Куликовская сеча - Даниил Сергеевич Калинин
Жаль, что у меня в руках не римский гладиус, и я просто не могу коротко кольнуть им вправо, по всей науке легионеров! Но и сейчас получилось неплохо – уже секундой спустя мой ближник просто оттолкнул завопившего от боли татарина, тотчас распластавшегося на песке…
Я же, приняв на щит очередной рубящий удар, резко присел на колено правой – одновременно с тем уколов снизу вверх! Уколол очень быстро, пружинисто – и короткого замаха хватило, чтобы пропороть живот поганого! А следом над головой коротко свистнула сулица, сбив наземь уже третьего татарина, набегающего на меня – и тотчас с ладьи раздался отчаянный возглас десятника Ефима:
– Давайте назад, братцы, струг уже на стремя выносит! Мы сулицами прикроем!
Распрямившись, я бросил лишь короткий взгляд в сторону судна ушкуйников, также сошедшего на воду… После чего одним заученным движением перекинул щит за спину (подвесив на ременной петле через плечо) – и тут же рванул в реку, одновременно с тем закричав в голос:
– К стругу, вои! Уходим!!!
Глава 6
Легко бежит по волнам наш струг, ходко! Ближе к своему устью Дон-батюшка разливается настолько широко, что даже простой ветер вполне способен поднять волну – хорошо хоть не шибко сильную в этот раз… Но все одно наш не очень большой кораблик зыбко дрожит на воде, кренится влево, к берегу! Того и гляди, черпнет воду за борт – и что тогда?!
– Кормчий! Держи ближе к левому берегу, в ерик нырять нам без нужды!
Степан Никитич понятливо кивает; впрочем, он и без моих указаний знает, что лучше держаться поближе к берегу, коли ветер гонит волну в стороны с середины полноводной реки. Причем именно на середине, так называемом «стрежени» реки, где течение сильнее всего, теперь выше всего и волны…
Но ничего, как принято здесь и сейчас говорить: Бог миловал. У кормчего купца Путяты руки золотые, вострые глаза и опыт, помноженный на развитую интуицию, – чуйка, если по-простому. Еще ни разу Степан Никитич не сажал наш струг на мель, хоть и впервые ведет его по незнакомой реке, – вот и сейчас он умело уводит корабль от потенциально опасных волн! И здоровенный остров, что мы могли ошибочно обойти по ерику, у северного берега, остается по правую руку…
Если я не ошибаюсь – а как тут ошибиться?! – мы только что (и наконец-то!) прошли мимо Елизаветинской косы, известной под этим названием в мое время. Ерик – то есть узкая протока между островом и сушей – называется Казачьим; по преданию он рукотворный, и вырыли его казаки веке так в семнадцатом. Но, судя по тому, что я сейчас увидел, узкая протока существовала и ранее… Возможно, также рукотворная – и казакам было нужно лишь расширить ее да расчистить.
К слову, этот ерик неспроста именуется Казачьим. Помимо того, что донские казаки по преданию его и вырыли, в семнадцатом веке он служил им прямым путем в Азовское (Сурожское) море, позволяя обойти две монументальные турецкие башни-каланчи с артиллерийским нарядом, промеж которых была натянута цепь, мешающая проходу казачьих стругов у Азова. Но Дон в устье имеет сразу несколько рукавов – и, пройдя ериком, казаки следовали по рукаву Каланча и далее по гирлам Большая Кутерьма и Мокрая Каланча, вообще минуя Азов! Все названия, естественно, современные, выученные мной по современным же картам, – а как они именуются здесь и сейчас, мне неведомо…
Но если казаки шестнадцатого и семнадцатого столетий проходили мимо Азова, чтобы навести шороху в Сурожском да Русском (Черном) морях, то наш путь ведет именно в Азак, а точнее в Тану! И более того, если я правильно «узнал» Елизаветинскую косу, то искомый город-порт покажется по левую руку за очередным изгибом реки…
– Навалитесь на весла, братцы! Скоро уже солнце начнет садиться, кто тогда нас в город пустит?!
– Поднажмем, княже!
– Взялись, братцы, последний рывок!
Ох, и хорошо бежит по реке наш струг, ходко! Не ладья, конечно, но, в конце концов, ладья была бы куда как медленнее. А груза мы все одно взяли не очень много, хватило разместить и на стругах. В остальном же этот тип судна от ушкуев повольников отличает лишь отсутствие «медвежьей головы» – стилизованной скульптуры, обязательно вырезанной на носу любого ушкуя в противовес «змеям» свейских драккаров. Причем ушкуйники на своих судах изобразили голову именно полярного медведя, ошкуя – коий и дал название повольникам…
Ну а что? Русский медведь, звучно же! Это вон свеи пусть ползают по земле, пресмыкаются, жалят исподтишка – мы же и напролом смогём со своей звериной мощью! Ухха-а-а!!!
Главное, что струг идет одной скоростью с ушкуем, – и, попрактиковавшись, следуя по верхнему Дону вместе с повольниками, позже мы вырвались вперед всего на один дневной переход. Немного изменился и первоначальный план – теперь мы, прибыв в Тану в любое время дня, проведем в ней также весь следующий день, ну, и как видно, пару ночей. В то же время на Елизаветинской косе оставим пост из трех человек – и те встретят ушкуйников огнем сигнальных костров, чтобы последние не совались к Азову при свете дня. И во сколько бы повольники ни подошли к косе, они останутся подле нее и на ночь…
За исключением небольшого казачьего струга с грузом соленой рыбы! Последний с дружиной казаков (большинство которых сражалось на Куликовом поле) присоединился к нашей флотилии еще в Гребне. До этого казачьего городка, расположенного в верховьях Дона, мы как раз и дошли вместе с ушкуйниками… Казаки вряд ли вызовут у генуэзцев и венецианцев (фрязей) какие-либо подозрения. Так что экипаж струга, проникнув в Тану под видом торговцев рыбой, предупредит нас о прибытии ушкуйников, да усилит диверсионный отряд…
Что особенно актуально после понесенных в стычке с татарами потерь! Если я не досчитался четверых дружинников убитыми и еще двоих увечными (то есть их раны не позволят ратникам вступить в бой), то число повольников сократилось едва ли не на десяток… Целиком погиб их дозорный пост в самом начале боя – а сильно пораненный в сече Добрыня с парой ближников умерли уже в пути; ушкуйников теперь ведет
