Андрей Посняков - Зов Чернобога

— Все так, ярл, — по-норвежски произнес Конхобар. — Только, думается, тогда, в Таре, мы все же поторопились. Надо было проткнуть эту тварь осиновым колом…

Глава 10

ОБИТЕЛЬ

Июль 868 г. Щугозерье

Пламя бушевало. Жрецы Молоха ходили по широкой плите, всматриваясь в толпу. Нужна была жертва.

Колокольный звон раздавался над лесом, плыл над небольшим озером, над ручьем, над зеленым заливным лугом. Услыхав звон, прижал уши пробирающийся вдоль ручья волк, оторвал от воды рогатую морду сохатый, вспорхнув, тяжело перелетел на верхние ветви сосны тетерев. Оторвавшись от колокола, посмотрел вниз дюжий юноша в черной монашеской рясе с откинутым капюшоном. Все било видать с колокольни! Видно, как выходили на двор небольшой обители братья, умывались родниковой водицей, перекрестившись, шли в церковь — колокол собирал на утренними а молитву. Видно, как за частоколом, с озера, взлетели разом потревоженные кем-то утки, закружили над водою, закрякали, уводя от утят неведомого лесного зверя. Если повернуть голову на запад, с колокольни хорошо просматривалось дальнее озерко — Сярг-озеро, к востоку шла лесная дорожка на Хундолу — Волчью деревню. И в самом деле, волков в здешних местах водилось много. Если идти лесом да болотинами, к северу можно в конце концов выйти к верхнему течению Кашни-реки, а к югу уходит в ельник нахоженная тропа на Шуг-озеро и дальше, к Наволоку, селению на Паше-реке, владениям старосты Келагаста. Закончив звонить, юноша — в крещении прозвали его Григорием — перекрестил лоб, вознося молитву Господу. Благодарил за все: и за эту обитель, пусть пока небольшую — всего восемь послушников и настоятель, отец Никифор, — но дружную, и за возможность с течением времени познать божественный промысел, и за прекрасное лето — не дождливое и не засушливое, ужо в огородце обители уродится хороший урожай овощей и злаков, и за спокойствие. Вот уж и в самом деле — пустынь. До ближнего селения — Хундолы — топать и топать, да и сама-то Хундола — три избы — многолюдством не отличалась. А кругом дремучие леса, урочища, непроходимые топи… и поразительные по красоте озера: Сярг-озеро, Еголо, Шуг-озеро…

Истово восславив Господа, Григорий поправил под рясой нательный крестик и снова стал вглядываться в необозримые лесные дали. Сегодня была его очередь оберегать обитель. Вряд ли, конечно, кто и придет, но, может, хундольские смерды заглянут за чем-нибудь к отцу Никифору либо кто из охотников забредет случайно, либо выйдут на звон колокола из лесной чащи заблудившиеся дети, как уж бывало когда-то.

День зачинался погожий, солнечный, светлый. Щебетали в кустах шиповника птицы, в озерке играла рыба, а в голубой вышине, широко расправив крылья, парил коршун. Вот бы подняться, взглянуть с вышины его глазами. Многое бы увиделось, чай до самой Ладоги-града. Ну, пусть не до Ладоги, но уж Сарку-реку видать бы было, до самой реки Кашли, у Пир-озера — озера Злого духа. Григорий снова перекрестился — вспомнил про нечисть. Всякое про Пир-озеро говорили. Ночью оно мутнеет, а днем — зеленое, как трава, а иногда кровавится красным. Несколько камней — огромных замшелых, глыб — глядят в озерную гладь с высокого берега, и камни эти похожи на головы вкопанных в землю великанов. Не любили местные люди то озеро, хоть и рыбным оно было, и дичи по берегам водилось немерено. Все ж старались обходить его стороной, а если уж судьба вынуждала заночевать, то обязательно ставили вокруг шалаша обереги да приносили озеру жертву — не птицу и не зверя лесного — ножом полосовали вены, знали — дух озера признает только человечью кровь.

Помотав головой, Григорий посмотрел во двор. После молитвы и трапезы братья собрались у церкви, ждали отца Никифора. Вот наконец появился и он, неспешно спустился с крыльца — молодой, красивый, с черными как смоль волосами и такой же бородкой. Поправил опоясывавшую рясу вервь, улыбнулся ласково.

— Ну, братья мои, возблагодарили Господа, теперь и самим потрудиться можно.

Послушники загалдели:

— Ужо потрудится, отче.

Отец Никифор принялся распределять послушников на работы.

— Ты, брат Андрей, и ты, брат Георгий, — в скрипторий, книжицу к вечеру до конца перебелите, ту самую, что недавно прислали с охотниками, хорошая книжица, Георгия Амартола сочинение, вечером читать будем. Вы, братья, — настоятель перевел глаза— на остальных монахов — в лес, по ягоды — голубика с черникой зреют, запасем на зиму, насушим После обедни, ежели Господь не дает дождика, все вместе огородец польем. Думаю, так оно верно будет.

