Целитель-11 - Валерий Петрович Большаков
«Давно начал, — поправил я себя. — Прямо туда и иду».
* * *
Часом позже развиднелось совершенно, и над космодромом раскинулось необъятное синее небо. Лучезарный воздух сквозил, донося травяной дух, а ракета высилась пугающе близко — исполинская, как «Сатурн-5», но, в отличие от американского супертяжа, красивая и законченная в своем совершенстве.
Автобус давно убрался со стартового комплекса. Ромуальдыч погонял автоматику, погонял нас с Корнеевым, успокоился — и деловито отворял двери подземного бункера.
При запуске прячутся все… кроме космонавтов. Трое «межпланетников» терпеливо выжидали старт в огромном ТМК.
— Вниз! — приказал Вайткус, и мы с Жекой, оглядываясь, послушно скрылись за толстой дверью. Зенков первым ссыпался по гулкой лестнице, и с ходу приник к перископу.
— Отведены фермы обслуживания! — лязгала громкая связь. — Внимание! Минутная готовность…
Жека возбужденно задвигался.
— Сброс ШО… Ключ на старт! Протяжка-один…
Прапор чуть ли не танцевал на месте. Помешкав от избытка солидности, я пристроился к соседнему перископу — ракета открылась мне, словно видимая в бинокль.
— Продувка… Ключ на дренаж… Протяжка-два… Наддув…
Напряжение пульсировало, ощутимое почти физически.
— Предварительная!
Я сглотнул всухую. Заискрили «зажигалки» — и хлынули потоки огня. Бетонный пол под ногами начал подрагивать, а табло на стене вело обратный отсчет: «7… 6… 5… 4…»
— Промежуточная!
Колоссальная ракета зависла, едва приподнявшись над циклопическим стартовым столом. Рев не гулял по бункеру — он сотрясал его, распирая чудовищной мощью.
— Подъем!
— Ура… — еле слышно вякнул Зенков, а я замертвел, увидев невозможное. Немыслимое.
В оптику перископа вплывал «Б-52»… И еще один, и еще — они летели строем по четыре, уступом, как «Юнкерсы» в войну!
Эту мысль я додумывал на бегу. Сорвавшись, бросился к лестнице. Буквально взлетел, раскрутил штурвальчик запора — и вывалился наружу, под тяжкий грохот старта.
Н-1 поднималась замедленно, с царственным величием. Налетающий бомбардировщик выпустил ракеты «воздух-воздух», но их смело бушующим факелом огня.
«Факел»!' — пронзило меня.
Не, инвертор пусть лежит, куда его положили, но есть же «танк»! За мной, очумелые от грохота, в ангар заскочили Жека и часовой по кличке «Змей».
— Ворота! — заорал я. — Настежь!
Десантники бросились выполнять приказ, а я на секунду замер. «Б-52», чей рев терялся в громе старта, последовал за своими ракетами — самолет пронесся под Н-1, и титаническая тяга швырнула его вниз, ломая крыло. Битва гигантов завершилась эпично — плавно кувыркаясь, «Стратофортресс» грянулся о степь, распадаясь в клокочущих облаках пламени.
Отмерев, я нырнул в люк, тискаясь в узостях, и завел дизель. Прогревать было некогда, хватит МИУ и тех секунд, что понадобились мне — натянуть шлемофон.
Кто-то присел на место оператора. Я потянул рычаги на себя, и оглянулся. Разумеется, Ромуальдыч!
— Врубайте! — крикнул я. — К черту баланс энергии!
— Наводка за тобой! — толкнулось в наушники.
— Ладно!
«Танк» вырвался из ангара, проехался, скрежеща по бетону, и я, матерясь, перелез на сиденье наводчика. Наверное, никогда в жизни еще так не торопился.
Ракета уходила ввысь, а «Б-52» висели под небом втроем, описывая круг и оставляя за собой видимые грязные шлейфы выхлопов. Вот крайний открыл бомболюки, и вниз посыпались фугасы. Этот бомбер я и поймал в прицел, а комп взял «высотную цель» на сопровождение.
— Огонь!
Вайткус от души вдавил педаль. Мне на экране монитора хорошо была видна энергосфера, заключившая в себе едва ли четверть самолета. Но ему этого хватило — вся хвостовая часть распалась в сверхсолнечных вспышках. Фюзеляж прогорал, будто протаивал — возникали вдруг и ширились зияния с ослепительной лиловой каймой, срастаясь и распадаясь.
— Есть! — крикнул Ромуальдыч. — Готов! Драпают, что ли? А, нет… На второй круг заходят, гады!
Шепотом бранясь, я снова протолкнулся на место механика-водителя, и дал газу. «Танк» взревел, удаляясь от стартового комплекса — не хотелось бы в запарке срубить башню обслуживания.
Уж не знаю, был ли кто глазастый в американских экипажах или их предупредили заранее, но «Б-52» стали охотится за «МЯУ».
