Анатолий Спесивцев - Казак из будущего. Нужен нам берег турецкий!
Весьма серьезно отнеслись в Москве и к рекомендациям сосредоточить свои войска на границе с Великим Литовским княжеством, прозвучавшим еще в конце зимы. Часть стрельцов, этим очень недовольная, дворянские сотни, полки нового строя перемещались к западной границе. Несмотря на заключенный с поляками недавно мир, в Москве западным соседям не доверяли и новой войны опасались.
После долгих обговоров в Азове решили свои планы Москве заранее не раскрывать. Посчитали, что вероятность предательства кого-то из бояр очень высока. Но предоставить России возможность для быстрейшего реванша за недавнее поражение в Смоленской войне стоило. Вот и сделали это завуалированно. Переброска значительной части кварцяного войска, без того не слишком многочисленного, в Смоленск и окрестности также была всем на руку. Естественно, поляки заметили концентрацию русской армии невдалеке от своих границ и не могли не реагировать. Польская группировка на Малой Руси существенно сократилась. Вот-вот должны были грянуть новые события, кардинально меняющие ход мировой истории.
Вена
Заседание тайного совета закончилось ничем. Хотя длилось, как никогда, на памяти Фердинанда III долго. Все произнесли положенные речи, говорили помногу, убедительно и аргументированно, а никаких выходов из сложившейся ситуации никто предложить не посмел. Император лишний раз осознал, что важнейшие решения должен принимать он сам, лично, беря за них на себя и ответственность. Война в Германии продолжалась, и конец ее даже самому дальнозоркому человеку рассмотреть вряд ли было возможно. Еще год назад казалось, что еще немного, еще чуть-чуть и все враги будут повержены. Вступившая в войну Франция была бита на всех фронтах, шведы засели на севере и реально границам домена не угрожали. Бывшие недруги, один за другим, просились в союзники. Чудилось, что вот-вот грядет окончательная победа.
«Вот именно, что чудилось, мерещилось. Подлая Фортуна поманила призрачной надеждой и растаяла вместе с ней. А потом на мою голову, на союзников посыпались неприятности и поражения. Нельзя сказать, что сейчас победа выглядит невозможной. Но… верится в нее все меньше и меньше».
А на юге вдруг возникли соблазнительнейшие возможности. Которыми не воспользоваться – великий грех.
«У Османов прервалась династия, в стране грядет война за власть, казаки, обыкновенные разбойники, разграбили и сожгли их столицу. Наконец, румелийский паша снял три четверти войск с пограничья и двинулся к Стамбулу. Как донесли разведчики, османские вассалы, Трансильвания, Валахия и Молдавия, ему войск не предоставили. Вполне могут, пользуясь моментом, попытаться отделиться от Оттоманской империи. Самое время попытаться и нам вернуть себе Белград и его окрестности, выбить турок из Буды…»
Уже вырисовались возможные союзники, которых можно было бы припрячь к этому делу. Венеция, которую янычары объявили виновником гибели султана, и те же разбойники-казаки.
«Видимо, они опять усилились, стали опасны, как в двадцатых годах, и вполне способны таскать каштаны из огня для нас. Стоит их только поманить чем-то привлекательным. Дикари падки на все блестящее. Но Франция и Швеция!»
Император сжал кулаки до побеления костяшек пальцев. Ни о какой войне на юге невозможно было рассуждать всерьез, пока не заключен мир с главными противниками на севере. А быстро заключить мир можно было, только пойдя на уступки, о чем ему не преминули намекнуть все выступавшие члены тайного совета.
«Однако прямо предложить отдать Лотарингию, и так контролируемую французами, Людовику, а провинции, прилегающие к Балтике, – шведам, давно их занимающим… Отдать – означало признать поражение. Год назад об этом не могло быть и речи, но теперь… победа опять ускользает из рук. Однако отдавать провинции…»
Императора душило любимое домашнее животное – жаба. Отдавать что-то каким-то французишкам и шведам он не хотел категорически. Столько денег потрачено, столько собственных провинций пострадало, столько побед войсками империи и союзников одержано… и все – зря? То, что враги усиливаются и уже всерьез хотят поделить между собой всю Германию, пока в Вене не понимали. Была еще одна преграда – союзнические обязательства. Прежде всего – перед родственником из Испании. Тот ввязался в войну, в немалой степени выполняя договоренности с Веной.
