Дмитрий Морозов - Корсары Балтики
— А что ты делать станешь, — ткнул его в бок новгородец, — если Русь с ляхами сцепится?
— Нет никаких «ляхов», — принялся растолковывать Соболевский. — Если Вишневецкие за Ливонию — то мы, в Собачьей Кучке, вместе с Радзивиллами — за Русь. Если наоборот…
Они удалились от князя и заспорили на корме когга.
— Просьба есть у меня, княже, — сказал Карстен Роде, проводив болтунов недовольным взглядом.
— Все, что в силах Плещеевых… — Ладонь Басманова легла напротив сердца.
— Людей у меня теперь больше стало…
— Я уже думку думал, — прервал его опричник. — Под флот отвели мы во-он те терема, огородили их рогатками, чтобы не совались всякие. Там и столоваться будете, и верфь рядом, и причал.
Роде развел руками от избытка чувств.
— Вот и все просьбы твои? — рассмеялся Басманов. — Недавно у меня с одним южанином совсем другой разговор вышел.
— Какой еще южанин, — спросил Берналь напряженно.
— Об этом тоже надобно поговорить, — Басманов огляделся, подтянул ногой лавку и уселся. — Нужно нам крепко стоять в море студеном. Много кораблей надо, одного когга уже маловато будет. Я государя упрошу все это хозяйство под твою руку отдать, Карстен Роде, первый наш капитан. Пока же будем бить мы только вполсилы, не кулаком, а растопыренной пятерней.
— Много независимых капитанов, — догадался Берналь.
— А куда деваться? — спросил Басманов риторически. — Мы теперь многих на службу берем. Но не всех особо привечаем.
— Значит, — заметил Роде, — тот свен правду говорил — не протолкнуться на Балтике стало от русских.
Басманов заливисто рассмеялся и нескоро смог остановиться, утирая глаза.
— Свены так говорят? То ли еще будет, дай срок!
— Откуда капитан новый, — спросил датчанин. — Каков корабль?
— Когг у него, наподобие этого, — сказал Ярослав. — Сам из Гишпании. Зовут чудно — то ли сито, то ли…
— Де Сото, — упавшим голосом сказал Берналь.
— Точно — он, — подхватил Ярослав. — Привез нам известия важные, а дорогой пушки умыкнул у ливонцев.
— Пушки у него и верно знатные, — ледяным тоном произнес датчанин. — Попал в бок флейта — едва на дно не пустил. Одним ядром! Не зажег, а проломил.
— А что такое, — поочередно заглянул в глаза монаху и капитану внимательный к оттенкам речи и мимики опричник. — Знакомец старый?
— Знакомец, — датчанин явно замкнулся в себе, а Берналь не мог найти, что сказать.
— Если что худое про него ведаете, — строго и несколько напыщенно произнес Басманов, — так скажите сейчас. Нам варнаков не надо на Руси.
— Проверить надо вести кое-какие, — выдавил наконец Берналь. — Но прошу сердечно князя — не слишком доверяйте этому человеку.
— Если он жив еще, — вдруг произнес Роде.
— Что за бесовщина?
Ярослав и Басманов переглянулись и уставились на датчанина.
— Ежи! — заорал вдруг капитан. — Соболевский! Иди сюда, расскажи князю про призрака, в бурю встреченного.
Аях принялся сочно расписывать безумную затею с абордажем, потом пересказал эпизод с лоймой, полной мертвецов.
— За кормовым веслом, — докончил за поляка Роде, — мне померещился де Сото, окровавленный и какой-то… выпитый изнутри что ли…
— Байка! Басня! — в один голос вырвалось у князя и его дружинника.
Датчанин сердито засопел, и опричник тут же исправил свою оплошность:
— Верим мы вам и про бурю, и про свена, и про лойму с мертвяками. А что на ней рыцарь де Сото плыл — могло и прибредиться.
— Могло, — удивительно легко согласился вдруг Роде. — Подождем, когда «Спрут» вернется.
— Добро, — князь поднялся. — Терема те можете хоть сей час заселять. Ходите, где вам надо в городе, только Адашеву слишком часто не попадайтесь.
Он теперь большой голова надо всем… Но вы под моей рукой, запомните. Чуть что — прямо ко мне, не чинясь.
Едва поднявшись, Басманов вдруг наморщил лоб и спросил:
— Помните, была в Ругодиве, когда я вас на Русь забирал, заваруха у нас, в кабачке фрау Танбух…
— Помним, — сказали в один голос Берналь, Ежи и Роде, которые там как раз и познакомились.
— Вас вывела потайным ходом одна весьма любопытная особа, некая Гретхен.
— Она еще с нами в плавание ушла, — подтвердил датчанин.
— И что же с ней сталось? За борт упала?