Открылись люки, и десятки авиабомб полетели к земле, бешено терзая степь. Здоровенная дура, как бы не в тысячу фунтов, рванула совсем рядом, с левого борта. Воздушная волна едва не перевернула «танк» — тяжелая машина вскинулась, замирая на одной гусенице, но тут вспух взрыв справа, и МИУ толкнуло обратно в колею. Досталось нам от этого «гостинца» изрядно — осколки гвоздили небронированный верх, как дробь — консервную банку. Сдох и загорелся двигатель, мне полоснуло по щеке, будто раскаленным лезвием, и просадило бедро.
— Да чтоб вас всех… Ромуальдыч!
— Ух… — отозвался Вайткус. — Надо же… Ты цел?
— Лишь бы наша бандура уцелела!
Электромотор взвыл, подворачивая «башню».
— Долетаешься ты у меня, зараза импортная…
Линии визира скрестились на «Б-52» с намалеванным стервятником в районе пилотской кабины.
— Огонь!
— Етта… Уцелела!
Фонтанами рентген, гамма-квантов и безобидного света забила передняя часть бомбовоза, разваливаясь до самых крыльев. Случайным рикошетом ударила отпавшая мотогондола — кувыркаясь, она догнала последний «Стратофортресс» и поразила его, разрывая борт.
Самолет перекосило, повело к земле, и я увидел, как в безоблачном небе Байконура раскрываются белые парашюты.
— Сбить? — азартно спросил Вайткус.
— Зачем? — я сдержался, чтобы не поморщиться — во рту было солоно и липко. — Бомбовоз грохнется сам, а этих… Выловим.
«Ох, до чего ж я устал…» — вязко тянулись мысли.
Щека горела резучей болью, в ботинке хлюпало… Волоча раненую ногу, я кое-как дополз до люка. Вылезти помог Ромуальдыч.
— Эк тебя…
— Да ладно…
— Зато еттих расколошматил!
— Ну, хоть что-то…
Вайткус сноровисто выудил индпакет, пока я вяло кромсал штанину новеньких джинсов.
— Сейчас… — бормотал Ромуальдыч. — Сейчас мы все сделаем… Вон, слышишь, воет? «Скорые», небось, с пожарными…
Я терпел первую медпомощь, отупело глядя на подбегавшего Зенкова, растрепанного — видать, берет посеял.
— Живые? — обрадовался прапор.
— Живучие, — промямлил я.
— Вы видали, как мы дали? — хвастливо выразился Вайткус, забинтовывая мне ногу.
— Ну-у… Вообще! — замотал Жека головой, не находя слов. — А я «Квадрата» послал с ребятами! Там… эти спрыгнули, с парашютами. Сейчас мы их оприходуем… Сразу пять Пауэрсов!
Они с Ромуальдычем еще долго гоготали, хлопотали, вызывали врачей, а я сидел на теплой броне, откинувшись на искореженную панель инвертора, и глядел в лазурное небо.
Там уже и следов никаких не осталось, и мы с Жекой пропустили довольный выдох радио: «Пятьсот тридцать секунд. Полет нормальный. Корабль „Заря-1“ вышел на орбиту».
Бездонная синь цвела над степью, а то, что к травяной горечи примешалась чадная вонь, это ничего. Так пахнет победа.
Глава 19
Суббота, 13 июня. День
Москва, улица Строителей
Долго я «дома» не был, уже и привычный запах выветрился из памяти… Хотя, что такое «дом»? Это же не строение, не жилье даже, а что-то нематериальное — духовное ощущение убежища.
Помню, когда мы переехали из Первомайска в Зеленоград, то долго привыкали к новому месту жительства, пока оно не обволоклось нашими чувствами, отношениями, воспоминаниями — и сделалось домом. А вот старая родительская квартира этого статуса лишилась, став чужой. Получается, мы носим дом в себе…
Философствовал я, завалившись на диван в гостиной. «Красный дом» ничуть не изменился, а вот жилплощадь как будто одичала, утратив с нами родство.
Рита быстренько навела порядок, словно винясь перед стенами. Второй час вдохновенно гремит посудой, сочиняет нечто изысканное и «специфис-ское»…
Выпрямив ногу, я поморщился — хворь не сдавалась. Рана затянулась, но нагружать конечность не стоило. Ну, и ладно, мне завтра на прием в «кремлевку»… Сто процентов — продлят больничный.
Стоило мелькнуть образу Кремля, как сознание тут же подтянуло памятное — Свердловский зал, полнившийся голосами. Гигантский купол словно умножал сдержанный человечий гомон — сюда пришли люди, достойные наград и званий, один Миша Гарин, он же Ваня Жилин, забрел сюда как будто по ошибке… Чуть тогда не поругался с Ромуальдычем!
Я ему толкую, что не за что меня «представлять», а он всё упорствует — подвиг, мол, разгром превосходящих сил…
Ох я и разбушевался тогда!
«Да какой, на фиг, героизм⁈ — шиплю, как Коша на соседского пса, но стараюсь щеки не надувать, чтобы шов не разошелся. — И почему тогда вас нету в списке награжденных?»
Нет, ну правда же, мы же вместе были, в одном танке! Спина к спине, плечом к плечу отражали налет зловредных империалистов!
А Вайткус ухмыляется только.
«Етта… — сказал он с чувством. — У меня еттих орденов — ну,