— Верно, отче, — поддержали братья. Андрей с Георгием, грамоте зело вострые, направились в скрипторий — небольшую летнюю хижину, даже, скорее, навес над длинным столом, сколоченным из крепких дубовых досок. Другие послушники, прихватив плетенные из лыка корзины, оживленно переговариваясь, миновали ворота и направились по тропинке к лесу, в сторону Сярг-озера, куда и ходили обычно. Брат Григорий посмотрел им вслед, осторожно снял во лба божью коровку, выпустил — лети, мол. Господь миловал в это лето — комаров да слепней было мало, не то что в прошлом году, молитвами спасались да еще настоем из горькой коры дуба. Нынче совсем другое дело — почти что и нет кровопивцев, может, оттого, что молились чаще? Да, скорее всего — от этого. Вот хорошо бы еще окрестить закоренелых хундольских язычников — отец Никифор велел братьям их привечать, да и сам же чурался и частенько проведывал Хундолу. Вот и сейчас, похоже, туда собрался. Подошел к колокольне, запрокинул голову, взглянул на послушника глазами нездешними.

— Спустись ко, брате Григорий, закрой за мною воротца.

Григория уговаривать долго не надо — вмиг слетел с башенки, пожелав настоятелю удачного пути, закрыл ворота на засовец. Хоть и нет здесь лихих людей, да мало ли… Ходили всякие слухи о поганых колбегах, да еще, говорят, кто-то побил на Воложбе-реке булгарских купцов с Итиля. Далеко, казалось бы, Воложба, не близко, да ведь это только на первый взгляд так кажется. Несколько дней пути — и вот она, Паша-река, а там и до Хундолы недалече.

Отец Никифор обернулся на полпути, помахал рукой послушнику, тот с улыбкой ответил, и вот уже высокая фигура настоятеля скрылась за белоствольным рядом берез. Хороший был человек отец Никифор, Добрый, внимательный, умный — и в вере Христовой истовый, настоящий подвижник! Много чего зная, много чего и рассказывал братии, и не только из священных книг. Говорил и о варягах, и о ладьях их с драконьими головами — драккарах, и о ромейском царстве, о далеких островах — Англии и Ирландии, о людях — рабах, вольных разбойниках — викингах, о королях и морских конунгах. И о киевском князе Олеге, что прозван Вещим. На свой лад называл князя отче Никифор, говорил не «Олег», а «Хельги», и было у него в этот момент в глазах что-то такое, словно бы вспоминал давнего-давнего друга. Григорий еще раз посмотрел на березовую рощу — настоятеля уж и не видно было — перевел взгляд в сторону ближнего леса, к озерку, где плескалась, играя, рыба.

Пройдя рощицей, Никифор остановился у опушки, прислушался. Никто за ним не шел — да и кому идти-то? Все было тихо, спокойно — стучал в лесу дятел, куковала кукушка, в кустах заливался трелью жаворонок. Перекрестившись, настоятель обители еще раз осмотрелся и быстро свернул с хундольской дорожки на еле заметную волчью трону, круто забиравшую к югу. Стало заметно темнее — березы сменялись елками, затем потянулись овраги, урочища.

Потом снова начался смешанный лес — березы, осины, сосны с елями, изредка встречались липы. Тропка — видно было, что ею пользуются не только звери, но изредка и люди, — то расширялась, то вновь сужалась, да так, что меж деревьями приходилось протискиваться, то ныряла в овраги, то взбиралась на холмы, то петляла, огибая болота. Впрочем, отец Никифор прекрасно знал путь — шагал уверенно, быстро, с ходу перепрыгивая небольшие ручьи и поваленные бурей деревья. Углубившись в чащу, он обошел небольшое болотце и, пройдя вдоль реки, вышел к озеру, противоположный берег которого терялся в утренней туманной дымке. Выйдя на мыс, заросший орешником и ольхою, настоятель напился озерной воды и, ополоснув лицо, уселся в траву, прислонившись спиной к большому плоскому камню. В прозрачно-голубых волнах, выпрыгивая за мошкарой, играла серебром рыба, крякая, шумно проплыла в камыши утиная стая. Маленькие, только что народившиеся утята — смешные, пушистые, — нагоняя родителей, неумело били об воду крыльями. Никифор с улыбкой наблюдал за ними и словно бы чего-то ждал. Между тем солнце постепенно забиралось все выше, вот уже засверкало над самой головой, и настоятель нетерпеливо привстал, оглянулся, походил по мысу, снова уселся, недоуменно покачав головой, Вытер со лба пот, опять подошел к озеру, ополоснулся…