— Эта шельма, — не удержался Соболевский, — оказалась весьма хитрой штучкой, княже. Травила нашего капитана ядом, пыталась корабль спалить, а потом и вовсе сбежала с остатками воинства Шлип-пенбаха. Так что искать ее можно только в свенской земле.
— Так я и подумал. — Басманов двинулся к борту. — Очень интересная фрау, был бы моложе — влюбился бы, ей-богу.
— Змея она, — просто сказал Берналь. — Холодная, как могила, и хитрая.
— Что хитрая — это точно. — Басманов перевесил ногу через борт и подергал веревку. — Она сейчас в Ганзе сидит. Большим уважением пользуется в Ливонии, между прочим. Надеюсь когда-нибудь накоротке с ней словцом перемолвиться.
— Не советую, — еще тише сказал Берналь. — К ведьме подходить близко может либо святой, либо пастырь Божий.
— Ну, а палач? — спросил Соболевский, по-детски наивно выпятив нижнюю губу.
— Заплечных дел мастер тут нужен, а не святой, — согласился князь. — Ну, бывайте. Быстрее вам починиться и в море выйти.
Глава 25. НАРОВСКИЕ БЕРЕГА
Мы тут в рутине погрязли, — насмешливо глядя на Басманова, цедил слова Адашев, — А наш воевода лихой такие дела на море творит, что глядишь — один он люб царю-батюшке будет.
— Это вряд ли, — Курбский подкрутил щегольский ус, пышнее которого были во всей Европе, верно, у одного Радзивилла. — Государь любит теперь людей набожных, кротких, пастырей для стада, а не волков.
Это был камень в огород Сильвестрова и того же Адашева, который мог часами прояснять в окружении дьяков темные места «Добротолюбия».
— А что на море особенного делается? — спросил через некоторое время покоритель Казани.
— Служат людишки, — неопределенно ответил Басманов.
— Третьего дня, — стал рассказывать Адашев, — явился в устье Наровы свенский флейт. Наши давай пушки наставлять, фитили палить, стрельцы от ратных учений бегут к пристани — словом, переполох изрядный. Сажаю я пять десятков чернокафтанников в челны, отправляю к свенскому корыту. Но палить не велю — кто их знает, может, говорить хотят, а не ратиться. И тут капитан свенский зовет на борт десятника, причем на потеху, десятника того зовут Михрютка Рябой. И этому вот Михрютке сдает свен свою саблю и спрашивает, куда ему флейт ставить.
— Это с чего такое диво? — Курбский даже усы оставил и уставился на Басманова. — Неужто твои водяные станичники так свенского льва запугали?
— Я капитана к себе приглашаю, — продолжал Адашев. — Интересуюсь, почему на аккорд сдался. А он говорит — спасу нет от русских станичников на Балтике. Один походя борт проломил ядром, от другого в бурю спрятались — так он и в бурю с саблями наголо полез абордаж учинять. И учинил! А потом повернулся, и говорит — сами добирайтесь до Иванго-рода, нам недосуг. И канул в бурю.
— И что тут кривда, что тут правда?
— Кривды нет, — ответил Басманов. — Полуправда есть.
— Это весьма превосходно, — возбудился вдруг Курбский, — что нас на Балтике бояться начали. Мы еще в Ливонию ни ногой, а нам сдаются корабли! Царь-батюшка зело обрадуется.
Адашев налил себе вина, пригубил и тут спохватился — стал и собеседникам лить.
— Без прислужников тяжко, — виновато и насквозь фальшиво, как обычно, улыбнулся Адашев.
Совещание проводили, затворив ставни, прогнав челядь. Дело неумолимо катилось к войне, боялись наушников. На беседы допускался только иной раз обозный воевода — Скуратов, да еще Бутурлин, присланный царем для командования передовым полком. Сейчас Бутурлин на правах младшего из государевых доверенных людей муштровал стрельцов.
— А я уж думал, — признался Курбский, — поднять полк любой, разметать рогатки и скинуть в реку твою банду заморскую, князь Басманов.
— Отчего же так?
— Спесивы, наглы, басурман на басурмане. Шапок не ломают ни перед кем, а какая польза с них — не ясно. Только носят им туда доски да гвозди, еду да ме-ды. Стрельцы, кстати сказать, волнуются. Говорят — нет ли там, за рогатками, измены какой хитрой.
— Про измену, — жестко сказал Басманов, — позволь нам, опричникам, думать.
Курбский насупился, Адашев вздрогнул, словно только и делал, что измышлял измены на государя.
— Ладно уж, — величественно позволил покоритель Казани, — пусть живут хоть в теремах, хоть на кораблях. Не слышал я про плененные и потопленные корабли, сейчас знаю. А слыхал я — торговля в Новгороде и Старой Руссе в гору пошла. У меня полки стояли в Копорье и Яме, по Ауге в городках разбросанные — думал, с голодухи опухнут. Деньга выдана, а в лесу медведю эту деньгу не покажешь, селезню мзду не дашь.
