. Однако уже то, что я раскошелился и позаботился о строительстве деревянных длинных временных бараков — это уже большой плюс и зачёт мне в карму, а также благодарность от бойцов. Другие командиры подобного не сделают.
— Так заказ я отгрузил. Так говоришь, Егор Иванович, словно бы я провинился в чем? Тебе заказ потребен, али мои сложности при его исполнении? — было попробовал возмутиться Антуфьев.
Вспомнилось выражение: «Ваш шашечки на машине нужны, или ехать?» Мне — ехать.
— Ты ружья купил у голландцев. Тридцать частей от общего числа заказа, ружья заказывал у других мастеров в Туле… — усмехался я.
— Так что же, разве же дурной товар я дал? Да и говорил я тебе, что вельми много ружей затребовал ты, — Никита развел руками.
— Нынче заказ делаю тебе на год, кабы сладил ты пять тысяч, — сказал я, удивляя Никиту Демидовича.
— Так я, как ты сам молвил, не справился, — растерянно спросил оружейник.
А вот и нет. Я считал его теперь не оружейником, а предпринимателем. Человек, который полностью предан своему мастерству, не может быть таким ушлым и хитрым жуком, который вывернется, но сделает. Это уже предпринимательская жилка. Значит и не нужно ему мастерить. В данном случае предпринимательские способности куда как важнее. У меня вон, брат добрый оружейник, и я могу чего подсказать.
Ведь европейское огнестрельное оружие очень долго не могло бы считаться лучше, чем то, что делали, например, в Османской империи,