«Взять и предложить ему плюнуть на эту Лотарингию? Хм… боюсь – не поймет. У них, в Мадриде, какие-то устаревшие понятия о чести. Не современные, семнадцатого века, а как бы не времен Сида. По большому счету, Карл Лотарингский – мелкий пакостный негодяй. Жертвовать из-за него важнейшими государственными интересами – несусветная глупость. Пожалуй, это даже… предательство собственного государства. Моим подданным он числился только на бумаге, гробить из-за такого всю империю в бесконечной войне… слишком много чести, если к нему употребимо такое слово. Опять-таки, христиане в наших же, захваченных мусульманами провинциях изнывают под их нечестивым правлением. Моя прямая обязанность – вернуть их в христианское государство. Это почти как в крестовый поход сходить. Хм… можно потом у папы добиться признания новой войны крестовым походом. А король Филипп… ну кто ж ему может помешать также заключить мир с Людовиком? Вот и пускай потом заключает и присоединяется ко мне в крестоносной миссии».
Император промучился сомнениями несколько дней, после чего отправил тайных посланников к Ришелье и Оксеншерне. Разузнать о возможности заключить прочный мир. Осведомлять о своих действиях остальных участников всеевропейской бойни он посчитал преждевременным. И, кстати, противоречащим государственным интересам. Повод для войны с турками у него был. Среди разграбленных судов в Александрии были и два корабля подданных империи. Пусть эти подданные были всего лишь хорватами, но для повода они годились вполне. Можно сказать – торгаши и матросы погибли не зря, а за своего императора.
Лондон
Больше всех из западноевропейцев от погромов пострадали голландцы и англичане. Помимо венецианцев, именно их купцы и корабли были задействованы в левантийской торговле. На голландских купцов королю Англии было наплевать, а вот гибель английских его задевала. И давала шанс поднять весьма пошатнувшуюся, если не выражаться сильнее, популярность среди подданных.
Собственно, как раз в Леванте западноевропейские купцы и не пострадали, их там, с охраной, слишком много было, они сами местных обидеть могли. Но вне портов на франков открыли настоящую охоту. Ведь имущество убитых переходило естественным путем к убийцам.
Не то чтобы короля интересовало мнение плебса о своей деятельности. Вот уж кто-кто, а второй Стюарт на английском престоле всегда демонстрировал презрение к людям, которые имели несчастье попасть в число его подданных.
Карл родился в Думферлинге, в Шотландии, 29 ноября 1600 года. Наследником третий сын короля Иакова и королевы Анны стал после смерти старших братьев, Генриха и Роберта (в 1616 году). Вступив на престол после смерти отца, Карл продолжил его линию правления – мотовство, распутство, фанфаронство успешно сочетались в нем с ослиным интеллектом и упрямством, нерешительностью конкретного Буриданова осла, готовностью к предательству и заячьей трусливостью. В общем – типичный Стюарт на английском престоле.
Вообще-то Стюарты – древний шотландский клан, давший своей стране множество выдающихся государственных деятелей и полководцев. Но мужчины, потомки казненной шотландской королевы – просто паноптикум дураков, слабаков и трусов.
К 1638 году Карл уже успел взбесить значительную часть собственных подданных. Действовал он в этом направлении целенаправленно и очень успешно. Парламент даже принял специальный закон из трех пунктов:
1) Всякий переменивший религию да будет признан врагом общественного спокойствия.
2) Всякий взимающий пошлины с меры и веса (то есть король) будет считаться врагом отечества.
3) Таковым же будет признан каждый торговец, который будет вносить вышеупомянутые подати.
Таким образом, всякого выплатившего налог королю приравняли к врагам народа. И это не было пустым сотрясением воздуха. Короля и его любимца Бекингэма не любили так, что отказались выделить деньги на продолжение войны с ненавистной англичанам Испанией.
Впрочем, того давно убил небезызвестный читателям романа Дюма «Три мушкетера» Фултон, но народная ненависть перешла на нового фаворита, Томаса Уэнфсуорта, человека куда более достойного. Однако всякий, кто имел неосторожность приблизиться к Карлу, немедленно, справедливо или нет, становился объектом народной ненависти.
Уже несколько лет другой любимец короля, епископ Лауд, проводил реформу англиканской церкви, главой которой был король, сближая богослужения в ней с католическим, так милым всем английским Стюартам. То, что католики для большинства англичан были символом чуть ли не сатанизма, короля не смущало ни в малейшей степени. Шотландия, родина предков, уже фактически вышла из сферы правления Карла, вызревала для этого и Англия.
